Мертвая зона
(Повести) - Чехов Анатолий Викторович - Страница 61

На левом берегу, забираясь в кузов полуторки оперативного милицейского поста, Николай сказал Сергееву:

— А капитан Мещеряков — ничего, дело понимает…

— Не понимал бы он, знаешь где бы ты сейчас был? — ответил Сергеев. — Зря тогда в драку полез. Испытывал он тебя, шкура ты или с совестью, правду говоришь или врешь?

— Пожалуй, зря, — согласился Николай. — А только как еще сказать? Не попер бы я на него без тормозов, еще неизвестно, чем бы все кончилось. А так и вы и я на свободе…

— В строю — ты хочешь сказать?

— Ну да, в строю, — поправился Николай.

Глава 20

КОНЕЦ «ДЯДИ ВОЛОДИ»

После страшных картин задымленного, разрушенного города, сражающегося с оголтелым врагом в грохоте разрывов и трескотне пулеметов, после непрерывного гула бомбежек странно и непривычно было ощущать тишину, видеть над головой звездное небо, а вокруг — обычную выгоревшую предосеннюю ночную степь, вдыхать вместо гари и трупного смрада свежий воздух. Но зловещий гул сражений доходил и сюда. Над Сталинградом тучей висела сизая мгла, дым широкой полосой относило к горизонту… И все же…

Этот ад и ужас сказывался и на обширных пространствах, где уже не было прежней жизни. Сюда тоже добралась война. Это не могло не настораживать каждого, а вместе с другими и Сергеева, хоть и воспринималось им, словно сквозь пелену ставшей уже привычной усталости.

Фалинов и уполномоченный райотдела Ляшко встретили группу Сергеева в степи у проселочной дороги, на дальних подступах к хутору.

Увидев в предрассветных сумерках темные силуэты на обочине, квадратную тень кузова полуторки, Сергеев издали узнал своих, дожидавшихся его на месте происшествия.

Рядом с Фалиновым стояли водитель машины и незнакомый Сергееву пожилой человек в милицейской форме, в надвинутой на самые глаза форменной фуражке. Поодаль милиционер с карабином — охрана.

Сергеев приказал сойти из кузова Николаю и «диверсанту-патриоту» Иванову.

Фалинов представил нового начальника райотдела:

— Познакомься, Артем Иванович Ляшко. Он нам и сообщил о находке…

Сергеев назвал себя, крепко пожал руку участковому, отметил его сдержанную молчаливость. Загорелое, изрубцованное глубокими морщинами лицо выражало сосредоточенное внимание, дескать, спрашивайте, отвечу, а со своим мнением встревать повременю… Представил Артема Ивановича Коломойцевой.

Сергеев отметил, что без рыжей краски Коломойцева стала намного привлекательнее, серьезнее. Коломойцева это заметила и поняла, отведя глаза, пряча смущение.

Изменился и Фалинов, с которым не раз им приходилось участвовать в операциях, распутывать дела, в одной упряжке тянуть воз уголовного розыска.

С Фалиновым они словно бы договорились не трогать в разговорах личное, не задавать друг другу вопросов о близких: где, мол, твоя Фрося, получаешь ли письма? Или: как же ты оставил Веру у Лукового оврага? И без того все было ясно. И они не трогали запретное, не травили душу друг другу…

Ляшко жестом предложил пройти в сторону от дороги, где виднелся выбранный из шурфа грунт. В неглубокой яме, кое-как прикрытой колючкой перекати-поля, лежал вверх лицом труп крепко сбитого молодого человека, светловолосого, с низким лбом, в напяленной с чужого плеча военной форме. Не требовалось особых усилий, чтобы опознать его: в этой яме закончил свой жизненный путь Афонькин, по прозвищу Боров, лишь вчера появившийся у Волжской переправы Сталинграда в компании с Хрящом, получивший от Маши крупную сумму денег для «дяди Володи» и сбежавший с нею к своему хозяину. Видимо, поторопился он принести радостную весть Саломахе, нарушил приказ убить Николая Рындина и за это сам поплатился жизнью…

На виске убитого виднелась окровавленная вмятина с белеющей в середине височной костью. Несмотря на то что убийство произошло только накануне, от трупа уже несло тленом.

Ляшко, Фалинов и Коломойцева зашли с наветренной стороны, Сергеев уже занял эту, наименее неприятную в смысле тяжелого запаха, позицию.

— Почерк знакомый, — не сразу сказал он. — О чем свидетельствует экспертиза?

