Странствия Персилеса и Сихизмунды - Де Сервантес Сааведра Мигель - Страница 8

Гости плохо спали эту ночь: Ауристеле не давали уснуть печаль и скорбь, вызванные кончиною ее кормилицы Клелии, бессонница же Ауристелы заставляла бодрствовать Периандра; наконец они оба вышли наружу и увидели, что все вокруг так было создано и устроено природой, как будто над этим трудились ремесло и искусство: то была ровная местность, окруженная высокими голыми скалами, тянувшаяся, как подсказывал Периандру его глазомер, больше чем на целую милю и поросшая деревьями, дававшими плоды хотя и твердые, однако ж съедобные. Трава здесь росла высокая и всегда зеленая, оттого что бесчисленные горные потоки беспрестанно освежали ее своею влагой. Периандр и Ауристела невольно залюбовались поразившим их видом, но тут к ним приблизился испанец-варвар и сказал:

— Пойдемте, сеньоры, покончим с погребением, а потом я закончу начатый мною рассказ.

Так они и сделали: опустили тело Клелии в трещину, образовавшуюся в одной из скал, засыпали его землей, а сверху наложили камней. Ауристела попросила испанца поставить на могиле крест в знак того, что здесь лежит христианка. Испанец сообщил, что у него есть высокий крест, и обещал поставить его на могиле. Все сказали покойной последнее «прости», и тут Ауристела снова заплакала, и слезы ее в то же мгновение исторгли слезы у Периандра.

Юноша-варвар еще не возвращался, и все, дабы укрыться от сильного холода, возвратились в ту пещеру, где они провели ночь, и как скоро они уселись на мягких шкурах, хозяин попросил внимания и в следующих выражениях продолжал свой рассказ:

— Итак, я остался на песчаном берегу, лодку же у меня, — повторяю, — похитило море, а вместе с лодкой и надежду на избавление, каковое избавление так до сих пор ко мне и не пришло. Я пошел вперед, окинул взглядом местность, и показалось мне, что природа для того создала ее и сотворила, чтобы она стала театром, на котором разыграется трагедия моих бедствий. Я увидел горных козочек и всяких мелких животных, люди же мне не встретились, и это меня удивило. Я обошел всю местность, в конце концов обнаружил в скале пещеру и порешил здесь поселиться. Я дошел до самого конца пещеры, затем вернулся и, в надежде услыхать человеческий голос и узнать, где я нахожусь, вышел наружу. И вот тогда-то благая судьба и милосердное небо, не совсем еще от меня отступившиеся, послали мне пятнадцатилетнюю девушку из племени варваров: меж скал, утесов и камней она собирала разноцветные раковины и съедобные ракушки. Увидев меня, она оцепенела, ноги у нее приросли к земле, она выронила раковины, ракушки у нее рассыпались, я же молча взял ее, тоже безгласную, на руки, внес в пещеру — вот сюда, где мы сейчас с вами находимся, — поставил наземь, поцеловал ей руки, погладил по головке — словом, всеми возможными знаками и движениями дал ей понять, что буду с нею нежен и ласков. Когда же испуг у нее прошел, она пристально на меня посмотрела и обхватила меня руками, и теперь уже она, отринув страх, время от времени улыбалась, прижималась ко мне, потом, вынув из-за пазухи нечто вроде хлеба, но только отнюдь не пшеничного, сунула мне в рот и заговорила со мной на своем языке: как я узнал впоследствии, она настаивала, чтобы я поел. Я не заставил себя долго упрашивать, тем паче что есть мне очень хотелось. Затем она взяла меня за руку, подвела к ручью, протекающему невдалеке, и там опять-таки знаками стала меня просить, чтобы я попил воды. Я не сводил с нее глаз, и показалась она мне в ту минуту не земною девушкой, да еще из племени варваров, но ангелом, слетевшим ко мне с небес. Вновь приблизившись ко входу в пещеру, я знаками и непонятными девушке словами стал умолять ее навестить меня еще раз и снова обнял ее, она же запечатлела на моем лбу чистый и безгрешный поцелуй, а затем ясно и определительно дала мне понять, что навестить меня не преминет. После этого я отправился бродить по округе: я обследовал местность, пробовал плоды, коими были отягчены иные деревья, обнаружил орехи, грецкие и обыкновенные, дикие груши. Я возблагодарил бога за это открытие, и угасшая было надежда на спасение оживилась во мне. Ночь я провел на том же самом месте, дождался дня, а с наступлением дня стал дожидаться возвращения девушки, и я уже начал побаиваться ее и опасаться, что она обо мне расскажет и выдаст меня варварам, коими, как я предполагал, полон остров, однако страх у меня прошел, едва я увидел при свете занимавшейся зари, что ко мне идет она, ясная, как солнце, кроткая, как овечка; и варваров мне на погибель она не вела, — она несла съестное для поддержания моих сил.

