Мертвая зона
(Повести) - Чехов Анатолий Викторович - Страница 43

— Располагайся, ложись на любую свободную постель, отдыхай, а там что-нибудь придумаем. Когда тебе на дежурство?

— Через два часа.

— Я разбужу.

И здесь, в штольне управления, было полно раненых.

Сергеев точно выполнил свое обещание. Когда вошел в землянку, оказался свидетелем самого большого потрясения, какое выпало в эти дни на долю Маши.

Разбудил ее грохот разрывов. Вскочив с постели, она не сразу поняла, куда попала и что с нею.

Тусклый свет пасмурного дня, пробивающийся через отверстие в двери, едва освещал землянку. Дверь распахнулась, вошли два бойца в засыпанных пылью, мокрых от пота на лопатках и под мышками гимнастерках, втащили на плащ-палатке, запачканной кровью, девушку с повязкой медсестры на рукаве. Вслед за ними вошел и Сергеев. Он увидел, как Маша наклонилась к раненой, в ужасе прижала руки к груди: на Машу и Сергеева смотрели безжизненные, широко открытые глаза Сони Харламовой. Пульса не было.

— Соня! — крикнула Маша. — Сонечка!.. — и замолчала, словно окаменела. Ее стали бить рыдания.

— Сонечка! — вырвался у Маши полный тоскливого ужаса вопль.

Сергеев не знал, что сказать, как утешить потрясенную Машу. Наконец нашелся:

— Медсестра Гринько! Прекратите! Здесь раненые! — встряхнув Машу за плечо, прикрикнул он.

Неожиданно окрик подействовал. Продолжая всхлипывать, Маша сквозь слезы пробормотала: «Извините, Глеб Андреевич…» Стала осматриваться по сторонам, увидела, что в штольне действительно забеспокоились раненые. Их скопилось на переправе столько, что для отправки за Волгу не хватало темного времени суток, а новые все прибывали. От того, сколько еще сможет выдерживать нечеловеческое напряжение, весь этот кровавый ужас медсестра Маша Гринько и такие, как она, будет зависеть жизнь многих…

Против входа разорвался снаряд. Осколок, пробив дверь, впился в стену.

— Мне пора на дежурство, — сказала Маша, не спуская глаз с лица мертвой Сони.

— Идем провожу, — глянув на осколок, отозвался Сергеев.

По пути, пытаясь все же как-то отвлечь Машу от только что пережитого потрясения, спросил:

— Не сказала мне, где Николай и что с ним?

— Не хотела говорить, Глеб Андреевич, — отозвалась Маша, — а только придется… Николай опять под следствием…

Такой поворот был для Сергеева полной неожиданностью: и это после подвигов, за которые представлен к правительственной награде?

— Что же он такого натворил? Дело, надеюсь, ведет оперуполномоченный Фалинов?

«У Фалинова можно хоть узнать, в чем провинился Рындин, а может быть, и помочь чем-нибудь?»

— Нет, — ответила Маша. — То, что дело ведет не ваш оперуполномоченный Фалинов, это я точно знаю. Видно, натворил он похуже воровства… Лейтенант Скорин, ротный командир Коли, сказал мне под большим секретом: вызвал его к себе СМЕРШ капитан Мещеряков. В штаб полка Коля больше не вернулся…

Глава 15

«НЕЛОГИЧНАЯ» АНОНИМКА

Уничтожение города вместе с тысячами сталинградцев, расстрел гитлеровцами из орудий теплохода с женщинами, детьми и ранеными, бои на всем протяжении видимого пространства, клубы дыма и сполохи огня от горизонта до горизонта, непрерывные бои на Мамаевом кургане и во многих других районах Сталинграда — все это стало повседневностью, страшным кошмаром войны, давившим на тех, кто еще оставался в живых в окопах или прибывал вновь из-за Волги и должен был, превозмогая боль и горе, на пределе человеческих сил продолжать сдерживать все нарастающий натиск врага. С первых дней возвращения во фронтовой город Сергеев почувствовал, насколько осложнилась обстановка.

