Жизнь и пиратские приключения славного капитана Сингльтона - Дефо Даниэль - Страница 10

Мы узнали, что здесь в окрестностях нет вьючных животных, то есть, нет ни лошадей или мулов, или ослов, ни верблюдов или дромадеров. Единственно пригодные для нас создания, — это буйволы, или домашние быки, вроде того, что мы убили. Эти буйволы были у туземцев настолько ручными, что слушались приказаний своих хозяев, приходили или уходили по одному только зову. Они были приучены носить грузы; на них туземцы переплывали реки и озера, так как эти животные плавали ровно и хорошо.

Но мы-то совершенно не знали, как управлять подобными созданиями, как взваливать на них грузы. Поэтому вопрос о поклаже оставался неразрешенным. В конце концов, я предложил способ, который после некоторого обсуждения был признан вполне подходящим. Способ этот был следующий: поссориться с несколькими туземцами, захватить человек десять или двенадцать в плен, превратить их в рабов и повести за собой в качестве носильщиков нашей поклажи. Этот способ, как я считал, был хорошим во многих отношениях: носильщики будут показывать нам дорогу и служить переводчиками при встречах с другими туземцами.

Мой совет был, правда, не сразу принят, но вскоре сами туземцы подали повод к тому, чтобы не только одобрить его, но и к тому, чтобы привести в исполнение. Дело в том, что малая наша торговля с туземцами основывалась на нашем доверии к первоначальной их добропорядочности. Но под конец мы натолкнулись на подлость с их стороны. Один из наших купил у них скот в обмен на безделушки, которые, как я говорил, выделывал наш токарь; в цене покупатель с продавцами разошелся, и те решили дело по-своему: забрали себе безделушки, угнали скот из-под самого носа, да еще насмеялись над ним. На это насилие наш громко закричал, зовя на помощь находившихся неподалеку товарищей; негр же, с которым он имел дело, запустил в него копьем, да так запустил, что, не отскочи наш товарищ с большой ловкостью в сторону, оно попало бы ему в самую грудь. Оно только поранило ему руку. На это же наш товарищ в ярости поднял фузею и застрелил негра на месте.

Остальные негры, как стоявшие возле убитого, так и находившиеся на расстоянии, были так перепуганы вспышкой огня, шумом и тем, что их сородич убит, что сперва на некоторое время застыли на месте обалдело и растерянно. Но, когда они немного оправились от испуга, один, стоявший в изрядном от нас отдалении, внезапно издал резкий крик, очевидно, служивший у них условным боевым призывом. Остальные ответили на его зов и подбежали к нему. Мы же, не зная, что обозначает этот клич, стояли на месте, как дураки, и смотрели друг на друга.

Наше неведение скоро рассеялось. Прошло не более двух или трех минут, и мы услыхали, как этот призыв пронзительным ревом катится от одного места к другому, по всем туземным селениям, да даже и на другом берегу реки. Внезапно увидели мы толпу обнаженных людей, сбегавшихся отовсюду к тому месту, где раздался крик. Они бежали точно на условленное свидание. И менее чем в час их собралось, как мне кажется, около пятисот человек; некоторые были вооружены луками и стрелами, но большинство — копьями, которые они мечут на изрядное расстояние так ловко, что могут убить птицу на лету.

На размышления у нас оставалось весьма немного времени. Их толпа росла с каждым мгновением, и я твердо уверен, что, если бы мы долго оставались на месте, их в короткий срок набралось бы до десяти тысяч. Нам оставалось делать одно из двух: либо бежать к нашему кораблю или барку, где нам удобно будет защищаться, либо же перейти в наступление и посмотреть, чего нам удастся добиться посредством одного или двух мушкетных залпов.

Мы немедленно решились на последнее, рассчитывая на то, что огонь и ужас, наводимый стрельбою, в скором времени обратят туземцев в бегство. Потому, выстроившись в ряд, мы смело пошли им навстречу. Туземцы отважно ожидали нашего приближения, рассчитывая, как я полагаю, уничтожить нас своими копьями. Но мы, не дойдя к ним на бросок копья, остановились и, рассыпавшись на большом расстоянии друг от друга, чтобы возможно больше растянуть линию, стали приветствовать их пальбой. Последствием первого залпа было то, что, не считая неизвестного нам числа раненых, шестнадцать человек оказались убитыми на месте; кроме того, у троих ноги были так подбиты, что они свалились ярдах 87 в двадцати или тридцати от остальных.

