Контра (СИ) - Гавряев Виталий Витальевич - Страница 41

— Так вот ты о чём?! Поясняю, для некоторых! Мой сын, абсолютно, не опасен для окружающих, тем более для твоей дочери. — прервав друга, еле сдерживая зарождающееся в его душе возмущение, вставил своё слово граф.

— Да-да. Я всё понял. И заявляю, что, как и было ранее оговорено, обручатся они по совершеннолетию моей Лизаньки. Доволен?

Увидев, как заиграли желваки на скулах Юрия Владимировича, Леонид Николаевич, зная взрывной характер своего друга, счёл за благо пойти на уступки, дабы сбросить градус напряжения. Князь прекрасно помнил, сколько раз ему лично приходилось быть секундантом, или самому, чтоб не потерять чувство самоуважения, вызывать зарвавшегося друга на дуэль. Благо, почти все они, заканчивались выстрелом в воздух — по обоюдному согласию. Вот и сейчас, мужчина понимал, что в своих подозрениях, он слегка "перегнул палку". Про юного графа говорили много чего, сплетни ходили разные, но в опасности для окружающих его людей, мальчишку и в самом деле никто не обвинял.

"Дёрнула меня нелёгкая озвучить свои самые бредовые сомнения, — с запоздалым сожалением думал князь, — и не известно, чем это закончится?"

Молчал и граф. Не для того он прибыл сюда, чтоб своей горячностью разрушить все былые договорённости. Поэтому он делал медленный вдох, затем более затянувшийся выдох. И снова, вдох — выдох. Подействовало. Постепенно, с его лица ушёл не только яростный багрянец, но и перестали усиленно пульсировать височные жилки.

Далее. Чтоб избежать последствий болезненной для обоих мужчин темы, все разговоры не затрагивали вопросов хоть как-то связанных с Александром.

А тем временем, девица Елизавета, оставшись за столом с матерью и её давней подружкой, откровенно скучала. Слушать сплетни старших женщин ей было не интересно, тем более они, "интересные темы, для дам", стали повторяться. Почитать очередной, французский, любовный роман, из новых приобретений, коими отец регулярно её баловал, было невозможно. Все книги хранились в библиотеке, а там, её папа́, что-то обсуждал со своим другом. Так что в ближайшее время, вход туда закрыт. Оставалось только одно — рукоделие.

"Мама́н, простите, что влезаю в ваш разговор, но…, - обратилась Лиза к увлечённо болтающей родительнице, — вы позволите мне покинуть вас? Мне необходимо вернуться к моей незавершённой вышивке. Желаю успеть с её завершением, к папенькину тезоименитству".

Екатерина Петровна, вначале одарила дочь возмущённым взглядом, мол, как та посмела повести себя так неучтиво. Но, не прошло и пары секунд, как гнев был сменён на милость. Округлое лицо Екатерины Петровны, расплылось в душевной улыбке и она, милостиво снизошла до ответа: "Да Лизонька, конечно же иди. Рукодельница ты моя, милая".

"Благодарю, матушка".

"Иди, дитя" — вновь обернувшись к подруге, дама, с явным удовольствием похвасталась: "Вот, Оленька, такая моя Лизонька усердная хозяюшка. Всё время в заботах и хлопотах. Сердце не нарадуется, какая из неё помощница выросла"…

Несмотря на то, что в данный момент, на неё никто не смотрел, Лиза слегка присела в уважительном книксене, смущённо пролепетала: "Прошу прощения, Ольга Олеговна, но я вас вынуждена покинуть. Всего вам доброго, до свидания". - и тихо удалилась из обеденного зала. Чему была безмерно рада. Не только из-за того что её отпустили заняться любимым делом — вышивкой, и привычными, девичьими романтическими грёзами, коим так прекрасно придаваться во время рукоделия. Другой, не менее важной причиной было то, что никто не видел, как её щёки запылали румянцем смущения.

