Канон Равновесия (СИ) - Плотникова Александра - Страница 12

За размышлениями и планами я не заметил, как наступило утро. Ночник догорел, темнота сменилась предутренней серостью, а потом и розовато-синими сумерками. Тело впервые вспомнило, что оно хочет есть, пить и по нужде, и что одежды на нем кроме бинтов никакой. Дожидаться хозяйку — бессмысленно, нагота меня никогда не смущала даже в чьем-либо присутствии, Рея я могу поддерживать и так, не изображая статую рядом с ним, канал не оборвется. Чего зря время терять?

И я отправился на разведку.

Дом оказался не очень большим, но добротным, в два этажа. Первый почти пополам делила печь, на кухню и что-то вроде гостиной, отделенной от входа сенями, служившими одновременно кладовкой. Кадки с соленьями, вяленое мясо, какая-то — я не приглядывался толком — хозяйственная утварь, всюду на балках травы. Отхожее место, слава Стихиям, не где-нибудь на другом конце двора, а рядом, пристройкой к дому. На второй этаж я подниматься не стал, чтобы не беспокоить хозяйку.

Мужской руки в доме не чувствовалось ни в чем. С одной стороны, слишком много порядка, с другой — женская слабосильность и недоустроенность жилья. Там крыша просела и требет починки пока не прохудилась, там забор, кстати, низкий, покосился и подперт, поленница пуста, несмотря на иней по жухлой траве, инструменты в ящике под навесом разве что паутиной не заросли, охотничьего или военного снаряжения вообще нет. Единственная упряжь с какого-то скакуна в сарае валяется, и та прелая.

Ну ясно. Никакого мужа давно у нее нет или вовсе никогда не было. Считают ведьмой, иногда за услуги едой расплачиваются. Знаем, плавали. Что ж, жизнь мне и Рею это облегчит. Не придется цапаться с мужиком, а то и убивать, если полезет с оружием.

От дома повеяло волной возмущения, послышались быстрые шаги. Похоже, меня потеряли и собираются устроить выволочку. Ну и ладно.

Я неторопливо шел через двор к дому, когда хозяяйка показалась на пороге. Статная зрелая женщина в домашнем платье, с пшеничной косой толщиной в руку и колючими серо-голубыми глазами. В первый миг она растерялась при виде меня, а потом сердито что-то спросила. Строй языка оказался мне незнаком. Значит, в эту часть Пространства меня еще не заносило. Придется быстро учить на слух или считывать прямо из ее памяти. А пока я просто поймал мысленную волну ее вопроса:

«Что ты здесь делаешь в таком виде?»

Что делаю, что делаю… Гуляю. Погода прекрасная, морозец вон за пятки кусает, травка похрустывает.

Примерно так и ответил, вытащив из ее же памяти нужные слова. С жутким акцентом, но это к лучшему.

— Тогда догуляй, будь добр, до дома и хоть штаны надень.

А у самой взгляд оценивающий украдкой. Ну нет, уж прости, душа моя, у меня сейчас не сезон, не стоит, и терять время на веселье я не хочу.

Но взгляд давно оинокой женщины еще долго буравил мне спину.

Странно, но она не стала пока задавать обычных вопросов вроде «кто ты и откуда?». Первым делом она присела возле Рея, и к моему изумлению от нее повеяло нешуточной силой. Она разворачивала свой кокон ауры и выстраивала вокруг больного какое-то сложное плетение… Жизни? Да еще и природная ведьма.

Какая редкость.

Хороший грамотный маг этой Стихии — очень большая редкость. Как и грамотный маг Смерти, впрочем.

Я вгляделся в то, что она делала и покачал головой.

— Нет. Так нельзя. Переродить не получится, надо соединять.

— Но он отравлен и останется нежитью!

— Это неизбежно при его работе. Сохранить рассудок важнее.

Я взялся за нити. Задача — критически сложная. Работы — на много часов подряд. Прерваться, отложить на потом, взять перерыв на отдых — нельзя. И, надо отдать хозяйке должное, свое дело она знала. Почему с такими навыками она не практикует где-нибудь в столице, при дворе, не завела собственную клинику? Хотя, сомневаюсь, что такое понятие здесь вообще известно. Она умела подстраивать свои действия под напарника, зорко следила за состоянием пациента и легко контролировала сердечный ритм, дыхание и давление. Ее взгляд стал острее, и теперь она оценивала не только и не столько мою тушку, сколько умение. Да, мы тоже кое-чему учены…

— Как его зовут? — негромко спросила она.

