Всеобщая история пиратов - Дефо Даниэль - Страница 21

Конечно, капитан Макрэ, подвергался великой опасности, идучи на борт корабля пиратов, и вскорости уже раскаивался в своей доверчивости; ибо, хоть они и обещали, что его особе не будет причинено никакого вреда, обнаружилось, что слову их нельзя доверять. И должно предполагать, что лишь отчаянные обстоятельства, в которых, как воображал капитан Макрэ, он находился, могли возобладать над ним так, чтобы он отдал себя и своих товарищей прямо к ним в руки, возможно, не зная, как сильно туземцы сего острова преданы английской нации. Ибо около двадцати лет назад капитан Корнуолл, коммодор английской эскадры, помог им в войне против другого острова, под названием Мохилла, за что они с тех самых пор передавали все доходные должности в их распоряжение. Сия преданность столь велика, что породила поговорку: «Что англичанин, что иоганнец – все едино».

Инглэнд склонен был покровительствовать капитану Макрэ; но притом великодушно дал тому понять, что его интересы не находят среди пиратов поддержки, и что они сильно раздражены сопротивлением, какое он, Макрэ, им оказал, и он боится, что едва ли сможет защитить его. Посему он присоветовал Макрэ успокоить и укротить нрав капитана Тейлора, малого самого варварского склада, ставшего всеобщим любимцем среди них не по какой иной причине, но потому лишь, что был большею скотиною, нежели остальные. Макрэ делал, что мог, дабы умягчить сию бестию, и попотчевал его горячим пуншем. Невзирая на то, они пребывали в смятении, решая, покончить ли с ним или нет, когда случилось событие, обернувшееся к пользе бедного капитана: детина с устрашающими бакенбардами и деревянной ногою[119], обвешанный пистолями, как туземец из «Альманаха»[120] дротиками, перемежая пустословие божбою, заявляется на ют и спрашивает, чертыхаясь, кто здесь будет капитан Макрэ. Капитан ожидал, по меньшей мере, что сей детина станет его палачом.[ – – ]Но когда он приблизился, то, ухватив его за руку, поклялся: мол, будь он проклят, как он рад его видеть! И покажите мне того, – продолжал он, – кто осмелится задеть капитана Макрэ, ибо он будет иметь дело со мною. И все так же, со многими проклятьями, заявил ему, что он честный парень и что он прежде с ним плавал.

Сие положило конец спорам, а капитан Тейлор так ублаготворен был пуншем, что согласился, чтобы старый пиратский корабль и множество тюков с одеждою были отданы капитану Макрэ, и с тем заснул. Инглэнд же посоветовал капитану Макрэ со всею поспешностью убираться, а не то сей зверь, пробудившись, может пожалеть о своем великодушии. Каковому совету капитан и последовал.

Столь упорно блюдя интересы капитана Макрэ, капитан Инглэнд тем самым обрел себе многих врагов среди команды; они считали такое хорошее обхождение несовместимым со своею политикой, ибо оно выглядело как попытка заручиться покровительством, на каковом фоне их собственные преступления казались бы еще тяжелее. Посему, когда прошел слух, то ли мнимый, то ли истинный, что капитан Макрэ снаряжает против них силы Компании, он вскоре был низложен[121], сиречь смещен со своего начальственного поста, и высажен с тремя сторонниками на остров Маврикий. Вообще на сей остров грех было бы жаловаться, если бы тамошние крестьяне накопили какой-то достаток, что предоставило бы им некоторые виды на процветание в будущем. Ибо он изобилует рыбой, оленями, кабанами и прочей дичью. Как утверждает сэр Томас Герберт, у этих берегов есть кораллы и серая амбра[122]; но я полагаю, что голландцы не покинули бы их, если бы там можно было найти много сих товаров. В 1722 году он был вторично заселен французами, у которых был форт на другом острове по соседству, называемом Дон Маскарен, куда заходили за водою, лесом и припасами французские корабли, направляясь в Индию или обратно, как наши и голландцы заходят на остров Св. Елены и мыс Доброй Надежды. С того острова капитан Инглэнд и его товарищи, соорудив маленькое суденышко из брошенных бочарных досок и старых обломков дильса[123], переправились на Мадагаскар, где ныне существуют милостью некоторых своих собратьев, кои обеспечили себя лучше, нежели они.

