Разрушай и подчиняй (ЛП) - Винтерс Пэппер - Страница 14

— Ты никогда не станешь мне врать. В момент, когда ты это сделаешь, твоя жизнь закончится, и это, — он махнул рукой между нами, — все что происходит с нами — это нелепое перемирие — закончится. Я продам тебя и никогда не подумаю о тебе снова. Я ненавижу, когда мной манипулируют, милая, и ты не захочешь сделать меня своим врагом.

Он похлопывал рукой по своей ране, его тело, выгнулось над кафелем.

— Ты согласна на такие условия?

Я трепетала от надежды. Связь — необъяснимая привязанность пульсировала.

— Согласна. Но только если ты обещаешь не врать мне взамен.

Он закрыл глаза, его лоб испещрили морщинки от печали.

— Иногда ложь — это единственное, что держит в здравом уме. Я не дам тебе этого обещания.

Его слова были окончательными. Безоговорочными.

Я ненавидела то, что он требовал от меня так много, но я никогда не смогу получить взамен, то в чем нуждаюсь я.

— А если я не смогу рассказать тебе? Если никогда не вспомню?

Он неуклюже пожал плечами, стиснув челюсти.

— Тогда ты просто останешься в неведении, и я от тебя избавлюсь. Не заставляй меня пожалеть о каждом гребаном поступке, который я совершил.

Мои руки сжались.

— О чем ты пожалеешь? Что-то было между... нами? Пожалуйста... ты меня знаешь или нет?

Тревога заставила мое сердце бренчать болью.

— Пожалуйста...

Он кашлянул.

— Принеси аптечку. Я не чувствую...— его голова повисла.

Проклятье.

Я вскочила на ноги, выбежала из кабинета с множеством компьютерных мониторов, и бросилась в коридор. Я проверила две двери — одну в гостиную, а другую в домашний кинотеатр, прежде чем найти ванную.

Было странно бегать босиком и без белья в доме человека, который выкрал меня из моей жизни и возглавлял банду байкеров.

Все мысли о побеге улетучились.

Меня не манила ни входная дверь, ни телефон на подставке у лестницы.

Ничто не может дать мне желаемое.

Только грубиян, истекающий кровью на полу.

Что если он откажется рассказывать тебе?

Что если он устанет и продаст тебя?

Моим мыслям требовались рациональные рассуждения, но я не могла дать их. Я просто знала, что не смогу уйти. Не сейчас.

Это может быть твой единственный шанс. Ты не можешь ему доверять.

Доверие к нему это — цена, которую придется заплатить. Он сказал, что оставит меня, пока я не расскажу ему историю моей татуировки и шрамов. Это может занять день или год.

Он оставит меня.

Я надеюсь.

Прогоняя мысли прочь, я вошла в ванную, оснащенную душевой кабиной, туалетом и единственной раковиной, приветствующей меня сверкающей белой мозаикой. Зеркала не было, оставив меня гадать, как я выгляжу.

Еще одна картина с математическими уравнениями висела на стене.

Компьютеры и картины — он был гением? Злой гений, который дергает мир за ниточки, используя код?

Открыв шкафчик под раковиной, я нашла то, что искала. Схватив ярко-красную пластмассовую коробку с белым крестом, я вернулась в кабинет.

Килл лежал на спине, рука упала на глаза, его губы приоткрылись.

Он не шевельнулся, когда я опустилась рядом с ним на колени и открыла аптечку. Он не дрогнул, когда схватила стерильные ножницы и разрезала его изорванную футболку.

Я стянула его окровавленную одежду с плеч, и его рука упала с глаз. Он снова был без сознания.

Я надеюсь, что ты выдержишь следующую часть.

Уставившись на аптечку, я отобрала несколько антисептических салфеток, распаковала иглу и отрезала медицинскую нить. Аптечка была хорошо оснащена, больше чем нормально, повседневно. Зачем ему нужно что-то с собственными аккумуляторами и дефибрилляторами?

Тебе действительно нужен ответ?

Его образ жизни, безусловно, был опасен. Он пользовался авторитетом у большинства мужчин в лагере, но не у всех. Ему бросили вызов и причинили вред. Он жил в мире, где жизнь была непредсказуемой, требовала использования аптечки, такой как эта, время от времени.

