Новая жизнь - Алигьери Данте - Страница 1

Данте Алигьери

Новая жизнь

© Марков А.В., составление, вступительная статья, комментарии, 2018

© Издание, оформление. ООО Группа Компаний «РИПОЛ классик», 2018

Книга счастливых слез, или Песнь торжествующей любви

«Новая жизнь» Данте Алигьери – первое в истории литературы пророчество о самом себе. Библейские пророки говорили о будущем народа, античные поэты иногда говорили о будущей славе самой их поэзии. Данте на родном итальянском языке впервые говорит о своем собственном будущем, предвещая и огромное здание «Божественной комедии», и славу его любви в веках, и славу всякого, кто благороден в любви.

Пророчествуют не просто фразы, пророчествуют слова и буквы: начинается «Новая жизнь» с «рубрики», буквально, буквы красной строки красного цвета (корень тот же, что в слове «рубин»), и конечно, это не только торжественный пурпур декламации, но и цвет мученической крови, мученичества сердца ради истинной любви.

Само название сочинения требует пояснений. «Новая жизнь» – вовсе не новый этап жизни, как мы привыкли говорить в быту «начнем новую жизнь». Новая – это принадлежащая уже неземному порядку вещей, как «новая земля и новое небо» в пророчествах Апокалипсиса, как Новый Завет после Ветхого Завета. Повествователь начинает новую жизнь потому, что старые светила уже не могут указывать путь в любви, прежние события остались в прошлом, – здесь же новые законы, законы божественных чисел 3 и 9, причина святости которых была неведома древним, и направляют любовь к Беатриче, примеров которой не найти во всей истории.

Главных героев «Новой жизни» три: сам Данте Алигьери, Беатриче и Амур – олицетворенная любовь в виде прекрасного юноши. Применительно к «Новой жизни» нельзя говорить о роли, лирическом герое или даже образе автора. Нет, в ней действует сам Данте в своей биографической конкретности; и он в произведении не актер, а скорее естествоиспытатель, руководитель лаборатории, сам на себе ставящий эксперимент. Как мы не посмеем об ученом сказать, что он играет роль экспериментатора, чтобы не оскорбить его профессиональную ответственность, тем более мы не решимся сказать этого об авторе и герое этой поэтичной повести. О. Мандельштам сердился на слова А. Блока:

считая, что у Блока получился слишком романтический и школьный образ Данте. Но Блок понял самое важное: сам Данте всегда верен себе, никогда не делится на «автора» и «повествователя», так что даже его тень верна ему.

Беатриче – детская и вечная любовь Данте. Как проводила жизнь девочка Беатриче Портинари на самом деле, мы не знаем точно, пусть даже Данте мог часто видеться с ней на улицах Флоренции или в церкви (а мог и редко); вероятно, если бы не ее ранняя смерть, ей была бы назначена участь добродетельной хозяйки, как и сам Данте должен был рано жениться и заводить наследников. Но о жене своей Джемме Донати он не пишет ничего проникновенного, а любит лишь Беатриче. Дело вовсе не в том, что он не любил жену, быть может, их отношения были проникнуты нежностью и теплотой. Но просто Беатриче стала для него носительницей не только нежности, но и особого знания. Имя Беатриче, Beatrix в латинской форме, – женский род от несуществующего слова Beator, «Делающий блаженным». Беатриче должна сделать Данте блаженным не в смысле безмерного счастья, но в смысле совпадения знания и предназначения. Как Заповеди блаженства в Нагорной проповеди обещают плачущим утешение, алчущим справедливости – насыщения, кротким – наследования земле, так Беатриче обещает Данте все блаженства: утешение в скорби, наследование поэзии, насыщение слезами и счастьем и многое еще несказанное и непостижимое.

Амур, или по-латыни Амор, – юноша; и не следует понимать его как простое иносказание. Нет, это любовь с характером, любовь требовательная, взыскательная. Это друг Данте, его «второе я», духовное зеркало, человек, с которым можно поделиться страданием и получить от него самый серьезный урок. Данте следовал тому учению о дружбе, которое обосновал Аристотель в «Никомаховой этике»: друг – это не приятель, а мера совершенства, тот, в ком нуждается даже совершенный человек, справившийся со своими страстями и недостатками и ни в чем более не нуждающийся. Друг как готовый жертвовать собой – цель твоей жизни, ибо ценность благородной жизни – в готовности пожертвовать собой за друга.

