Мертвая зона
(Повести) - Чехов Анатолий Викторович - Страница 54

— Да уж, действительно, Хрящ, — подтвердила Вера. — Личность, прямо скажем, малопривлекательная: нос длинный, извилистый, в профиль — точно щука. Сейчас он на берегу, сопровождает раненых.

— Пойду полюбуюсь на «щуку»…

Женщина, которую Вера вывела из перевязочной, нерешительно остановилась у входа.

— Давайте я вас провожу, — воспользовавшись случаем, предложил Сергеев. — Подожди меня здесь, — попросил он Веру, — думаю, что я и сам его узнаю…

Не о Хряще и не о Рындине хотелось поговорить Сергееву с Верой, да и она ждала его не только для того, чтобы показать новый «объект».

Сергеев проводил женщину к землянке у самого уреза воды, где дожидались посадки на очередной катер или баржу отправлявшиеся на левый берег, присел рядом у входа в землянку, осмотревшись, тут же определил, кто из работавших на переправе Хрящ.

Длинный и сутулый, с узкой рыбьей спиной и широкими мосластыми кистями рук, явно знакомыми с ломом, топором и лопатой. Хрящ представлял собой именно тот опасный тип «шестерок», которые, унижаясь и лакействуя перед «сильными личностями» уголовного мира, вымещают унижения в своем кругу, как приближенные к «элите», на всех остальных. Все это Сергеев понял внутренним чутьем, имея достаточный опыт общения с подобными типами, оценив «сокола по полету, а ворону по перьям». А внешне — солдат как солдат, хоть и длинный, нескладный, медлительный, но, судя по видимой старательности, способный трудиться от зари до зари, как заезженный мерин. Только раз уловил Сергеев брошенный в его сторону настороженный взгляд Хряща, но сделал вид, что занят беседой с соседкой, ничем не выдавая своего внимания. Попрощавшись с женщиной, Сергеев вернулся к Вере.

Едва он вошел в «приемный покой», именуемый «предбанником», связист встал со своего места:

— Товарищ старший лейтенант, разрешите обратиться. Если вы — Сергеев, вас к телефону.

— Слушаю…

В мембране знакомый голос. Говорил Бирюков:

— Хорошо, что застал тебя. Жди на месте. Есть срочное дело.

«Что-то он привезет от первого секретаря обкома?» — подумал Сергеев. Не успел и двух слов сказать Вере, как дверь открылась и вошел Бирюков в сопровождении старшего лейтенанта милиции Семакина, которого Сергеев знал мало, поскольку работали они в разных отделах, тем не менее искренне был рад увидеть еще одного оставшегося в живых сотрудника управления, пришедшего сюда из прежней, довоенной жизни на изрытый воронками от бомб и снарядов берег Волги.

Ответив на приветствие Сергеева и Веры, Бирюков познакомил ее с Семакиным; оглянувшись по сторонам и решив, что слушателей здесь в избытке, сказал:

— Самое время выйти и поговорить.

— Ну что ж, — ответил Сергеев, — выйдем и поговорим.

Краем глаза он видел, что их наигранный тон отнюдь не обманул насторожившуюся Веру.

— Товарищ комиссар третьего ранга, — официально обратилась она к Бирюкову. — Разрешите и мне подышать воздухом, хоть посмотреть, есть ли на небе солнце?

— Ну что вы!.. — Бирюков слегка запнулся. — К чему так официально? Будем рады и сопровождать на солнечно-воздушные ванны, и оберегать… Да! Совсем забыл! — обратился он к Сергееву. — Посылал я Фалинова в Новониколаевский. Теперь там начальником райотдела не комсомолец Миша Ушков, а солидный человек Артем Иванович Ляшко. Мишу положили в госпиталь с остеомиелитом…

— Жаль парня, — искренне посочувствовал Сергеев. — А от этого Артема есть информация? Передал ли ому мой наказ Ушков?

— Информации ноль. Фалинов передал мой приказ собрать подростков-комсомольцев и под видом рыбалки и сбора грибов, благо опята и грузди пошли, незаметно обследовать всю местность.

— Ребята, конечно, народ дотошный, но войско больно инициативное, как бы не превысили свои возможности да не полезли бы в драку, если наткнутся на кого…

Вера отлично поняла, что разговор этот о подростках и грибах всего лишь отводящий маневр. Поэтому уходить вовсе не собиралась, видимо решив узнать, какое задание дали Бирюкову в обкоме и с чем он приехал к Сергееву. Тот все это, конечно, понял, прикидывая, стоит ли при Вере говорить.