Отчистив кровь на его груди, налила приличное количество Бетадина на рану для дезинфекции, затем пыталась остановить кровотечение с помощью бинта. Надавливая на него, я быстро обтирала его грудь спиртовыми салфетками, внимательно наблюдая за его чертами лица, чтобы увидеть, когда он очнется.

Ничего.

Мое сердце гремело в ушах, но моя рука была твердой. Мышечная память возобладала над разумом, когда я, встала на коленях перед голой грудью Артура Киллиана и взялась за сморщенный конец его раны.

Я полагала, что рана на пять-семь сантиметров. Довольно глубокая, деланная чем-то острым, типо ножа. Я надеялась, что мышцы не разорваны и не нужны внутренние швы, потому что все, что я умею делать — это зашивать снаружи.

Ему повезло, что рана была далеко от сердца. Она была на правой стороне груди, на расстоянии ладони от его соска. Мои глаза скользили по его телу, глубоким впадинкам, образующим шесть кубиков пресса.

Его идеально сформированная V-образная мышца, насмехалась надо мной всей своей мужественностью.

На пряжке его ремня, впивающейся в меня, была такая же эмблема, как и на куртке — счеты и череп с водопадом монет из его рта.

Ему нужно было хорошенько помыться. На нем была грязь, не говоря уже о запекшейся крови.

Сделав глубокий вдох, я проткнула иглой его плоть, сшивая края раны вместе.

Он не вздрогнул. Его дыхание осталось неглубоким, но регулярным.

Я должна справиться.

Я потеряла счет времени, пока зашивала и заботилась о человеке, которому должна была позволить истечь кровью и бежать подальше. Я спасала ему жизнь, в то время как моя висела на волоске.

Но я была вознаграждена чем-то, похожим на покой. Безмятежность. В основном потому что, делая что-то, в чем я, очевидно, была талантлива, я также спала кого-то, кто мог спасти меня.

Я знала это. На все 100%. У него есть ответы — я просто не знала, поделится ли он ими со мной.

На последних стежках, Килл тяжело вдохнул, широко отрыв пылающие глаза.

— Ах, чтоб меня, это больно. — Он закашлялся, пытаясь избавиться от иглы, воткнутой в его мышцу.

Я стиснула зубы, крепко удерживая его плечо.

— Я еще не закончила. Еще немного. Лежи смирно.

Он рассердился.

— Такое чувство, будто ты меня разделываешь.

Я потянула иглу, продев ее через второй край раны.

— Я тебе помогаю. Не стони.

Он мрачно ухмыльнулся.

— Не стонать? Леди, вам повезло, что я не вою.

Я продолжала шить, пока он, закусив изнутри щеку, позволил мне закончить. С каждым проколом он вздрагивал, его мышцы сжимались, и он хватал воздух ртом.

— Еще где-то болит?

Он рассмеялся, потом снова закашлялся.

— Ты шутишь, правда?

Наши взгляды встретились. Небольшая улыбка украсила мои губы.

— Я имею в виду — есть ли что-нибудь сломанное или другие серьезные раны, о которых я должна знать?

Он задумался, молча глядя, будто не мог понять меня. Мягкость в его взгляде отправила бабочек порхать в моем животе.

— Нет, — пробормотал он. — Ничего, что ты могла бы исправить.

Я втянула воздух, умирая от желания спросить, что его беспокоило. Он перенес что-то серьезное — то, что омрачило его, свисая над его головой словно грозовая туча.

Опустив взгляд, я затянула последний стежок и присела на корточки.

Его лоб оросило потом, хотя его тело было холодным и слишком белым. Ему нельзя лежать на прохладном кафеле, но я была не в состоянии переместить его. Ему придется оставаться там до тех пор, пока он не сможет передвигаться сам.

— Оставайся здесь, — приказала я, с трудом поднимаясь на ноги.

Он закрыл глаза, его губы растянулись в улыбке.

— Куда, черт возьми, я могу пойти? Я с трудом могу концентрироваться.

— Я только что пришла к такому же выводу.

Я бросилась из комнаты и вернулась в ванную. Схватив полотенца для лица с раковины, я наполнила миску теплой водой, собрала все полотенца с сушилки, и направилась обратно в кабинет.