Пираты же силою удержали у себя нескольких офицеров и матросов из команды капитана Макрэ и, исправив повреждения, нанесенные их такелажу, отплыли в Индию. Накануне дня, когда должно было подходить к берегу, они завидели к востоку от себя два корабля, кои на первый взгляд похожи были на английские, и велели одному из пленников, бывшему у капитана Макрэ офицером, выдать им секретные сигналы, принятые меж кораблями Компании, причем капитан грозил разрезать того на фунтовые куски[124], если он немедля не выполнит приказа; он же, не в силах того сделать, принужден был терпеть их глумление, доколе они не поравнялись с теми двумя и не обнаружили, что это мавританские[125] суда, перевозящие из Маската лошадей. Они перевезли капитана и купцов к себе на борт и подвергли пыткам, и обыскали корабли, дабы обнаружить сокровища, так как считали, что те идут из Мокки; но были разочарованы в сих ожиданиях, а наутро, завидев сушу, а у побережья лавирующую эскадру, пришли в замешательство, не зная, как распорядиться пленными. Отпустить их значило сделать свой поход явным и тем провалить его, потопить же людей и лошадей вместе с кораблями (к чему многие из них склонялись) было бы жестоко, посему они избрали нечто среднее: встали на якорь, сбросили за борт все паруса купцов и срубили у тех до половины по одной из мачт на каждом судне.

Пока они стояли на якоре, будучи весь следующий день заняты откачиванием воды, один корабль из упомянутой эскадры приблизился к ним, подняв английский флаг, на что пираты выкинули красный кормовой флаг, но в переговоры ни те, ни другие вступать не стали. Ночью они оставили маскатские суда, дождавшись ветра с моря[126], снялись с якоря и взяли курс на север, следуя за тою эскадрой. Поутру, около четырех часов, как раз когда те поднимали паруса, ибо ветер задул с берега, пираты приблизились к ним, но не остановились, а, ведя беглый огонь изо всех своих больших и малых пушек, прошли сквозь всю эскадру. Когда же рассвело, они просто оцепенели от ужаса, охватившего их всех, ибо то был флот Ангриа[127]; и могли думать лишь об одном: бежать ли иль по-прежнему следовать за ним? Они сознавали, что силы их недостаточны, ибо имели на обоих кораблях не более 300 человек, и 40 из них – негры; помимо того, на «Виктории» тогда работало четыре насоса, и к тому времени она бы уже неизбежно затонула, если б не ручные насосы и несколько пар подпорок, кои доставлены были с «Кассандры», чтобы выручить «Викторию» и укрепить ее корпус. Но, наблюдая безразличие эскадры, склонились к тому, чтобы следовать за нею, а не бежать, и сочли, что лучший способ спастись – это взять врага на испуг[128]. Итак, когда ветер задул с моря, они подошли с подветренной стороны примерно на пушечный выстрел, так, чтобы большие корабли эскадры были у них по носу, а остальные за кормой; сии последние они приняли за брандеры. И те, что были по носу, ушли от них в открытое море, обрезав шлюпки[129], и им не оставалось ничего более, как следовать тем же курсом всю ночь, что они и сделали, и наутро обнаружили, что те исчезли из виду, кроме одного кеча и немногих галиватов (род небольших судов, в чем-то похожих на средиземноморские фелуки и несущих, как и те, треугольные паруса). Они стали подходить с наветренной стороны, и, заметив сие, команда кеча переправилась на борт галивата, самый же кеч подожгла; другой оказался достаточно проворен и удрал. В тот же день они погнались еще за одним галиватом, направлявшимся с грузом хлопка из Гого в Каликут, и захватили его. Сих людей они расспрашивали об эскадре, полагая, что те должны к ней принадлежать. И хотя те уверяли, что с тех пор, как покинули Гого, не видали ни одного корабля, ни даже лодки, и весьма истово молили о милости, пираты сбросили весь их груз за борт, а им самим сжали суставы тисками, дабы исторгнуть признание. Но поскольку те бедняги были совершенно несведущи, кем и чем могла быть сия эскадра, то не только принуждены были претерпеть эту пытку, но на следующий день, поскольку свежий восточный ветер изорвал паруса галивата, посажены были всею командою в шлюпку с одним только триселем, без провизии и всего с четырьмя галлонами воды (половина коей была соленая); и затем их оставили так в открытом море выкручиваться как придется.