Любезный испанец успел довести свой рассказ до этой встречи, но тут явился его сын, которого он посылал узнать, что творится на острове, и сообщил, что почти весь остров объят пламенем; что громадное большинство варваров умерло: кто от ран, кто от огня; что спаслись лишь те, кто на плотах ушли в море, дабы уберечься в воде от огня на суше; что им всем беспрепятственно можно будет отсюда уйти через ту часть острова, где нет пожара; что им следует подумать, как лучше покинуть проклятый этот остров; что поблизости есть еще острова, где обитают менее дикие племена, и что когда они изменят свое местопребывание, то, может статься, произойдет перемена и в их судьбе.

— Отдохни, сын мой, — молвил отец, — а я пока доведу до конца повесть о моих приключениях, кончу же я скоро, хотя бедствия мои неисчислимы.

— Не утруждай себя, мой господин, подробным изложением событий, — вмешалась его супруга. — Может статься, ты не только себя утруждаешь, но и докучаешь другим. Дай я расскажу все, что с нами случилось до сегодняшнего дня.

— С радостью повинуюсь, — молвил испанец, — ибо для меня будет великою радостью услышать повесть о происшедших с нами событиях из твоих уст.

— Ну, так вот, — начала она. — Следствием постоянных моих хождений сюда явилось то, что у нас с моим супругом родились вот эта девушка и вот этот юноша. Я называю его супругом, оттого что еще до нашего сближения он дал мне обещание стать моим супругом, как это, по его словам, надлежит всем истинным христианам. Он научил меня говорить на его языке, а я его — на своем; он преподал мне на своем языке закон божий, сам окрестил меня в ручье, хотя и не по тому обряду, какой принят у него на родине, и объяснил, во что он верит, я же восприняла его веру всею душою моею и всем сердцем моим, — сильнее верить я не умею. Я верую в пресвятую троицу: в бога отца, бога сына и бога духа святого, в единого истинного бога в трех лицах. Хотя и отец есть бог, и сын есть бог, и дух святой есть бог, однако это не разные и разобщенные божества, — нет, это единый истинный бог. Еще я верую во все, чем обладает и что исповедует святая римско-католическая церковь[7], наставляемая святым духом, управляемая святейшим владыкою — папой, первоиерархом и наместником бога на земле, законным наследником апостола Петра, который после Иисуса Христа, первого и вселенского пастыря своей жены — церкви, является ее первым пастырем. Супруг мой прославил царицу небесную, присно-деву Марию, владычицу всех ангелов и нашу владычицу, ее, которую возлюбил бог отец, которую чтит бог сын и в коей благоволение духа святого, ее — защиту и покров грешников. И еще он меня многому научил, но об остальном я упоминать не стану, — полагаю, что сказанного мной достаточно для того, чтобы вы уразумели, что я христианка-католичка. Я по своей простоте и из жалости отдала ему темную свою душу, он же, хвала небесам, возвратил мне ее просвещенною и христианскою. Я отдала ему и свое тело, полагая, что тем никому не чиню обиды, и у меня родилось двое детей, — вот они, перед вами, — и оба они увеличили собою число хвалящих истинного бога. Время от времени я приносила мужу золото, коим этот остров обилен, а кроме золота, я еще приберегла жемчугу в ожидании счастливого случая, который выпустит нас из этой темницы и перенесет туда, где мы добровольно, решительно и без малейших колебаний примкнем к стаду Христову; здесь же я поклоняюсь Христу, молясь на этот крест, который вы видите перед собой. Вот все, что я почла нужным досказать за моего супруга Антоньо (так звали испанца-варвара). Испанец же не преминул подтвердить: