Счастливая куртизанка - Дефо Даниэль - Страница 50

С кем довелось мне танцевать в предыдущую среду, когда я сама была распорядительницей бала в моем доме, я не знала, — не знаю этого и по сей день; однако, в силу обстоятельств, в которых, как я полагала, я не могла ошибиться, главным же образом потому, что здесь присутствовало пять особ без масок, из коих на троих красовались синие подвязки[88], и все они явились не прежде, чем я вышла танцевать, у меня не было ни малейшего сомнения, что нынешнее собрание почтил своим присутствием сам его величество.

Вечер прошел точно так же, как и предыдущий, но во внимание к некоторым присутствовавшим на этот раз гостям, с еще большим великолепием. Я восседала (пышно одетая, увешанная драгоценностями) посреди моей гостиной, как и прежде, приветствуя подходивших ко мне гостей; однако милорд ***, тот самый, что говорил со мною открыто в первый раз, подошел ко мне и, откинув маску, объявил, что гости уполномочили его выразить надежду увидеть меня в наряде, в котором я явилась в первый вечер, ибо он и был причиной этого второго бала.

— К тому же, сударыня, — прибавил он, — в собравшемся обществе находится лицо, угодить которому было бы в ваших интересах.

Я поклонилась милорду *** и тотчас удалилась. Покамест я облачалась у себя наверху, вниз, в мою гостиную, по велению некоего знатного лица, некогда проживавшего с семьею в Персии, ввели двух дам, совершенно мне незнакомых; завидев их, я подумала, что они уж, наверное, заткнут меня за пояс или, во всяком случае, поставят на место.

Одна из сих дам была изысканнейшим образом наряжена знатной грузинской княжной, другая, столь же превосходно — армянскою; при каждой находилась прислуживающая ей рабыня. У обеих подол, собранный в мелкую складку, едва достигал щиколотки; сверх платья был надет небольшой передник с тончайшей кружевной отделкой, а на плечи наброшена накидка, род плаща с шлейфом и с длинными, — наподобие древнегреческих, — рукавами, свешивающимися кзади; на них не было никаких драгоценных камней, но волосы и лиф были украшены цветами. Лица у обеих были скрыты чадрой.

Рабыни восточных княжен не имели головного убора, и длинные черные волосы их были украшены лентами и заплетены во множество косичек, свисающих до самого пояса. Одеты они были чрезвычайно роскошно и не уступали в красоте (все четверо были без масок) своим госпожам.

Все они, княжны и рабыни, ожидали меня в моей гостиной. Там после того, как они совершили приветственный ритуал на персидский манер, они сели, скрестив ноги, на сафру, иначе говоря, на низенькую кушетку, составленную из подушек прямо на полу.

Это было поистине великолепно, и привело меня в немалое смятение. Затем они приветствовали меня на французском языке, и я отвечала им тем же. Когда растворили двери, они вышли в залу и исполнили танец, никем дотоле не виданный; два музыканта, которых привел все тот же милорд***, аккомпанировали, один — на инструменте, похожем на гитару, другой — на небольшом рожке, издававшем чрезвычайно приятные звуки. Они трижды протанцевали вдвоем, ибо никто не мог выступить в качестве их партнера. Новизна их танцев приятно поражала, но все же чувствовалось в них нечто дикое и мрачное, ибо они в самом деле исполняли танец варварской страны, откуда их привезли. Я же в своем мусульманском облачении держала себя как француженка, что было не менее оригинальным, и вместе с тем много приятнее.

Показав свои грузинские и армянские платья и проплясав, как я уже сказала, три раза кряду, они отступили к дверям, поклонились мне (ибо я была царицей бала) и отправились переодеваться.

Затем закружилось несколько пар, все в масках, и когда они кончили, никто не вышел больше танцевать, но все принялись кричать: «Роксана! Роксана!» Той порой милорд*** ввел ко мне еще одну маску — кто он такой был, я не знала, могу только сказать, что это не был мой прежний кавалер. Сей знатный вельможа (ибо впоследствии я обнаружила, что это бsл герцог ***), поклонившись мне, повел меня на середину залы.

Я была в том же платье и кушаке, что и прежде, но сверх него надела, как то принято среди турчанок, накидку, в которой чередовались алые и зеленые полосы, причем зеленые были, сверх того, затканы золотом. Тиара моя, или головной убор, несколько отличалась от прежней — она поднималась выше и завершалась драгоценными каменьями, что придавало ей вид тюрбана, окруженного короной.