Есть в «Новой жизни» и другие персонажи. Дама-щит – мнимая возлюбленная, маскирующая подлинную любовь, чтобы последняя не была оскорблена слишком неумелыми лирическими словами: пока поэт не достиг совершенства в стихе и совершенства в жизни, он не может напрямую воспевать свою даму, чтобы не огорчить ее грубостью речей и нравов. Таков был один из законов средневековой куртуазной любви, которому следует Данте. По сути, это дальнее предвестие эстетики «невыразимого», на которой основано представление о лирике Нового времени: поэт рассказывает в непостижимых восхитительных образах о том, чего не выразишь простыми словами.

Но Данте всегда вносит правку во всякий закон куртуазной любви: так поправляет трубадуров и здесь – даму надо не просто воспевать, но восхвалять. Различие кажется небольшим, но оно более чем важно: воспеваем мы, пользуясь готовыми мелодиями, налегке, а когда восхваляем, мы словно сдаем экзамен. Научиться сдавать экзамены на жизненном пути – главная задача «Новой жизни» как книги. Поэтому отвергнута и другая дама, Дама-Жалость: хвала не может быть жалостивой.

Еще важны герои-духи, например духи зрения. Нам при этих словах представляются какие-то маленькие эфирные существа, вроде фей, как их рисуют в детских книжках. Но на самом деле это научный термин – Данте описывает свои физиологические состояния с добросовестностью естествоиспытателя. Сейчас бы он сказал о сокращении мышц, импульсах на уровне нейронов или осмотических процессах в организме но чем слово «духи», универсальное и проникновенное, хуже этих частных терминов?

Наконец, как живые существа выступают сами стихи Данте Алигьери, которыми он наполняет повествование «Новой жизни». Он обращается к канцоне, иначе говоря, серьезной песне, как к приятельнице, повелевая ей идти и проповедовать. Трудно представить у современного нам поэта такое обращение к собственным стихам, разве что он будет утверждать веру в самостоятельное бытие или бессмертие стихов, но не их способность слушаться, повиноваться и любезно выполнять курьерскую просьбу. Античный поэт тоже мог обратиться к своей книге, убеждая ее идти к читателям, любить умных собеседников и вызывать сочувствие, как взывал Овидий в начале «Скорбных элегий». Но Данте обращается к одному отдельному стихотворению, и если в чем-то и был «индивидуализм» Данте, то лишь в этом: кроме дружбы, Данте признавал такое приятельство, простое человеческое благожелательство, не создающее великих произведений, в отличие от дружбы, но помогающее распространению великих произведений.

Для нас этот низший уровень, приятельства, а не дружбы, служебных произведений, а не самостоятельных, мог бы быть соотнесен с массовой культурой. Другое дело, что, как вообще Данте не живет в «Новой жизни» никогда в мире окончательных решений, так он не принял бы самодовольства современной массовой культуры, хотя и в чем-то оценил бы ее искренность.

Что такое куртуазная традиция, которой следует Данте Алигьери в «Новой жизни»? Если говорить совсем кратко, это придворная традиция, понимающая любовь как служение, рыцарское или монашеское. Канон куртуазной любви был строго разработан, наподобие монашеских уставов: «тонкая любовь» требует легкого сердца, иначе говоря, умения не обижаться на капризы дамы, требует также «сладостной думы», работы воображения, помогающего вспоминать даму и представлять ее как вершину желаний. Куртуазная любовь – это всегда любовь мудрая и ответственная; сколь бы ни было пламенным увлечение, сама эта пламенность должна быть прозрачной. Видя даму, нужно было уметь ее созерцать, следя за собственными переживаниями (слово «трубадур» и означает буквально «находчивый», умеющий находить нужные слова и мелодии, но и умеющий всегда не терять себя в любовных увлечениях); а мысль, устремленная к даме, шествовала к ней с усердием паломника.