Судья по бракоразводным делам - Де Сервантес Сааведра Мигель - Страница 2

Г ь о м а р. Отчего ж, милостивые государи, вы не желаете, чтоб я назвала поленом статую, в которой движения не больше, чем в бревне?

М а р ь я н а. Ну, видно, мы обе терпим одно и то же горе.

Г ь о м а р. Скажу вам, наконец, сеньор мой, что меня точно выдали за этого человека, если угодно вашей милости, чтоб я его так называла; но ведь это не тот человек, за которого я вышла замуж.

С у д ь я. Как же это так? Я вас не понимаю.

Г ь о м а р. То есть, я хочу сказать: я думала, что выхожу замуж за человека дельного и проворного; а через несколько же дней оказалось, что я вышла, как уже я говорила, за полено. Он не знает, которая у него правая рука; не находит ни средств, ни способов добыть хоть реал для поддержки своего дома и семейства. Утро он проводит по церквам у обеден и толчется у ворот Гуадалахарских, шепчется, разузнает новости, рассказывает и слушает сплетни. После полудня, да и по утрам тоже, шляется по игорным домам, из одного в другой, и только зевак прибавляет; а это такого сорта люди, которые, как я слышала, всем игрокам надоели и которых они презирают. В два часа приходит обедать, не получив с выигрышу ни от кого ни одного реала, потому что теперь уж это вывелось. Потом уйдет опять, возвращается в полночь, ужинает, коли найдет что; а коли нет, крестится, зевает и ложится спать; но всю ночь он не успокоится, а ворочается с боку на бок. Спрошу его: «что с тобой?» Отвечает мне, что сочиняет в уме сонет для друга, который его об этом просил. Он воображает себя поэтом, как будто это такое занятие, которое избавляет от нужды.

С о л д а т. Моя сеньора, донья Гьомар, во всем, что говорила, не перешла границ правды и основательности; и если б я в своих делах был так же основателен, как она в речах, то уж давно бы я достал себе какое-нибудь занятие и хлопотал бы так же, как и другие ловкие и проворные людишки. С хлыстом в руках, на наемном муле, маленьком, худом и злом, без погонщика, потому что такие мулы никогда не нанимаются и ничего не стоят, с перекидной сумкой на крупе, в одной половине воротничок и рубашка, в другой кусок сыру, хлеб и кожаная фляжка, без приличного дорожного платья, кроме пары штиблет об одной шпоре, с беспокойной торопливостью уезжает он комиссионером по Толедскому мосту на ленивом и упрямом муле. Глядишь, и через несколько дней посылает домой окорок ветчины и несколько аршин небеленого полотна, и такими вещами, которые ничего не стоят в той местности, куда он послан, поддерживает свой дом, как только он, грешный, может… Но у меня нет никакой должности, и я не знаю, как добыть ее, потому что ни один сеньор не желает взять меня в службу, оттого что я женат. Так что я принужден надоедать вашей милости, сеньор судья, так как бедные идальги очень надоедливы, да и жена моя того же просит, — разделите и разведите нас.

Г ь о м а р. И еще вот что, сеньор судья. Видя, что мой муж ни к чему не способен и терпит нужду, я умираю, чтоб помочь ему как-нибудь, но не могу, потому что, прежде всего, я женщина честная и ни на какие низости не способна.

С о л д а т. Вот только единственно за это и стоит любви жена моя. Но под этой честностью таится в ней самый дурной характер, какой только есть на свете: ревнует без всякой причины, бранится ни за что, превозносится, ничего не имея; а за то, что я беден, не считает меня за человека. А хуже-то всего, сеньор судья, она желает, чтобы я, ради ее верности ко мне, терпел и скрывал тысячи тысяч ее капризов и пошлостей.

Г ь о м а р. Отчего ж нет? Почему вам не иметь почтения и уважения к такой добродетельной женщине, как я?

С о л д а т. Слушайте, сеньора донья Гьомар, что я желаю сказать вам перед этими сеньорами. Что вы так важничаете тем, что вы честная женщина, коли это ваша прямая обязанность, так как вы происходите от честных родителей, так как вы христианка и, наконец, обязаны быть честной в отношении к самой себе? Хорошо было бы, если б жены требовали от мужей уважения за то только, что чисты и честны; как будто бы только в этом и состоит все их совершенство, и при нем они могут обойтиться без тысячи других добродетелей, которые они обязаны иметь. Что мне из этого, что вы сами-то по себе честны, если вы не смотрите за честностью вашей горничной, если вы постоянно нахмурены, сердиты, ревнивы, надуты, растрепаны, сонны, не одеты, бранчивы, ворчливы и еще с другими безобразиями подобного рода, которые способны сокрушить жизнь двумстам мужей? Но я вам доложу, сеньор судья, что ничего этого в моей сеньоре донье Гьомар нет; и я признаюсь, что я полено, что я неспособный, вялый и рассеянный человек и что только для порядка, хотя бы даже не было никаких других причин, ваша милость обязаны развести нас, потому что я сейчас сим заявляю, что я ничего не имею возразить против того, что говорила моя жена, и что я считаю нашу тяжбу конченной и заявлю удовольствие, если меня осудят.

