Государево дело (СИ) - Оченков Иван Валерьевич - Страница 57

– Береги себя, батюшка. Не серчай, что так называю, да только я своего отца не знала, а кабы не ты, то верно и сгинули мы совсем.

– Ну-ну, – растрогался я. – Что с тобой, моя девочка?

– Не знаю, а только тоска на душе. Уезжаешь, незнамо куда, и Петьку с собой берешь…

– Вот ты про что, – усмехнулся я. – Хочешь, велю остаться твоему суженому?

– Да ты что! – испугалась девушка. – Он же меня знать не захочет, если прознает, что я такое попросила…

– И то верно. Ну, тогда, хочешь, я, как вернусь, переговорю про вас с князем Дмитрием Михайловичем, чаю, тогда не откажет в благословлении?

– Не надо, – сверкнула глазами Машка. – Пусть княжич сам решает. Не может отца умолить – пусть уводом берет, а нет, так и на что он мне такой нужен?!

– Чёрт, а не девка! – не удержался я и, поцеловав её на прощанье в лоб, пошел дальше.

– Кабы на богомолье пошел, нечистого навряд ли вспомнил! – прошептала про себя Пушкарева, но никому о своих догадках говорить не стала и побежала на женскую половину дворца.

Катарине и её двору предстояло отправляться по окрестным монастырям завтра, а пока в Кремле спешно снаряжались возки для них, под руководством хмурого и неразговорчивого Вельяминова. С Боярской Думой я распрощался ещё вчера, объявив свою волю, что совсем не помешало всем думским чинам выйти меня провожать. Обняв на прощание жену и детей, я взял в руки посох и оглядел свою свиту. Рынды – как на подбор молодые, здоровые и рослые парни, одетые в простые кафтаны и шапки с точно такими же посохами в руках ждали меня. Специально приехавший для такого дела патриарх благословил наш путь, прочитал – «Царю небесный, утешителю, душе Истины» и мы, под колокольный звон, размеренным шагом двинулись из Кремля. Следом за нами потянулись две телеги со всяким припасом необходимым в дороге.

Глянь, государь, – угодливо заметил шедший рядом со мной молодой князь Иван Хованский, – сколь много жителей Москвы на твою царскую милость посмотреть вышли!

– Разве? – усмехнулся я, окинув взглядом толпу зевак. – За слоном-то куда как больше народу ходило!

Несмотря на серьезность момента, многие из рынд не смогли сдержать смешков, которые неожиданно пресек непонятно откуда взявшийся совершенно седой монах.

– Цыц вы, охальники! Чай не на свадьбу идете, чтобы зубы скалить!

– Отец Мелентий, – узнал я его. – Ты как здесь?

– Да вот, решил с тобой, надежа-государь, сходить, поклониться святым местам.

– А академию на кого бросил?

– Даст Бог, управятся с академией и без меня!

– А если серьезно?

– Куда уж серьезней, – вздохнул мой бывший духовник. – Нужно мне с тобой идти и весь сказ! Гнать будешь, всё одно не уйду!

– Тогда не отставай.

– Это мы ещё поглядим, кто отстанет, – пробурчал иеромонах.

Некоторое время мы шли молча, но надолго моих молодцев не хватило, и по строю поползли шепотки.

– Слыхали, Федька Панин вернулся?

– Ага. Сказывали, немало добра привез из похода.

– Это же куда он так удачно сходил, неужто под Азов?

– Не, наших там не было, казачки сами управились.

– Ну и ладно, а чего Федька-то привез?

– Не чего, а кого, – хохотнул рассказчик. – Девку черкесскую! Сказывают, у ногаев отбил.

– И чего?

– Да ничего, если не считать, что евоная Ефросинья, за сию добычу, господину стольнику малым делом все волосья в бороде не выщипала!

После этих слов по нашей колонне снова поползли смешки, которые, впрочем, тут же пресек отец Мелентий, отвесив болтуну затрещину.

– Грех-то какой! – скорбно поджал губы Хованский, искоса наблюдая за моей реакцией.

– Отче! – подал голос я: – Сделай милость, иди рядом со мной, пока всю мою свиту не прибил. – Как повелишь, государь, – не стал спорить священник и перебрался поближе.

Так мы прошли всю Москву, затем миновали посад, и через некоторое время оказались в чистом поле, где нас окружили хорошо вооруженные всадники. Не ожидавшие такого поворота рынды сначала немного растерялись, а затем быстро окружили меня кольцом и, перехватив поудобнее посохи, стали ожидать развития событий. Причем, у многих из них, помимо палок, оказались при себе припрятанные до поры пистолеты, кистени и прочее оружие. Сразу видно, что к паломничеству юноши готовились всерьез.

– Не утомился, государь? – поинтересовался Михальский, выехав вперед.

– Не дождешься, – усмехнулся я. – Кони где?

– Здесь всё, – отозвался державшийся поначалу за его спиной Панин и махнул рукой коноводам.

Через пару минут нам подвели по паре уже снаряженных лошадей, к седлам которых было приторочено оружие и припасы. Что интересно, даже отец Мелентий не остался безлошадным. Видимо, его решение присоединиться к нам было не таким уж и спонтанным.

– Гляди-ка, всё подготовлено, – покачал головой изумленный Хованский. – И кони, и сброя…

– А ты думал у царя токмо на тебя единого вся надёжа? – буркнул в бороду иеромонах.

– Ну, что вы телитесь? – нетерпеливо поинтересовался я у Корнилия.

– Да уж все готово, – отозвался тут же литвин.

– Ну, тогда с Богом!

Две следующие недели мы спешили так, будто за нами гнались волки или что похуже. Ночевали, где придется, пищу готовили на кострах, а утром снова в путь. Единственной большой остановкой была Тверь, точнее Отроческий Успенский монастырь. Когда-то в эту обитель ссылали опальных деятелей Православной церкви. Как раз в этих стенах провел двадцать лет в заточении преподобный Максим Грек, и именно здесь Малюта Скуратов задушил митрополита Филипа Колычева.

Разумеется, узнав о моем паломничестве, в монастырь тут же прилетел здешний архиепископ Пафнутий и очень печаловался, что «великий государь не изволил» остановиться в его палатах, а ночевал вместе со своими людьми в обители. Последнее обстоятельство, впрочем, не помешало ему лично провести торжественную литургию и произнести проникновенную проповедь, из которой я ничего не понял, ибо едва стоял на ногах от усталости.

На другой день, службы продолжились с не меньшим рвением, но я все же сумел отдохнуть, поесть, вдоволь попариться в монастырских банях и вообще чувствовал себя гораздо лучше. Архиепископа, кстати, мы едва застали. Он как раз собирался в Москву участвовать в каком-то церковном суде. Последнее обстоятельство меня заинтересовало, и я без обиняков спросил у Пафнутия, кто там так провинился?

– Митрополита Иону судить будут, – постным голосом отвечал архиепископ.

– Давно пора, – кивнул я.

– Истинно так, государь, – обрадовано закивал пастырь, видимо не знавший моей позиции по данному вопросу и потому осторожничавший.

Иона был местоблюстителем патриаршего престола после того как скончался новгородский митрополит Исидор и до возвращения Филарета. И если с последним у меня сложились хорошие отношения ещё до того, как я присоединился к ополчению, то вот с первым общего языка не находилось никак. Со всех сторон на него непрерывным потоком шли жалобы и доносы, на жестокое обращение и своеволие. Он запросто мог по одному доносу и безо всякого разбирательства лишить кафедры епископа или заточить в узилище архимандрита. По-хорошему, его давно следовало унять, но времени и желания ввязываться в свару с иерархами церкви у меня не было, а после возвращения патриарха из плена, я и вовсе решил, что он и без меня прекрасно справится. Видимо процесс пошел, но был в этом один неприятный момент.

– Скажи мне, Владыка, а я об сем отчего не ведаю? – ласково поинтересовался я у Пафнутия.

– А разве патриарх Твоему Царскому Величеству не сказал ничего? – прикинулся простачком архиепископ.

– Позабыл должно, – кротко и благостно вздохнул я, после чего пристально посмотрел в глаза иерарху. – Уж ты напомни ему, кто царь на Руси!

– Всё исполню Государь! – нервно сглотнул тот, почуяв угрозу.

– Вот и славно!

На некоторое время между нами повисло тяжкое молчание. Наконец, архиепископ решил, что гроза миновала и вкрадчиво поинтересовался: