Государево дело (СИ) - Оченков Иван Валерьевич - Страница 60

– Очень добрый день! – поздоровался я с князем и его гостем.

– Ва-ва-ваше В-величество, – изумленно отозвался Рюмин, – к-как … вы… я… рад вас видеть! – Да неужели?

– Государь! – вышел, наконец, и ступора воевода. – А уж я-то как рад! Денно и нощно молил Бога за твоё здравие и вот, сподобился…

– Ладно-ладно, – поспешил успокоить я князя, – не пугайся раньше времени. Я тут не по твою душу, и вообще проездом. Тороплюсь, в общем, не то что некоторые!

С этими словами я выразительно посмотрел на Рюмина, но тот и не подумал конфузиться, а, чинно поклонившись, ответил:

– Не изволь гневаться, государь. Если я и остановился у боярина, то только для пользы дела, да и ненадолго совсем. Впрочем, на всё твоя царская воля!

– Вот даже как. И о чем же вы с князем Данилой толковали?

– Да про купчишек местных, – с готовностью пояснил дьяк. – Уж больно ленивы, шельмы! Нет бы товару набрать доброго, да поехать за море и расторговаться с хорошей прибылью, так нет! Так и норовят, анцыбалы[93], скупить какую-нибудь гниль по дешевке, а там найти простака да и сбыть с обманом, а то, что купцов русских после эдакого все мошенниками почитают, им и горя нет!

– Неужто все так?

– Не все, однако же многие!

– Истинно так, батюшка, – поддакнул Мезецков.

– И далеко ли ездят купцы наши?

– Кто как, государь. В Стекольне или Упсале, почитай, что все бывали. Но вот чтобы дальше – редкость. А уж про твои вотчины в Мекленбурге и говорить нечего. Мало кто туда ходил.

– Хм. Мне Катарина говорила. Вот только что с этим делать?

– Вот и мы, милостивец, день-деньской думу думаем, а всё никак ума не приложим, чем твоему горю помочь!

– Да я вижу, – задумчиво покачал я головой. – Ладно, Клим ты, если отдохнул – собирайся. Я тебя до границы провожу.

– Государь, – переполошился князь. – Как же это? Не обижай верного своего холопа, отведай моей хлеба-соли! И молебна как же не отслужить? Да и в баньке с дороги попариться…

– Ишь ты, какой красноречивый! – усмехнулся я. – Ладно, уговорил. Только ближников моих тоже покормить надо, а то поотощали в дороге. Ну и баню, само собой.

– Всё сделаем!

– Только без шуму, смотрите. Нечего кумушкам досужим зря языками молоть.

Как оказалось Рюмин, будучи опытным путешественником, успел снарядить для себя неплохой корабль. Собственно, его задержка в Новгороде не в последнюю очередь была вызвана именно этим. Ведь чтобы добраться до Балтики нужно пройти по Ладоге, а это озеро «славится» буйным нравом. Здраво рассудив, что утлая ладья Антипа не самый лучший вариант для тамошних бурных вод, я решил, что дальше отправлюсь на посольском карбасе, и велел рассчитаться с нашим кормщиком.

– Накинуть бы, господа хорошие, – жалобно попросил судовладелец, стянув с головы облезлую шапку.

– За что? – поинтересовался отец Мелентий, на которого я взвалил, помимо всего прочего, обязанности казначея.

– Ну как же, батюшка, – всплеснул руками Антип. – Уговаривались до Невского городка[94], а теперь что же…

– А дошли только до Новгрода!

– Вот-вот, тамотко я бы товару набрал, да с большим прибытком расторговался, а теперь куды мне?

– Корыстолюбие – грех! – кротко вздохнул иеромонах и принялся отсчитывать монеты.

– А что выгодно ходить туда закупаться? – заинтересовался Михальский.

– Вестимо, выгодно, – кивнул кормщик.

– А к свеям?

– Туда ещё лучше, токмо боязно.

– Чего так?

– Да, как тебе сказать, господин…

– Чиновники королевские лютуют?

– Не без этого. Да то ладно, басурмане они и есть басурмане, чего от них ждать?

– А что ещё?

– Да то, что свои завсегда больнее бьют!

– А вот отсюда поподробнее, – нахмурился Корнилий.