Как только мы выстрелили, туземцы испустили отвратительный вой, подобного которому я никогда не слыхивал. Выли раненые, выли и те, которые оплакивали тела убитых. И я никогда, — ни прежде, ни потом, — не слыхивал подобного.

Как вкопанные, остались мы на месте после залпа, перезаряжая наши мушкеты; и так как туземцы не сдвинулись с места, мы выстрелили снова. Вторым залпом мы убили человек, должно быть, девять. Но так как туземцы теперь стояли не такой плотной толпой, как прежде, мы стреляли не все сразу, но семерым нашим было приказано воздержаться от выстрелов и выйти вперед, покуда остальные выстрелят, чтобы те могли перезарядить мушкеты.

Давши второй залп, мы крикнули как можно громче; тогда семеро наших продвинулись вперед к туземцам ярдов на двадцать и выстрелили вновь. В это время находившиеся позади успели спешно перезарядить мушкеты и двинулись следом. Туземцы же, видя, что мы приближаемся, стали убегать прочь от нас со стенаниями, точно одержимые нечистой силой.

Подойдя к месту боя, мы увидали на земле большое количество тел. Убитых и раненых оказалось гораздо больше, чем мы предполагали, даже больше, чем мы выпустили пуль при залпах. Этого мы долго не могли понять. Но, в конце концов, разобрали в чем дело, а именно: туземцы были напуганы до потери сознания и, более того, даже многие из тех, что лежали мертвыми, были только испуганы насмерть, и даже не были ранены.

Некоторые из них, которые так, как сказал я, были запуганы, придя в себя, приблизились к нам и стали кланяться. Они принимали нас то ли за богов, то ли за дьяволов, — право, не знаю, да это нас и не занимало. Одни становились на колени, другие падали ниц, делая какие-то диковинные телодвижения и всем видом своим выражая глубочайшую покорность. Тут мне пришло в голову, что, согласно законам войны, мы можем набрать сколько нам угодно пленников и повести их с собой в путешествие в качестве носильщиков нашей поклажи. Как только я предложил это, все согласились со мною. Мы выбрали, примерно, шестьдесят дюжих молодцов и объяснили им, что они должны будут пойти за нами. Они, видимо, согласились на это очень охотно. Но перед нами стал другой вопрос: можем ли мы доверять им, так как здешнее население совершенно не похоже на мадагаскарцев, — оно свирепо, мстительно и коварно. Поэтому мы могли рассчитывать на их лишь рабское услужение, и их послушание будет продолжаться лишь до тех пор, покуда они будут чувствовать страх перед нами, и работать они будут лишь из-под палки.

Прежде чем продолжать рассказ, я должен сообщить читателю, что с этого времени я стал несколько более интересоваться своим положением и состоянием наших дел. Хотя все товарищи мои были старше меня, я обнаружил, что на дельный совет никто из них не способен; у них не хватало выдержки, когда доходило до выполнения какого-нибудь дела. Первым случаем, доказавшим мне это, была последняя их стычка с туземцами. Принявши уже решение наступать, они, видя, что после первого залпа негры не побежали (как того ожидали), настолько оробели, что, будь наш барк где-нибудь под рукою, они, я уверен, все до единого убежали бы.

Правда, среди них было два-три неутомимых человека, чьим мужеством и упорством держались все остальные. Естественно, что эти стали с самого начала вожаками. Это были пушкарь и токарь, которого я называю искусным изобретателем; а третий, — тоже парень неплохой, хотя и хуже первых двух, — один из плотников. Эти трое были душою всех остальных, и только благодаря им остальные во многих случаях проявляли решимость. Но с тех пор, как мне удалось повести за собой наших, растерявшихся в схватке, все трое дружески приняли меня и стали относиться ко мне с особенным почтением.