Предан(н)ая. Часть 2 (СИ) - Катс Натали - Страница 16

— Я скажу им сама, — прошептала Юлька и вытерла слезы. У нее есть дети. И ради них она должна быть сильной. Ради них она должна сейчас встать и привести себя в порядок. И ей предстоит самое трудное — рассказать малышам, что папы больше нет.

— А где Анна Павловна? — Юлька только что заметила, что Алексей Михайлович приехал один, без жены, — что случилось?

— Сердце… Она осталась дома под присмотром сиделки.

— Алексей Михайлович, — всхлипнула Юлька, — а похороны. Что надо делать?

— Сергей этим займется, Юленька. Больше некому…

— Нет. Я сама, — замотала она головой, — я должна сама. Ради Сережи.

Дети. Их горе и боль. Слезы и страхи, на которые Юлька обязана была реагировать. И стать для них опорой в этот самый страшный момент их короткой жизни.

Заботы о похоронах Сережи. Все время нужно было куда-то сходить. Позвонить. О чем-то позаботиться.

Все это давало Юльке силы днем. Но ночью она выла в подушку от боли и страха. Что делать дальше, как вставать по утрам, зная, что Сережи больше нет, она не знала.

Хоронили Сережу теплым августовским днем. Солнце светило с самого утра, изредка прячась за облаками. А когда плачущая Юлька с рыдающими детьми прошли вокруг могилы вдруг закапал дождь. И бабки, непонятно откуда взявшиеся среди пришедших попрощаться родственников и друзей, зашептали, что это хороший знак. Сережа прощается с ними.

А еще Юлька слышала, что в толпе шушукались, мол. Алиса забрала брата с собой. Ведь с ее похорон не прошло еще сорок дней. И шепотки вспыхивали то тут, то там. Говорили, что возможно все не закончится. Что их семью скорее всего ждет еще одна смерть, ведь покойники всегда уходят по трое…

И многозначительно поглядывали на Сережину маму, почерневшую от горя и опиравшуюся на трясущуюся руку Сережиного отца.

Когда все закончилось, и они вернулись в ставший таким пустым дом, а Юлька уложила измученных детей отдыхать, Алексей Михайлович позвал ее на разговор.

Они с Анной Павловной сидели рядом. Такие резко постаревшие и осунувшиеся. Он поднялся и позвал Юльку в кабинет.

— Юленька, — свекр грузно опустился на диванчик и вытер слезы тыльной стороной ладони, — мы должны тебе кое-что рассказать. Прости, мы так долго таили это от тебя. Сережа не хотел, чтоб ты знала. Но сейчас… Ты же помнишь ту аварию почти семь лет назад? Тогда Сережа лежал в реанимации. И врачи не давали ему шанса на нормальную жизнь. В лучшем случае… он жил бы, но прикованный к больничной койке. И мы были рады и такому. И тут появилась ты. И случилось чудо. Сережа рядом с тобой не просто ожил, он жил Юленька. Ты подарила ему эти семь лет счастья. В последние полгода его состояние резко ухудшилось. Ему давно сменили лекарства на более сильные, но он ничего тебе не говорил. И маме. Об этом знал только я. И он не хотел бы, чтобы ты винила себя, Юленька. Он очень сильно любил тебя.

И Алексей Михайлович вдруг разрыдался. Горько и безудержно

— Алексей Михайлович, — Юлька присела рядом и тоже плакала, прижимаясь к Сережиному отцу, — я тоже любила его. Люблю. И всегда буду любить.

Они плакали, держась друг за друга, деля горе потери самого близкого человека на двоих.

Несколько дней Алексей Михайлович и Анна Павловна провели у Юльки, им так было легче переносить боль. А потом улетели в санаторий в Болгарии, потому что Анна Павловна плохо себя чувствовала, сердце стало барахлить, пережив такую боль.

Дети тоже более менее пришли в себя. Нет, по вечерам они все еще часто плакали, вспоминая, что папа больше не придет к ним с вечерним поцелуем, но днем они уже играли и вели себя почти нормально.