— А мы вот с Германом Александровичем, — вздохнув, сообщил Бирюков, — доложились Чуянову, рассказали, как идут у нас дела, посоветовались кое о чем… И вот поставил Алексей Семенович перед нами задачу… Церквушку в селе Луковый овраг знаешь?

— Неподалеку от самого Лукового оврага, — уточнил Сергеев, — а самого села уже нет, немцы сожгли.

— Точно, села нет, церквушка осталась, а через Луковый овраг проходит передовая…

Сергеев видел, что присутствие Веры сковывает Бирюкова, но он сам пригласил ее «подышать воздухом» и вел себя как галантный джентльмен, а не как начальник — выпроваживать Веру было неудобно, а сама она и не думала уходить.

Накинув свежий халат, чтобы не пугать раненых «производственной одеждой», запятнанной кровью, Вера стояла у входа в штольню, не обращая внимания на то нарастающий, то затихающий грохот боя, защищенная насыпью-откосом, подставив лицо с закрытыми глазами солнцу, как она обычно делала, когда отдыхала, — всем своим видом показывая, что ей нет никакого дела до разговора мужчин, однако слушала — Сергеев это хорошо видел — внимательно.

— Потому-то я тебя и разыскивал, — глянув на Сергеева, продолжал Бирюков. — Вам с Германом Александровичем предстоит организовать группу и вывести из этой церквушки укрывающихся от обстрела гражданских — женщин, детей, стариков. Сколько их там — неизвестно, должно быть, человек тридцать-сорок. Есть раненые и даже тяжелые, некоторых придется оперировать на месте: в группу включаем медперсонал во главе с хирургом.

— Сложность в том, — добавил Семакин, — что церквушка эта не только на нейтралке, но еще и под усиленным обстрелом немцев: они считают колокольню возможным наблюдательным пунктом…

— Какие будут соображения? — спросил Бирюков.

— Соображение может быть только одно, — ответил Сергеев. — Выполнить приказ… Считаю, что лучше всего здесь, у нас, переправиться через Волгу, пройти ночью на лодках вдоль левого берега в район села Луковый овраг и там снова переправиться на правый. По суше правым берегом туда хода нет.

— Так и мы считаем, — согласился Бирюков. — Операцию начнем с этого места, как только стемнеет.

— А медперсонал уже назначен? — послышался голос Веры.

— Нет, это дело начмеда.

— Надеюсь, добровольцев принимаете?

— Конечно. Но это не мне решать, — с ходу догадавшись, куда клонит Вера, ответил Бирюков. Он явно чувствовал себя не в своей тарелке: смотрел на Сергеева укоряющим взглядом, дескать, чего молчишь, твое дело, служебные отношения тут ни при чем.

— Разрешите спросить, товарищ комиссар третьего ранга? — все так же официально продолжала Вера. — Вы лично послали бы на такую операцию своих близких?

— А какое я имею право делать для близких исключение? — тут же ответил Бирюков. — Но это — запрещенный прием, — спохватился он. — За своих близких я отвечаю, а за вас есть кому отвечать и без меня.

— Спасибо, Николай Васильевич, — просто сказала Вера. — В таком случае, Глеб, я еду с вашей группой операционной сестрой, а ты постараешься сделать все, чтобы хирург, которого назначит начмед, не отказался бы от моей кандидатуры.

Сергеев почувствовал, что от его спины идет пар, а голове стало так жарко, что взмокли волосы. Он стоял и молчал, не зная, как отговорить Веру. Хуже всего было то, что словами Бирюкова: «А какое я имею право делать для близких исключение?» — он, Сергеев, оказался связанным по рукам и ногам. Судя по решительному виду Веры, нечего было и думать о том, чтобы ее переубедить! Но и подвергать такой опасности тоже нельзя. Дважды через Волгу, которая и днем и ночью простреливается вдоль и поперек, да еще в сентябре, когда купание, мягко говоря, не рекомендовано, и церквушка не где-нибудь, а под огнем немцев на нейтралке… Луковый овраг, ясно, не Мамаев курган — и бои там потише, и, по разведданным, позиции занимают не гитлеровцы, а румыны, но, как говорится, хрен редьки не слаще: у румын те же пулеметы и автоматы. И получается, что в Луковом овраге опасности не меньше, чем в любом другом месте Сталинградского фронта.