Отрочество (СИ) - Панфилов Василий "Маленький Диванный Тигр" - Страница 30

Мы закивали.

— Буду надеяться на верить, — вздохнул он, — ходить всё равно придётся, просто можно будет выбрать самому, и выбрать штоб вот так!

На закрытые глаза печными заслонками опустились крепкие ладони.

— Через умеренное пожертвование!

— Дядя Фима звал в гости, — выдал я осторожно, — всех!

— Почему бы и не да? — пожал плечами Семэн Васильевич, улыбаясь золотозубо.

— Царьград! — выдохнул Санька, сорвавшись с места, — Я должен непременно…

— Ша! — остановил его Семэн Васильевич, — Должен, но немножечко потом, а не прямо сейчас! — А… ну да.

«— Турция» — отозвалось подсознание, — «отдых по системе всё включено!»

Двадцатая глава

Время тянулось тягучей патокой, как в далеком детстве. Достаю иногда часы, гляжу на секундную стрелку… тик-так! Всё так, всё в порядке, как и должно быть. Часы в карман, и снова тянется время.

Обдумал с десяток мыслей, пару раз поменял позицию на стуле, вытащил часы из кармана… Минуты не прошло.

Умом понимаю, што это чистый субъективизм, и замедлившееся время всего-то результат болезни. Не время замедлилось, а каждое событие — вновь, как в детстве, стало значимым, вызывает мощнейший эмоциональный отклик.

Пролетел толстый шмель, важно неся толстое брюшко. Мелькнул стриж в небесной синеве. Прополз по стене мураш, таща на спинке дохлого жучка. Всё важно!

Пройдёт. Потускнеют, а потом и уйдут в глубину воспоминания о той боли, о каждом глотке воздуха, дающегося с мучительным трудом, мышечных спазмах, от которых выкручивает всё тело.

Эмоции перестанут скакать весёлым горным потоком по камням, войдя в привычное русло, ну а пока — так. Странно.

Не могу даже сказать, хорошо это или плохо. Скорее да, чем нет, потому как здорово, когда всё — в радость. Каждый шаг, каждый глоток воды как в первый раз.

Но немножечко и нет, потому как ждать ой как тяжко! Два-три дня ожидания месяцем кажутся, ажно душенька свербит от нетерпения. С Туретчиной хотя бы!

Я ж как думал? В лодку к дяде Хаиму, ручкой берегу одесскому помахаем, да и навстречу приключениям. Ан нет! Официально всё решили — через путешествие, а не контрабанду.

Оно понятно, што незачем плодить себе лишние проблемы через непослушание властям, особенно когда они по факту не нужны, но… время! Тянется…

Владимир Алексеевич своё согласие как опекун, да Мишкины родные, да мастер. Сложно! Письменное согласие, заверение у нотариуса, телеграммы. Соображать пока толком не могу, поэтому очень поверхностно вникнул, а не как положено.

Непросто всё. Настолько непросто, што поездку нашу всерьёз думали оформить как паломническую. Только то и остановило, шо жиды в нашей компании как-то не шибко с православным духом сочетаются.

Да и останавливаться тогда пришлось бы не у дяди Фимы в еврейском квартале, а в какой-нибудь шибко православной обители со всеми втекающими и вытекающими, а оно не мне с Санькой, ни тем паче староверистому Мишке, ни в дугу. Не говоря уже о тёте Песе с Фирой. Благополучно всё порешалось, но немножечко затягивается из-за чиновника Священного Синода, решившего растопыриться начальственным бугорком на нашем пути. На взятку напрашивается, падла такая. А дядя Гиляй закусился принципиально, но тут бы и я на принцип пошёл.

Ишь, вошка канцелярская, взятку ему! Да и ладно бы, если бы за способствование намекнул вежественно, а то — за отсутствие препон, которые сам и же создаёт!

Тут раз дай слабину, замаешься вдругорядь отбиваться от таких же вошек начальственных. Сразу укорот давать надо, даже через собственное неудобство. Штоб знали!

Раз, другой, да третий — наотмашь по зубам крысиным, по ручонкам жадным культяпистым! Через жалобы начальству, через суды, газеты. Зубами скрипеть потом будут, ненависть таить, но — без препон, потому как им же дороже выйдет.