Г ь о м а р. Да что же можно возразить против того, что я говорю? Что вы не кормите ни меня, ни вашу горничную; и добро б их много было, а то всего одна, да еще семимесячный ребенок, который ест не более сверчка.

П и с ь м о в о д и т е л ь. Потише! Входят новые просители.

Входят подлекарь, в одежде лекаря, и Альдонса де Минхака, его жена.

П о д л е к а р ь. Четыре весьма основательные причины привели меня просить вашу милость, сеньор судья, произвести развод между мною и сеньорой доньей Альдонсой де Минхака, моей женой, которая здесь перед вами.

С у д ь я. Вы начинаете решительно. Скажите эти четыре причины.

П о д л е к а р ь. Первая: видеть ее для меня хуже, чем всех дьяволов вместе; вторую она сама знает, третья… я об ней промолчу; четвертая, что я не хочу попасть к черту на рога, что непременно случится, если всю жизнь проживу в союзе с нею.

П р о к у р а д о р. Он выразил свое желание самым удовлетворительнейшим образом.

А л ь д о н с а. Сеньор судья, выслушайте меня и заметьте, что если у моего мужа четыре причины, чтобы просить развода, то у меня их четыреста. Первая та, что каждый раз, как я его вижу, мне кажется, что я вижу самого Люцифера[3]; вторая, что я была обманута, когда выходила за него замуж; он говорил мне, что он настоящий пульсовый лекарь[4], который щупает пульс, а оказалось, что он просто подлекарь, который делает перевязки и лечит кой-какие неважные болести; и выходит, что он только половина настоящего-то лекаря; третья, что он ревнует меня даже к солнцу, когда оно меня касается; четвертая, что я не могу его видеть и желала бы убежать за два миллиона верст от него.

П и с ь м о в о д и т е л ь. Какой черт теперь справит эти часы, коли все колеса в них в разлад пошли?

А л ь д о н с а. Пятая…

С у д ь я. Сеньора, сеньора, если вы желаете излагать все свои четыреста причин, так я вам скажу, что я слушать их не в расположении, да и времени не имею. Ваше дело отлагается до исследования; и ступайте с богом, у меня есть другие дела спешные.

П о д л е к а р ь. Какие еще исследования, кроме того, что я не желаю умирать с ней, а ей не нравится жить со мной?

С у д ь я. Если б этого было достаточно для развода, то бесконечное число супругов сбросили бы с плеч своих супружеское иго.

Входит крючник в четырехугольной шапке на голове.

К р ю ч н и к. Сеньор судья, я крючник, — это уж я не запираюсь; но, однако, я старый христианин и человек на руку честный, и если бы я иной раз не набирался вина или оно меня не забирало, что вернее, так был бы уж давно старостой в артели крючников[5]. Но это в сторону, у меня есть еще много о чем разговаривать. Желаю я, чтоб ваша милость, сеньор судья, знали, что однажды я, закружившись до одурения от паров Вакха, обещал одной заблудшей женщине жениться на ней. Когда я пришел в себя и поправился, я исполнил обещание и женился на женщине, которую я вытащил из грязи. Посадил я ее фруктами торговать; напала на нее такая гордость и такой дурной характер явился, что ни один-то покупатель не подойдет к ее прилавку без того, чтобы она не поругалась с ним; то у нее весу не хватит, то зачем роются в фруктах; и уж двум из трех непременно пустит гирю в голову или во что попало и срамит их даже до четвертого колена, а с соседками и товаркоми ни одного часу не живет в мире. И я целый-то день должен держать в руках, точно дудку, свою шпагу наготове, чтоб защищать ее. У нас не хватает всей выручки за неполный вес и на судебные издержки за проигранные тяжбы. Если ваша милость будете так добры, я желал бы, чтобы или развели меня с ней, или по крайней мере переменили ее горячий характер на скромный и тихий; и обещаю я вашей милости, что перенесем мы даром ваш весь уголь, который вы купите этой весной, потому что я в своей артели большой вес имею.