А Юльке было плохо. У нее было ощущение, что она потеряла свой ориентир, свой маяк в жизни, что теперь она совсем одна в бесконечном море жизни, растеряна и не знает что ей делать. Она старалась вести себя как раньше, улыбалась детям, играла с ними, но при этом ее мысли постоянно кружили вокруг Сережи. Она вспоминала о том, что было. Его глаза, его улыбку, его руки, губы… и живьем сдирала с себя эти воспоминания. С болью и кровью расставаясь с ними окончательно. Она любит брюнета! Повторяла она про себя, но сердце нагло и бесстыже твердило: «Ты теперь свободна, теперь можешь быть с тем, кто тебе нужен»

И больше всего Юльке было больно от того, что потеряв любящего и любимого мужа, она думает о другом. Ведь это неправильно. Ведь она любит его. Ведь она все эти годы была счастлива с ним. А проклятый блондин… ему не место в ее жизни. Она не Алиса, и не станет страдать по наглой беспринципной сволочи. Тем более, сейчас. Когда Сережа только что оставил ее одну. Навсегда.

Глава 22.

— Свет, — Юлька только что уложила детей. Они плакали и ей пришлось долго успокаивать их, — ты еще не спишь? Можно я приду к тебе? Пожалуйста. Мне очень нужно…

— Юлька, какая ж ты дура. Мы же подруги. Конечно, можно. Давай идем. Нам Паша закуску организует.

— Ты даже не представляешь, какая я дура, — Юлька все же не выдержала и расплакалась.

— Может я к тебе?

— Нет. Я не хочу говорить об этом здесь.

Через десять минут подруги уже сидели на веранде Светкиного коттеджика.

— Рассказывай, — Светка разлила вино в тонконогие бокалы и протянула янтарную жидкость Юльке.

— Я схожу с ума, — всхлипнула Юлька и вытерла слезы, — я все время думаю о нем, Свет. Каждую секунду. Я ругаю себя, говорю, что это отвратительно, но в все мои мысли только о Сереже.

— Что тут отвратительного? — приподняла брови Светка, — это нормально. Ты только что похоронила его, и это нормально думать о нем. Ну, вернее, было бы лучше, если бы ты не страдала, но…

— Я думаю о блондине! — отчаянно перебила она Светку. И замолчала, готовая услышать все, что угодно. Но Светка молча смотрела на нее, — я ничего не могу поделать. Я хочу думать только о Сереже. О муже. Но этот проклятый блондин лезет в мою голову, как назойливая муха.

— У вас что-то было? — спросила напряженно Светка, с преувеличенным вниманием разглядывая содержимое бокала, — с блондином, все эти годы, — уточнила она.

— Нет! — Юлька поставила недопитый бокал на стол и сжала виски, — не было. Да и не могло быть! Я люблю Сережу. Мужа. А эта беспринципная сволочь! Я его ненавижу!

— Ну, да, — хмуро ответила Светка, — я вижу, как ты его ненавидишь.

— Почему он лезет в мою голову, Свет? — Юлька словно не услышала подругу, торопясь поделиться с ней своими проблемами, — я все эти годы не думала о нем. Ну, по крайней мере в таком ключе. Ну, почти. А теперь…

— Ты знаешь, что у них с Алисой ничего не было?

— Да, кто это не знает, — хмыкнула Юлька, — этот козел довел девчонку до смерти своим безразличием. Как он может быть таким холодным к тем, к тем кто его любит? Беспринципная сволочь! Мерзкий гад! Я его ненавижу! Должна ненавидеть. Я люблю Сережу, своего мужа. И должна думать о нем!

Она почти кричала, выплескивая из себя эту боль и растерянность.

— Да, — Светка наконец-то улыбнулась светло и ясно, словно что-то отпустило ее, — давай выпьем подруга. Нам с тобой нужно напиться в дым, чтобы дурные мысли покинули наши хорошенькие головки.

И они напились. В дым. Даже Светка, которой завтра надо было на работу. Юлька смутно помнила, как Паша чуть не на руках отнес ее домой. А Вера Андреевна, недовольно поджав губы, помогла улечься спать.

Утром Юльку разбудили дети.

— Мама, вставай! — кричали они наперебой, — ты обещала сегодня в зоопарк! Фу! Чем у тебя так пахнет? Мама! Ну, Мама! Ты какая-то странная, мам! Ты вчера зубы не чистила что ли? Фу-у! Мам, пошли в зоопарк! Ты обещала!

От этих криков голова заболела еще сильнее. И Юлька потискав малышей, отправила их одеваться. Она на самом деле обещала им зоопарк. Вчера вечером, когда они плакали перед сном.

Юлька накинула халат и потащилась в ванную. Все болело. Тело словно через мясорубку пропустили. Кости ломило, а мышцы ныли, будто бы у них со Светкой вчера была внеплановая тренировка в спортзале.

Прохладный душ взбодрил и успокоил боль, а таблетка аспирина, вообще, сделала жизнь прекрасной.