Но тут если начал, то выдерживать до конца нужно, линию гнуть. Сломаешься на каком-то этапе, так всё попомнит крапивной семя! Трижды своё сдерут, да отдельно за обиды свои взяточнические, за доходы небывшие, за страхи, внимание репортёрское.

Поплывём, или как моряки говорят — пойдём, на несколько дней позже, чем могли бы. Не критично.

Терпёжка лопается, это да! Но не страшно, есть чем себя интересным занять. Оно и в Одессе делов куча — не знаю, за што и хвататься. Единственное нерадостное — Мишка после Константинополя возвращаться в Москву будет.

От этого немножечко грустинка на сердце, но и так-то — ого! Каникулы устроили ему, чисто гимназисту-барчуку какому, лёгкие от пыли портняжной продышали. А главное, не хромает уже! С тросточкой пока, потому как ноги ещё слабые, но — не хромает. А?!

— Экий ты… — тётя Песя, сдувающая с меня перед выходом последние пылинки, замялась, подбирая слова, — взрослый стал.

— Длинный, — поправил я её самокритично, оглядывая в зеркале свою физиономию, несколько лошадиную от исхудалости. И это ещё ого-го! Такая себе морда лица была ранее, што сам себя пугался, и это безо всяких шуток!

Сейчас волосы отросли немножечко. Всё тот же ёжик колючий на голове, но не как у гимназиста-приготовишки, а с намёком на изысканность и военный стиль. Кожа больше не бледная, а главное — без следов от гнойников! Последнее больше всего радует.

«— Скоро прыщи пойдут!» — выдало подсознание ехидно.

Несколько минут мы ждали во дворе, под пронзительными взглядами соседей, обсуждающих нас весьма громогласно и без малейшего стеснения.

— Ты видела это лицо? Нет, ты видела или где, я тибе говорю?! — тётя Хая, которая Рубин и дура, спорила с приятельницей из соседнего двора, забредшей на зрелище и поговорить, — Шло… Егорка, повернись! Вот же имечко! Всё у них не как у людей!

— Видишь таки? — она тыкала в мою сторону всё пятернёй — для убедительности, — Нормальное почти лицо, а не урод-уродом, как он недавно! Ну!? А ты мине шо говорила?! Сейчас ещё немножечко вкусного одесского воздуха и полезной еды от Песи… Шо? Да бывает иногда и вкусная, так мальчики говорят. Вежливые! А может, не так штобы и часто ели нормальное, сравнить таки не с чем!

— Песя готовит не под твоё надо, а как положено! — вступилась за Фирину мамеле другая соседка, не успевшая поругаться с ней от чувства острой зависти.

— Мишенька! — тётя Хая, которая Кац, всплеснула руками, выйдя из своих комнат, — Какой ты красивый мальчик в этом костюме! А зная за твоё портновское будущее и обеспеченность, ты становишься таки ещё красивее! Такой себе красивый жених, шо даже и тьфу три раза на твоё христианство с двоеперстием!

— Таки да! — вылезла со стороны бездочерняя, а потому не стеснятельная в таком деликатном вопросе Ривка, — Я даже так скажу, шо много наших с таким женихом подумают, и легко станут не нашими, если он да и всерьёз!

Мишка заполыхал красным, от стеснения вперемежку со злостью, но смолчал. Знает уже, шо с бабами спорить, это зачем? Чисто потеря времени и трата нервов с репутацией!

Спустя минуточку во дворике чаячьими голосами разругались почти все бабы, беря подруг на горло и оскорбления.

— Вот поэтому, — одними губами сказал Миша, — никаких жидовок!

Я хотел было сказать в ответ всего и разного, но немножечко подумал, и не стал. А потом вышла такая нарядная и красивая Фира, што оно всё стало как-то мимо и неинтересно.

Даже жара жарой быть перестала, и солнце, как по заказу, спряталось на подремать за пушистым белоснежным облаком.

— Эсфирь Давидовна, — я по-взрослому подставил локоть, в в который вцепилась разрумянившаяся девочка, — позвольте проводить вас к экипажу!

Извозчик осклабился зубасто, показав жёлтые, совершенно лошадиной крупности зубы, и шумно почесался в проволочной чернявой бороде, нарушая очарование момента.

Тётушки, не прекращая скандалить промеж собой, начали умиляться такими взрослыми и красивыми нами. Пожелания и фразы просто так зазвучали такие, будто мы собрались уже не то в церковь, не то в синагогу, притом все четверо разом.