— Афонькин убит сегодня часа в два после полуночи, — бесстрастным тоном сообщила Коломойцева. — Ни документов, ни денег при нем нет.

— Какие могут быть версии? — спросил Сергеев. — Кто убийца и где его искать?

— Прежде чем искать убийцу, — официально ответил Фалинов, — обязаны доложить: пропала жительница хутора Новониколаевского Евдокия Гриценко. Об этом сегодня на рассвете сказала вот Артему Ивановичу ее соседка.

— Так точно, — подтвердил Ляшко. — Все получилось одно к одному. Узнали мы про это, когда уже сюда ехали. «Пошла, — говорит, — уже по-темному к Дуне махотку попросить — курам отрубей запарить, а Дуни дома нету, окно и ночью не светилось — хоть и светомаскировка, а в щелки видно… К соседям толкнулась — нету, и вроде в курене кто чужой побывал. Как что случилось… Все в доме перебуровлено, топор всажен в стойку… Ой, батюшки, думаю, надо к участковому бежать! Выскочила на дорогу, а он сам на машине едет, еще и с каким-то милицейским начальником…» Разговор с соседкой Гриценко передаю слово в слово.

— Память у вас хорошая, — заметил Сергеев. — Давно выехали из хутора?

— Минут сорок…

— Может быть, и ошибусь, но думаю, что знаю, где искать Евдокию, — сказал Сергеев. — Давайте-ка по машинам. Возле трупа оставьте охрану… Артем Иванович, — обратился он к Ляшко, — вам бы я порекомендовал вернуться к себе, быть на связи со Сталинградом. Мы едем на рыбацкий стан к Колотову, а куда оттуда — дадим знать. Николай, — окликнул он Рындина, — едешь с нами…

Мужчины поднялись в кузов полуторки, Коломойцева села в кабину.

— Далеко ли ехать? — спросил Фалинов.

— От хутора километра четыре-пять, не больше, — ответил Сергеев. — А только километры эти черт кочергой мерял.

Бочажок для свежей рыбы у стана Василия Митрофановича Колотова возник из-за поворота дороги не сразу. Но вот показалась глинобитная хатка, крытая камышом, притулившаяся тоже к стенке камыша, а потому мало различимая на желтовато-бурой местности, особенно с воздуха, вынырнула она из-за поворота дороги, уставившись в бочаг единственным на этой стороне окошком, и всем своим нежилым видом насторожила Сергеева.

— Тормозни-ка, брат, — наклонившись к открытому окошку кабины водителя, сказал он. — Надо разобраться, почему в светлый день на стане никого нет и дверь заперта?

Метров за тридцать до бочага остановились, трое мужчин спрыгнули из кузова на землю, эксперт Коломойцева вышла из кабины, осмотрелась по сторонам, стали осторожно подходить к стану.

— Николай, оставайся у машины с водителем, будешь наблюдать, смотри, не проворонь, если кто тут есть…

— Не провороню, Глеб Андреевич!

Можно было не сомневаться в его добросовестности.

На обочине едва заметной дороги, обозначенной в прошлом году колесами машин рыбколхоза, Сергеев заметил бурые пятна.

— Кровь, — наклонившись к ним, сказала Коломойцева, оставшись исследовать поверхность почвы.

— А ну-ка, рассредоточимся и подойдем к хате со стороны глухой стены, — скомандовал Сергеев, — чего доброго, кто-нибудь да и запустит очередь из окна.

Но ни в хате, ни на открытой площадке между хатой и безмятежно поблескивающим спокойной гладью бочажком по-прежнему не было никаких признаков жизни.

Метрах в двадцати от дома грудой свалены нанесенные сюда паводком и полузасыпанные песком карши с ободранной корой и высушенными, как белые кости, стволами и ветвями — часть из них распилена на бревна и кряжи, часть наколота, сложена в круглую объемистую поленницу с проемами в виде бойниц. Жители рыбацкого стана, приспособленного в прежние времена лишь к летнему сезону, ныне готовились к зиме.

— И здесь — кровь, — подойдя, сказала Коломойцева, указывая на такие же бурые пятна возле дома. Сергеев видел, что и порог, выложенный из камня-плитняка, тоже запятнан кровью.

— А вот и визитная карточка, — указал он Наташе-эксперту на поковырянную пулями стену: свежие освинцованные дыры отливали сизым налетом в грубо выстроганных досках двери. Белела отколотая пулей щепка возле дверной ручки.