Дети-крестоносцы
(Историческая повесть для юношества. Совр. орф.) - Аксаков Николай Петрович - Страница 11

— Горы для нас не диковинка, отвечали почти оскорбившиеся немцы. — Мы сами живем в гористой стране. Нет на свете гор выше Драхенфельса и Тавна.

Швейцарцы пробовали было возражать, что нет на свете гор выше Монблана и Юнгфрау, но сравнение для решения спора было невозможно, а потому добродушные швейцарцы и должны были в конце концов замолчать.

Понятно потому изумление и удивление немецких детей, когда взорам их, утопая и теряясь в небе, представились настоящие горы. Еще понятнее уныние и утомление, овладевшие доброю половиною немецкого воинства, когда пришлось, имея впереди горы, лазить и карабкаться по пригоркам, да еще сознавать, что сравнительно с этими пригорками все Тавны и Драхенфельсы могут почитаться разве только что кочками. Тем не менее господствующее настроение воинства было еще относительно бодрым, и воинство относительно быстро подвигалось вперед.

С каждым днем оказывались однако всегда поводы для новых разочарований и нового уныния. С каждою ночью тот или другой из бессовестных нищих, бывших до сих пор поставщиками армии, исчезал, а с ним вместе исчезали или бывшие с ним деньги или лошади, или телеги с хлебом и провизией. Армию детей обирали так ловко, как не обирали еще, вероятно, ни одну армию взрослых. По решению военного совета и по приказанию Николая приняты были строгие военные меры. Остающиеся нищие были прижаты к стене, обысканы, деньги от них отобраны и вслед за Николаем и его штабом при каждом переходе в особой корзине неслась и вся войсковая казна.

Прошло несколько дней. Путь становился все труднее и труднее; силы младших из детей-крестоносцев начинали постепенно ослабевать. Бодрость духа уже оставляла многих; многие с сожалением начали уже вспоминать о родных очагах своих. Горные стены, через которые приходилось переползать, вовсе не походили на те радужные лучи, окруженным которыми представлялся в воображении Иерусалим. Приходилось идти все больше пустынною и безлюдною местностью. Не было ни торжественных встреч, ни торжественных приношений. В войске начинался ропот, громко, во всеуслышание раздавались сетования. А бессовестные сборщики подаяний, видя, что источники для наживы прекратились или прекращаются, то и дело убегали из стана, захватывая с собою все, что можно было захватить. Николай установил за остающимися надзор из мальчиков, но оказалось еще хуже. Некоторые из мальчиков ночью бежали вместе с отданными под их надзор. Разумеется, не стремление к наживе принудило их к побегу, а желание под покровительством взрослых соблазнителей вернуться домой к тихой и мирной жизни.

Однажды утром Николаю донесли, что двое нищих успели скрыться, уведя с собою десятка полтора мальчиков и захватив пять телег с вооружением и провизией. На военном совете решено было отправить за ними погоню. Ночью шел дождь, а потому по следам колес было бы не трудно догнать беглецов. Сто мальчиков по решению совета тотчас же сели на лошадей и поскакали в погоню. Лагерь крестоносцев оставался на месте в ожидании их возврата.

Прошло несколько часов, а они не возвращались. В лагере начались толки и предположения.

— Возвратились ли? спросил находившийся в авангарде Николай еще через несколько часов.

— Нет, отвечали ему.

Наконец перед вечером показался отряд из нескольких всадников. То были наши мальчики-крестоносцы.

— Куда же девались остальные? — вырвалось сразу из множества уст. — Ведь вас вряд ли наберется и два десятка, а ушла целая сотня.

— Остальные ушли вместе с нищими.

Взрыв негодования был ответом на эти слова.

— Мы было и сами ушли вслед за соблазнителями, да совестно очень и жалко вас стало. Мы воротились уже с дороги.

— Далеко ли ушли они по крайней мере?

— Не далеко. Они собирались останавливаться на ночлег, когда мы ускакали.

— Послать за ними, в погоню, — крикнуло несколько голосов. — Воротить их! Отобрать у них, по крайней мере, телеги!

— Не стоит, — грустно сказал Николай, махнув рукою, и больше ничего уже не говорил во весь вечер.

А между тем, когда бездействовавший в течение всего дня, но настрадавшийся душою, лагерь предался ночному покою, еще трое всадников тихо отделились от его окраины и скрылись в ночной темноте.

XIII

Ранним утром весь стан разбужен был веселым криком сторожей.

— Возвращаются! Еще возвращаются!

— Действительно к лагерю торопливо ехали три всадника держа в поводу еще трех, тяжело нагруженных вьюками, лошадей. Утренний туман не позволял еще различить лиц приближающихся, а потому толкам и переговорам не было конца. Всякий угадывал, что возвращается именно его убежавший земляк, соскучившийся и истосковавшийся о товарище.

— Я знал, что из вашей деревни не найдется бессовестных, говорили многие с горделивою радостью.

Каково же было удивление всех, когда один из всадников бросил или передал соседу поводья вьючного своего коня и, пришпорив собственного своего коня, быстрым галопом подскакал к лагерю.

— Амалия!..

Амалия была та самая девочка, которую мальчики не хотели было брать с собою и наконец взяли в надежде, что она, может быть, на что-нибудь и пригодится.

Она действительно пригодилась, пригодилась по крайней мере к тому, чтобы устыдить многих. Еще вечером ее видели в лагере и теперь она очевидно возвращалась с нападений, а не с побега.

— Мы отобрали всех трех коней и увезли почти половину хлебов, кричала между тем запыхавшаяся от езды, раскрасневшаяся от радости и сверкающая глазами Амалия.

— Вы? Да кто вы? — крикнуло несколько голосов.

— Мы — девочки! — гордо отвечала Амалия.

Две другие девочки подъехали в это время к стану, ведя с собою и трех тяжело навьюченных коней. Николай, а вместе с ним, и целая толпа детей-крестоносцев приблизились в это время к месту происшествия.

— Да как же вы сделали это?

— Стойте! я расскажу, — повелительно закричала Амалия своим, раскрывшим уже было рты, товаркам. — Мы подъехали к ним и сказали, что хотим бежать вместе с ними, что если им приходится поход уж не по силам, то нам девочкам и подавно не грех воротиться домой. Когда же они уснули все, как убитые, мы навьючили коней и ускакали. Они вероятно и теперь еще не успели проснуться.

Подвиг Амалии и двух девочек влил новую бодрость в начинавшее уже предаваться унынию войско.

— Зачем не перевязали вы кстати и этих сонных трусов? — раздалось несколько голосов.

— Мы и хотели было перевязать их, да боялись, что кто-нибудь крикнет и помешает всему делу, — отвечали девочки.

— Зато я вымазала сонному Францу все лицо грязью, — самодовольно сказала Амалия. — Пусть он вперед постыдится своего побега. Он уже догадается, что это сделала именно я.

Общий хохот явился отголоском на эти слова.

Но подвиг Амалии только на время ободрил душевное настроение войска. Решено было тотчас же прогнать из стана всех нищих. Нищие, жалуясь на неправоту обвинений, уверяя, что они вовсе не похожи на своих бессовестных товарищей, действительно отделились от двинувшегося в путь отряда, но следовали за ним по пятам и ночью ухитрились опять увезти несколько телег с провизией. В одном месте они были замечены сторожами, началась схватка и двое нищих было убито поднесенными в Страсбурге детскими мечами.

Это было первое кровопролитие в стане детей-крестоносцев. А между тем более счастливые грабители удалялись, увозя с собою значительную часть запасов молодой армии.

Через два дня воинство крестоносцев достигло уже настоящих гор. Приходилось карабкаться нередко с опасностью жизни. Остающиеся запасы таяли постепенно, а новые достать было совершенно невозможно, хотя корзина, заменяющая казну, и была почти полна деньгами.

Отряд уже находился на значительной высоте. Третий уже день войско карабкалось в гору. Хлеб раздавался уже самыми скромными порциями. Несколько мальчиков нашли себе смерть, попадав в горные пропасти. Все чувствовали голод. В лагере было множество больных.