Волки без границ (СИ) - Искендер Индира - Страница 31

Зелим погрузил наш багаж в белую Приору Тамера, завалился на переднее сиденье и принялся допрашивать родственника обо всех мало-мальски значимых событиях, которые произошли, пока он год чахнул в Москве. В Приоре не было кондиционера, поэтому я решила опустить стекло, чтобы не задохнуться.

— Подними стекло, — тут же приказал Зелимхан.

— Жарко, Зелим! Я сейчас сварюсь!

Он бросил многозначительный взгляд в окно машины. Я проследила за ним и увидела, как из припаркованной неподалеку иномарки на меня глазеют какие-то парни. Дважды повторять не пришлось, и я, мысленно обругав незнакомых наблюдателей, подняла тонированное стекло, надежно скрывшее меня от глаз потенциальных женихов. Казалось бы, в Москве надо больше бояться повышенного внимания со стороны мужского пола, но именно когда мы приезжали в Чечню, зрение и слух Зелима стократно возрастали, и он, как цербер, стерег и оберегал нас с сестрой от посторонних взглядов и комментариев. Тамер лишь усмехнулся и вырулил с парковки.

Пока Приора неслась навстречу нашему дому, я любовалась родным городом — красивыми новыми домами, аккуратными улицами и парками. Грозный был заново отстроен после того, как во время войны его стерли бесконечные бои и бомбежки, и сейчас, хотя прошел уже не один десяток лет, он все равно сверкал новизной и свежестью. А может, я просто соскучилась?

Дом, где мы проводили лето, находился в самой южной части Октябрьского района, в частном секторе. Это было невысокое, но длинное строение красного кирпича, где проживало сразу две семьи — семейство младшего брата отца, Малика; и наше — в три жарких летних месяца, когда мы приезжали на родину.

Тамер подъехал к самым воротам дома и посигналил в надежде, что кто-нибудь во дворе его услышит и не придется вылезать из машины, чтобы зайти во двор через калитку и самому возиться с засовом. Пока мы ждали, я рассматривала эти старые потрепанные ворота, которые отец вот уже который год наотрез отказывался менять. Это из-за множества дырочек, усеивавших створки — эха войны, следов от пуль. В детстве я любила совать в эти дырочки указательный палец, а Камилла с другой стороны пыталась угадать, где он появится, и поймать его прежде, чем я уберу. Дядя Малик каждый год заводил разговор о том, что пора бы уже заказать новые ворота, но отец упрямо твердил:

— Нет. Это память. Мы помним, и они должны помнить.

И он указывал на нас, детей, а Малик молча соглашался с мнением старшего брата.

Будучи маленькой я мысленно поддерживала дядю, тоже хотела красивые новые ворота, а не эту рухлядь, которую крась — не крась, а все равно выглядит ущербно. Позже я начала вдумываться в слова отца и сейчас была благодарна ему за то, что сохраняет их для нас. Мы должны помнить. Я гордилась историей своего народа, и от этого еще больнее было осознавать, что сердце мое, презрев традиции, покорилось чужаку.

Через пару минут, когда ленивый Тамер подал еще один звуковой сигнал, засов по ту сторону громко лязгнул, и решетчатые створки распахнулись — их разводила девушка лет тринадцати в штапельном платье ниже колена и светлой косынке, прихватившей темные волосы. Моя двоюродная сестра Догмара.

— ГIовгI ма йе[4], Тамер, бабушка спит, — с укоризной сказала она и отошла в сторону, пропуская машину во двор.

Приора медленно вкатилась в небольшой дворик, с трех сторон окруженный стенами дома, а с четвертой — забором и памятными воротами. На шум из дядиной половины дома показались любопытные лица кузенов, а из нашей вышли мама и Камилла.

Оставив Зелима разбираться с вещами, я поспешила обнять маму и сестру.

— О, наконец-то, наша студентка пожаловала! — радостно сказала мама, заключив меня в крепкие объятия. — Ну, что, как там сессия прошла, когда будут известны результаты?

— Мам, я…

— А у Сациты дочка собирается в следующем году на экономический в МГИМО поступать, представляешь? Эта дуреха! Не представляю, сколько они денег отвалят, чтобы ее куриные мозги туда впустили.