– Тут вишь какое дело, – начал рассказывать кормщик, осторожно подбирая выражения. – О позапрошлом годе ходил мой кум – Богдашка Шорин в Стекольну с грузом пеньки. Расторговался не худо, да все же не так чтобы и хорошо. Но походил по тамошним торгам, приценился к товарам, да и заключил, значит, ряд, на поставку шелка сырца.

– Это где же он его сыскал? – изумился внимательно прислушивавшийся к разговору Хованский.

– В Москве чего только нет, – отмахнулся Михальский.

– Святая правда, – подтвердил Антип. – Там и взял. Ну, свеи-то, как увидели, что за товар он привез, малым делом с руками не оторвали. Рассчитываться, правда, не спешили, но этим летом Богдан вернулся и тут его, болезного, и на съезжую!

– За что это? – удивился Мелентий, подавая торговцу отсчитанное серебро.

– Известно за что, сказали, что он королю свейскому предался![95]

– И где же он теперь?

– Известно где, в Москву свезли!

– И что, часто такое бывает?

– Да не то чтобы. Тут дело такое. Если ты всякие пустяки везешь, сало, скажем, топленое, мясо или рыбу вяленую, или ещё чего, то особо не цепляются. Ну, заплатишь, кому положено и всё. А вот если прибыток почуют, то замордуют, как пить дать!

– Ну-ка пойдем, друг любезный, со мной, – велел Антипу Михальский. – Расскажешь поподробнее, что и как.

На счастье Мезецкого, когда оробевший кормщик повторял мне свой рассказ, рядом находился Рюмин и отвел от воеводы первую грозу.

– Отпустили Шорина, – поспешил успокоить меня дьяк.

– А имали за что?! Шпионаж пришить хотели, гэбэшники сраные?

– Да какой там, «шпинаж», – поморщился давно привыкший к моим мудрёным выражениям Клим. – Шелком-то, государева казна торгует, вот и почудился ярыгам убыток твоему величеству. Ну и соседи от зависти наклепали, не без того. Одно к одному, вот и завертелось.

– А мне, почему не доложили?

– А вот это ты, надежа, у боярина Никиты Ивановича Романова спроси. Он Земским приказом ведает. Да и невелико дело, если подумать, чтобы царя лишний раз тревожить.

– Царя?! – раззявил рот Антип, и тут же повалился на палубу посольского корабля. – Не вели казнить, Великий Государь!!!

– Цыц! – прервал я его причитания. – Лучше скажи, почему за море торговать не ходите?

Так ить, государь, – развел руками кормщик, – кораблей-то у нас толковых нет. Мы и к свеям-то все больше по зимнику обозы гоняем, а не морем ходим. А ежели иноземные ладьи подряжать, так цену дерут такую, что и разориться недолго.

– Фрахт дорогой?

– Он, проклятущий!

– А что же добрых кораблей не строите?

– Так ведь, ты сам нам и запретил! – изумился Антип.

– Когда?

– Когда мирный договор в Стокгольме с Густавом-Адольфом подписывал, – пояснил Рюмин.

– Погоди-ка, там только на военные суда запрет был!

– Долго ли пушки поставить? – махнул рукой дьяк. – И шведы сторожатся, и наши не решаются.

– Вот же, мать его…! – заковыристо выругался я.

– Не вели казнить, – снова грохнулся на пол кормщик, принявший вспышку гнева на свой счет.

– Ступай, человече, – велел Антипу молчавший до той поры отец Мелентий, затем, дождавшись, когда тот уйдет, обернулся ко мне.

– Не сквернословь, государь, коли по святым местам путешествуешь.

– Да какие там святые места! – отмахнулся я от духовника. – Тут зла не хватает, за что не возьмусь, все через одно место! Сколько годов бьюсь, а любой подьячий может так переиначить, что чёрт его знает, что получится!

– Не говори так, – возразил иеромонах. – Ты всего семь лет царствуешь, а сделал больше, чем иные государи за всю жизнь. Только вроде Смута была, в Кремле ляхи сидели, земля впусте стояла, а теперь?

– Верно, государь, – поддержал священника Рюмин. – Сколь при тебе полков нового строя заведено? Сколько пушек отлито? Книг отпечатано? Школ открыто? Академия опять же…

– Из которой ректор сбежал, – хмыкнул я, посмотрев на Мелентия.

– Должен же кто-то тебя на истинный путь наставлять, – нимало не смутившись, отвечал мой духовник. – Паломник липовый!