Ранение все еще давало себя знать, но выписался он из госпиталя с чувством облегчения, считая, что не вправе отлеживаться в палате, когда здесь, в Сталинграде, было так тяжело. От крайней усталости, когда уже утратилось ощущение ночи и дня, суток и часов, а некоторые часы казались длиннее суток, от мышечной боли во всем теле, горячего пульса в висках, «песка» в глазах, казалось бы, притупилось ощущение жуткой действительности, словно все происходившее вокруг было нереально. Но он существовал, становился все страшнее, весь тот ужас, свалившийся вдруг не на одного человека, а сразу на сотни тысяч людей…

Однако судьба приготовила Сергееву и в эти, может быть самые трагические, дни обороны города еще одно серьезное испытание. Правда, оно же и навело на давно потерянный след.

Прошло всего несколько суток, как он приступил к исполнению обязанностей, когда его вызвал к себе заместитель начальника по милиции комиссар 3 ранга Бирюков, пригласил к себе в «кабинет» в штольне на берегу Волги, прикрыл дверь и голосом, не выражающим никаких эмоций, спросил:

— Как себя чувствуешь? Не рано ли выписался на работу?

— В самый раз, — ответил Сергеев. — И чувствую, и выписался нормально.

— А что с нашим Павлом Петровичем? — тоже в виде вступления к основной теме спросил Бирюков.

— Тяжел Павел Петрович… Врачи пока никаких гарантий не дают. Говорят, все будет зависеть от него самого, от сопротивляемости организма.

— Какая может быть сопротивляемость, когда семью потерял!

— Он и на передовой не берегся, как будто нарочно смерти искал. Да и держит его в жизни одна лишь пятилетняя дочка — Птаха.

Сергеев ждал, что еще скажет Бирюков, понимая, что не только из-за справки о здоровье Павла Петровича вызвал его к себе начальник.

— Телега на тебя, Глеб Андреевич, — без перехода, все тем же безразличным тоном сообщил тот. — Поступила из СМЕРШа — старого твоего знакомого капитана Мещерякова.

— С этим товарищем я уже общался, — заметил Сергеев. — Впервые на станции, когда прибыл эшелон с металлоломом и часовым Черемных, да еще когда ловили дезертиров и упустили Гайворонского. Накануне бомбежки двадцать третьего августа…

— Хочешь сказать, как только упустили Гайворонского, так и началась массированная бомбежка города?

— Не совсем так, но какая-то роль отводилась и ему, хотя бы сигналить ракетами о наиболее важных объектах, таких, как банк. Так что Гайворонский знал, где и зачем приземлиться…

— «Телега» по другому поводу, — сказал Бирюков. — Прислали ее к нам в управление на имя Воронина. Александр Иванович поручил разобраться во всем этом деле мне.

— Как моему начальнику, — чувствуя холодок обиды на какую-то «телегу», уточнил Сергеев.

— Естественно, — нейтральным голосом подтвердил Бирюков. Казался он не столько раздосадованным, сколько озадаченным: СМЕРШ в военное время не шутит, в мирное — тоже.

Сергеев отметил про себя, что вид у его непосредственного начальника, как говорится, на пределе.

Николай Васильевич тяжело пережил гибель Куренцова, тех сотрудников управления, кто оказался в здании в первые минуты и часы бомбежки в роковой августовский день. Ранение Комова и свалившиеся в отсутствие начальника уголовного розыска на Бирюкова десятки дел, двойные и тройные перегрузки, критическое положение на фронте — все это и без «телеги», поступившей от капитана Мещерякова, давило тяжким грузом, с которым все равно надо справляться, а тут еще какие-то сюрпризы…

Бирюков развернул обложку обыкновенной школьной тетради, на которой внутри были наклеены мучным клейстером — что Сергеев сразу же определил по виду и запаху потеков — вырезанные из газетного текста слова и буквы, причем не прямыми, а кривыми ножницами, показал это «произведение искусства» Сергееву. Подписи внизу не было, значилось только слово: «Патриот».

— Это же анонимка, — сказал Сергеев.

— Однако анонимщик пишет с именами и фактами, знает многое и бьет не в бровь, а в глаз.

— Только метод заимствован из приключенческих книжек, — сказал Сергеев, сам подумал: «Какие же серьезные причины заставили автора послать сей документ в уголовный розыск и таким образом подставиться под наш поиск?»

— Кажется, у Джека Лондона или у Конан Дойла есть рассказ, — заметил он, — где текст письма вырезан по буквам кривыми ножницами из газет, чтобы не узнали почерк. Найти бы эти ножницы.