Я была без маски, а также без румян и белил, что не помешало мне выделяться среди прочих дам на балу, тех из них, во всяком случае, что также танцевали без масок; о тех же, что были в масках, я, естественно, судить не могла, и среди них, безусловно, могли быть женщины, превосходящие меня красотой. Следует признать, что наряд мой был чрезвычайно мне к лицу, а восхищенные взоры, какие я на себе чувствовала, немало усиливали мою привлекательность.

Протанцевав с означенным вельможою я не вызвалась сама, как прежде, исполнить сольный танец; однако «все вновь принялись взывать: „Роксана! Роксана!“, а два джентльмена последовали за мною в гостиную с тем, чтобы умолять меня исполнить турецкий танец. Я не заставила себя долго упрашивать и, выйдя вновь в залу, исполнила тот же танец, что и на первом своем балу.

Танцуя, я заприметила группу из пяти или шести человек, державшуюся особняком, причем один из них оставался с покрытой головой[89]; я тотчас смекнула, кто он таков, и поначалу чуть было не смешалась: однако я дотянула до конца танца, раскланялась на хлопки собравшихся и последовала к себе. Только я вошла в дверь, как те пятеро пересекли залу и приблизились ко мне, меж тем как окруженный свитой знатных вельмож человек, который не снимал шляпы, тоже подошел ко мне и произнес: «Госпожа Роксана, вы превосходно танцуете». Я уже была предуготовлена и собиралась стать на колени перед ним и поцеловать ему руку, однако он от этого уклонился и сам меня поцеловал и, пройдя залу, вышел прочь.

Не стану говорить, кто был сей посетитель, скажу лишь одно, что впоследствии мне было дано кое-что узнать более определенно. Я бы с радостью удалилась к себе наверх и переменила наряд, так как чувствовала себя в нем слишком уж легко одетой — не затянутая, с открытой грудью, словно в одной рубашке, но это мне не удалось, так как мне тут же пришлось танцевать с шестью или семью джентльменами, большая часть которых, если не все они, принадлежали к самой высшей знати; а впоследствии мне сообщили, что один из них являлся г-гом М-тским[90].

Часам к двум или трем ночи гости, главным образом дамы, начали расходиться, оставшиеся мужчины спустились вниз и, поснимав маски, уселись за игру.

Эми не ложилась, всю ночь, прислуживая игрокам, а утром, когда они прекратили игру, они высыпали ей в подол весь «прикуп», она при мне пересчитала деньги — их оказалось шестьдесят две гинеи с половиной; прочая прислуга тоже в обиде не осталась, Когда все ушли, Эми вбежала ко мне. «Господи Иисусе! — вскричала она, и некоторое время так и осталась стоять с открытым ртом. — Что же мне делать с такими деньгами?» Бедняжка чуть не потеряла голову от радости.

Я, наконец, попала в свою стихию. В обществе только и говорили что обо мне, и я не сомневалась, что из этого что-нибудь да выйдет, однако слухи о моем богатстве являлись скорее препятствием, нежели преимуществом для меня в моих планах — те джентльмены, которые в ином случае домогались бы моих милостей, не решались ко мне подойти, ибо Роксана казалась им недоступной.

Скромность велит мне набросить завесу молчания на последующие три или три с половиною года, кои Роксана провела вдали от света, ибо ей пришлось совершить путешествие такого рода и в обществе лица, имя которого долг и данное ему слово повелевают не открывать, по крайности еще долгие годы.

По прошествии названного срока я вновь явилась, но должна прибавить, что в течение этого моего так называемого затворничества я не теряла времени даром и, так сказать, ковала железо пока горячо, умножая сбережения, которые я откладывала про черный день. В другом отношении я кое-что потеряла, и вторичное мое пребывание в свете было менее блистательно; я уже не могла рассчитывать произвести столь же неотразимое впечатление, что и прежде; ибо поскольку кое-кто догадывался о том, где и с кем я провела это время, в свете распространилась молва, и, словом, все поняли, что Роксана и в самом деле всего лишь Роксана, а отнюдь не та почтенная, неприступная леди, за каковую ее поначалу приняли.