— Рейнан. Рей по-домашнему.

— Не родной?

— Приемный.

— Кто он?

— По-вашему — дракон.

У нее округлились глаза, хотя руки не прервали работу.

— Драконы не живут с двуногими и вообще не держат их за разумных.

Я фыркнул.

— Рей — живет и держит.

Ведьма кивнула. Вопросы не были праздными, похоже, она задумала ритуал на имя и суть, потому и спрашивает.

— Настоящие родители живы?

— Мать — нет, отец… а демоны его знают.

Ее четкий деловитый подход мне нравился все больше. Мастер пусть и не высшего, но и далеко не среднего ранга.

— Самого тебя как зовут?

— Кхайнериар. Кхайнэ. Кот. На выбор.

— Тот, кто назвал тебя Котом явно поскромничал.

И голос у нее красивый, грудной. Не люблю голоса-колокольчики.

Тут она запела, и я заслушался, едва не забыв про дело. Вибрирующие переливчатые звуки начали сплетаться в нечто почти осязаемое, почти видимое. Они обволакивали, звали, манили, вытягивали, напоминали о небе и крыльях, о свободе полета и азарте охоты, и Рей впервые за все время слабо шевельнулся, но…

Зря она запела о любви. И я, дурак, не сказал. Откликнувшаяся было душа полыхнула в ответ ледяной тоской и снова закрылась, закуклившись сама в себе.

Песня тут же оборвалась, женщина растерянно захлопала глазами, приходя в себя от удара эмоций. Не важно, надо исправлять!

И я подхватил ту же магию, выстраивая ее на нужный лад, напоминая о том, что было Рею действительно дорого и уговаривая вернуться — ко мне.

Время полетело быстро. С раннего утра и до позднего вечера я бродил по осеннему лесу, изучая каждую корягу и каждый куст, возвращался в дом ведьмы порталами за полночь. Уходить дальше двух-трехдневного перехода мне не давал Рей — подпитка ослабевала, а без нее он не выживет. Я возвращался, вливал в него свежедобытую кровь — насышенная агонией жертвы, она хорошо поддерживала его — и ложился спать, либо коротал время за разговорами с Велирией. Она оказалась умной, на свой лад образованной женщиной, иногда слишком категоричной, иногда смотревшей на меня косо, но в целом, куда более приятной особой, чем большинство людей. За мягкое и бережное обращение с сыном я готов был простить ей и косые взгляды, которых с каждым днем становилось все меньше (я понимаю, не все любят, когда при них, не особо заботясь об эстетичности зрелища, разделывают голыми руками оленью тушу и поедают ее на месте) и холодную, слегка отчужденную манеру общения.

О себе она почти не говорила. Ловко избегала расспросов, но по случайным оговоркам мне удалось понять, что живет она в этой глуши отнюдь не по своей воле и покинуть это место может только с кем-то. Нет, даже не так, с первым встречным, свалившимся ей на голову. То ли обиженный ухажер был так изобретателен в проклятиях, то ли еще что…Я не стал выпытывать и зря теребить наболевшее, зачем? Зато стало понятно желание помочь нам, и я готов был согласиться с таким прагматизмом охотнее, чем с красивыми словасми о помощи всему живому и о любви к ближним.

Обо мне она тоже почти не расспрашивала, чуя, что я не горю желанием выкладывать подробности своей жизни. Нас обоих это устраивало. Никаких лишних разочарований, недопонимания и ссор. Иногда и вовсе было просто приятно молча сидеть рядом, прислонившись друг к другу, и слушать треск огня в печи.

Время шло. Состояние Рея оставалось все таким же тяжелым, и я начал всерьез опасаться, что ему станет хуже. И я не удивился, когда, сказав о своем намерении уйти домой, услышал короткую просьбу:

— Возьми меня с собой.

3. Безнадежная охота

Из воспоминаний Намирэ Даэррэх Ильмерран