Глава 18

Сегодня, пробуждение Александра было особо тяжёлым. Виновато в этом было не только хмурое утро и низколетящие, тяжёлые, тёмные тучи, обильно извергающие на землю потоки по-летнему сильного дождя. Хмурое небо, не шло ни в какие сравнения с ночным кошмаром, всю ночь мучающего молодого человека. Во сне, раз за разом, он пронзал неизвестного бандита своей саблей. Благо в этом зациклившемся бою, он не чествовал треска разрезаемой клинком плоти, но от этого было не легче, так как на сей раз, убитый бандит, устремлял свой затухающий взгляд именно на него, заглядывая прямо в душу. И казалось, что тот вопрошал: "За что? ведь я не на тебя напал? Значит, ничем тебе не угрожал". — Просыпаясь в холодном, липком поту, молодой человек чувствовал, как бешено колотилось его сердце, как испуганная птица в клетке. Не находя себе места, он покидал кровать и начинал нервно измерять комнату шагами, боясь снова ложиться в постель. Но. Постепенно успокаивался, уставал, попадал в объятья успевшей немного остыть перины. По началу, казалось, что сон не шёл, но, каждый раз, после нежданного провала в царство морфе́я, следовало новое — шоковое пробуждение. И вновь, всё повторялось — как по лекалу. Всему виной был этот проклятый тать, не желавший отпускать своего убийцу и ставший для юноши его ночным проклятьем.

На сей раз, при последнем пробуждении, спальню освещал серый, неяркий свет, проникающий через замутнённое оконное стекло. Но, дверь в опочивальню резко отворилась и, на пороге застыл обеспокоенный Протас.

— Господи помоги и помилуй! — крестясь, как-то излишне старчески — хрипло, залепетал дядька. — Александр Юрьевич, что с вами? Вы так жутко кричали. Вам плохо?

— Нет Протас. Просто сон дурной приснился.

— Ой, барин, не успокаивай. Вон вижу, что не всё у тебя ладно, я хоть и старый пень, но на зрение покамест сильно не жалуюсь. Вон оно, вижу, как вас скрутило, выглядите так, что краше в гроб кладут.

— Не сгущай так "краски", дядька. Ещё скажи, что я всю ночь кричал.

— Не было такого. Но. Как вы своих девок, посреди ночи, из своей опочивальни выгнали, я тута, возле вашей двери примостился и всю ночь тута проторчал. Так что, я слышал, как вы несколько раз вставали, и до одури занимались ентой самой, шагистикой. Опосля успокаивались и ложились трохи вздремнуть. Но, пока вы не вскричали — как резаный, я не решался вас беспокоить.

— Всё Протас, замолчи. Мне сейчас не до твоих поучений. Так что иди, распорядись, чтоб мне приготовили кофе, но только без сливок и сахара.

— Так барин…

— Всё! Протас, иди и не отвлекай меня. Пока я буду делать утреннюю зарядку, ты проследи, чтоб мне приготовили кофе и несколько вёдер с колодезной водой. Отзанимаюсь и взбодрюсь, облившись студёной водичкой.

Зарядка, кофе натощак и ледяное обливание, возымели своё действие. Так что к завтраку, в пустой (если не считать прислуги) обеденный зал, Александр спустился бодрым, как огурчик. За окном всё утихло, дождь вроде как окончился, но выходить во двор не хотелось, тем более, Пётр, явившийся на доклад о проделанной ночью работе, заявил что, судя по приметам, непогода ещё покажет свой норов.

— Не сумневайтесь, Александр Юрьевич, — сидя в кабинете, на стуле и устало смотря на своего молодого барина впалыми от усталости глазами, говорил старший десятник, — хляби небесные ещё, до конца, не затворились. Сегоднячки, ещё не раз ливень умоет землицу.

— Но и бог с ними, зато смоет все следы нашего пребывания у соседей. Ты лучше расскажи мне, как вы запрятали наши трофеи.

— И то верно. Пусть льёт. А по поводу добычи, так мы её как уговаривались с вами, ховали в старом схроне, где по распоряжению былых хозяев, хранят древние иконы на рези. Всё делали ночью — никто не видел. Ну а телеги разобрали и пустили в употребление: дерево и всё что горит, употребили на растопку печей в кузне и кухне, а железо отдали ковалю[29] он его уже в дело пустил.

— Вот и добре.

Пётр, не ожидавший таких слов от барина, украдкой, удивлённо посмотрел на молодого графа. Но, решил промолчать, зная одну истину: "Лучше не замечать хозяйские причуды, крепче и полезнее будет сон, целее шкура и дольше жизнь".

— Да, вот что ещё. Что ты предпринял по поводу родни погибших бойцов?