Ну, вот и отлично. И врать не пришлось в первый же день. Я смалодушничала и после того, как узнала результаты экзаменов, сказала родителям, что они будут известны в августе. Расчет был такой: когда подготовка к свадьбе достигнет кульминации, никто не обратит внимания на то, что я поступила не туда, куда планировалось. А там уже и учеба начнется.

Пока мама промывала косточки очередной дальней родственнице, я перевела взгляд на Камиллу, пытаясь вычислить, как она себя ощущает накануне свадьбы, которой совершенно не ожидала. Сестра обняла меня и натянуто улыбнулась, быстро став снова серьезной. Она не выглядела радостной, но и убитой горем я ее назвать ее не могла. Скорее, она пыталась смириться с событием, которое должно было раз и навсегда поставить крест на ее беззаботном отрочестве.

— Идем, покажу, что мама уже накупила, — сказала Камилла и потянула меня в нашу половину дома.

Сопровождаемые мамой, мы зашли в просторный зал по площади раза в три больше гостиной в московской квартире. Тут и там стояли нежно-бежевые чемоданы и бледно-розовые сундуки для приданого, вокруг которых валялось всевозможно тряпье. Чуть поодаль лежали стопки полотенец и постельного белья, еще дальше к окну — уже красиво упакованные коробки с широкими золотыми лентами и шикарными бантами. На обеденном столе я заметила несколько бархатных коробочек: там, скорее всего, украшения в подарок родственницам мужа.

Мама с восторгом описывала, что и где ей удалось купить и сколько это стоило, а Камилла, погруженная в свои мысли, равнодушно взирала на дорогой хлам. Мне хотелось увести ее подальше и поболтать по душам, но я не собиралась обижать маму и вместе с ней восхищалась покупками. Обычно свадьба обходится родственникам невесты в копеечку именно из-за приданого, хотя семью жениха тоже можно пожалеть — на их плечи ложатся расходы по организации свадьбы и подготовке комнаты или квартиры для новобрачных.

Когда мама, наконец, успокоилась и отпустила меня хотя бы переодеться с дороги, мы с Камиллой уединились в нашей спальне. Пока я переодевалась, она хранила молчание и теребила в руках ткань домашнего платья. Ее устремленный в окно взгляд был слишком тяжелым для шестнадцатилетней девушки, и я искренне пожелала, чтобы мы снова оказались в Москве, шушукались перед сном в темноте нашей комнаты, чтобы не было этой свадьбы, обрушившейся на нас, как лавина, и уносившей теперь сестру из моей жизни.

Я присела рядом с ней на кровати и обняла за плечи.

— Как ты тут? Справляешься?

— А куда деваться? — с горькой усмешкой переспросила Камилла.

— Не хочешь за него идти?

— Не знаю… Я пытаюсь внушить себе, что так надо, так будет лучше — как ты и говорила, помнишь? — тут Камилла вдруг уткнулась мне в шею лицом и зарыдала. — Просто я не готова, понимаешь?! Я не хочу свадьбы… Не хочу… Этого…

Ошарашенная этим внезапным порывом, я едва сдержала слезы и покрепче прижала ее к себе.

— Все уладится, Кам, — лепетала я банальные слова утешения. — Он вроде неплохой парень, разве нет? Симпатичный…

Камилла от этих слов сжалась еще сильнее и вцепилась в мою футболку.

— Не говори мне про него! Я не хочу думать об этом!.. Не хочу и постоянно думаю! О, Аллах, скорее бы все это уже кончилось!

«Все это» кончилось для Камиллы несколько раньше, чем мы все предполагали.

Когда все чемоданы и сундуки были собраны и красиво расставлены в зале, когда платье невесты уже висело в нашей комнате, мозоля Камилле глаза, когда были закуплены и приготовлены все блюда, которыми предстояло кормить гостей, когда дом был вылизан и вычищен, когда было оговорено время с парикмахером и визажистом — рано утром в день свадьбы меня разбудил телефонный звонок.

После вчерашней суеты я еле продрала глаза и потянулась за телефоном, валявшимся на полу возле кровати. На экране высветилось время звонка — 5.30 утра — и имя звонившего — Кама. Она что, во сне легла на трубку и набирает мне? Я посмотрела на кровать сестры — она была пуста. На задворках сознания тренькнул тревожный звоночек, и я приняла вызов.