Жюстина, или Несчастья добродетели - де Сад Маркиз Донасье?н Альфонс Франсуа - Страница 7

— Он действительно очарователен, — сказала наша блудница, разглядывая прибывшего. — Остается узнать, так ли он силен, как обещает его фигура. Дело в том, что давненько я не ощущала такой готовности совокупляться: посмотри в мои глаза, Дерош, и ты увидишь в них жаркое пламя желания. Черт побери, — добавила потаскуха, бесцеремонно целуя молодого человека, — черт побери мои ненасытные потроха, я больше не выдержу.

— Надо было меня предупредить, — улыбнулась Дерош, — и я пригласила бы троих или четверых.

— Ладно, ладно, пока займемся этим.

И бесстыдница, обняв одной рукой юношу, которого она ни разу до этого дня не видела, другой расстегнула ему панталоны, нисколько не заботясь о невинности и целомудрии юной девушки, которую так открыто оскорблял подобный цинизм.

— Мадам, — пробормотала покрасневшая Жюстина, — позвольте мне уйти.

— Нет, нет, что еще за капризы! — возмутилась Дельмонс. — Нет и еще раз нет. Заставь ее остаться, Дерош, я хочу преподать ей практический урок, который подкрепит теоретическую лекцию; я хочу, чтобы она была свидетельницей моих удовольствий, так как это единственный способ привить ей вкус к настоящей жизни. Что же до тебя, Дерош, твое присутствие на моих оргиях обязательно: я желаю, чтобы ты довела свое дело до конца, и ты знаешь, дорогая, что только твои ловкие ручки умеют приятно вводить мужской член; кроме того, ты так сладко ласкаешь меня, когда я сношаюсь, так усердно заботишься о моих бедрах, моем клиторе и моей заднице! Да, Дерош, ты — главная пружина моих наслаждений. Ну довольно, приступим к делу. Ты, Жюстина, садись сюда, перед нами, и не своди глаз с наших действий.

— О какой позор, мадам, — жалобно вскрикнула бедная сирота и начала плакать. — Позвольте мне уйти, умоляю вас; поверьте, что зрелище ужасов, которыми вы будете заниматься, вызовет у меня только отвращение.

Однако Дельмонс, которая уже вся была во власти своей похоти и полагала с достаточными, впрочем, основаниями, что ее удовольствия многократно возрастут, если при этом будет оскорблена добродетель, решительно воспротивилась уходу Жюстины, и спектакль начался.

Взору нашего невинного ребенка предстали все подробности самого изощренного разврата. Ее заставили вместо Дерош взять чудовищный детородный орган молодого человека, который она с трудом смогла обхватить обеими руками, подвести его к влагалищу Дельмонс, ввести внутрь и, несмотря на все ее отвращение, ласкать эту мерзкую и в то же время утонченную в своих усладах женщину, между тем как та находила неизъяснимое удовольствие в жарких поцелуях, которыми она осыпала невинные уста девочки в то время, как мощный атлет пять раз подряд довел ее до экстаза глубокими и ритмичными движениями своего члена.

— Клянусь небом, — проговорила Мессалина, тяжело переводя дух и раскрасневшись как вакханка, — я давно не испытывала такого наслаждения. Знаешь, Дерош, какое у меня возникло желание? Я хочу лишить невинности эту маленькую кривляку тем самым огромным инструментом, который только что столь усердно долбил меня. Что ты на это скажешь?

— Нет, нет, — заволновалась та. — Мы ее убьем, и я ничего от этого не выиграю.

Между тем оба наших турнирных бойца принялись восстанавливать свои силы обильными возлияниями шампанского, жарким и трюфелями, которые им подали незамедлительно. Затем Дельмонс снова легла на ложе и бросила вызов своему победителю. Жюстина, обреченная оказывать те же самые услуги, вынуждена была опять вставлять шпагу в ножны распутницы. Надо было видеть, с каким трудом, с каким отвращением она исполняла приказание. На этот раз бесстыдница захотела, чтобы девочка массировала ей клитор. Дерош взяла детскую руку и направила ее, но неловкость ученицы тут же привела Дельмонс в бешенство.

— Ласкай, ласкай меня, Дерош! — закричала она. — Я заметила, что хотя развращение невинности льстит самолюбию, ее неопытность ничего не дает для физического наслаждения, тем более такой либертины, как я, которая может довести до изнеможения десять рук, не менее ловких, чем у Сафо, и десять членов, не менее стойких, чем у Геркулеса.

Второй сеанс, как и первый, завершился бурными жертвоприношениями Венере, после чего Дельмонс несколько успокоилась, ярость ее стихла; Дерош поспешно взяла свою накидку и, извинившись перед подругой, сказала, что назначенная с Дюбуром встреча не позволяет ей остаться дольше.

— Знаешь, Дерош, — заметила Дельмонс после недолгого размышления, — чем больше я совокупляюсь, тем сильнее меня затягивает распутство; каждый праздник плоти порождает в моей голове новую идею, а эта идея влечет за собой желание испытать новый, еще более оригинальный акт. Возьми меня с собой к Дюбуру, мне очень хочется увидеть, что придумает этот старый лис, чтобы получить удовольствие от твоей девчонки; если ему понадобятся мои услуги, я всегда готова, ты же меня знаешь и не первый раз помогаешь мне в таких делах; не хочу хвастать, но уверяю тебя, что я доставлю ему радость с не меньшей ловкостью, чем это делала Агнесса[10]. Очень часто эти дряхлые негодяи предпочитают меня любой юной девице, и это тебе хорошо известно, так как мое искусство с успехом заменяет молодость, и с моей помощью они извергаются скорее, чем если бы их ублажала сама ветреная Геба.

— Вообще-то это можно устроить, — сказала Дерош. — Я достаточно хорошо знаю Дюбура, поэтому уверена, что он не рассердится, если я приведу к нему еще одну очаровательную женщину. Так что едем все вместе.

Подали фиакр, первой втолкнули в него дрожащую от страха Жюстину и отправились в путь.

Дюбур был один; он встретил дам в еще более возбужденном состоянии, чем накануне: его мрачные взгляды свидетельствовали о жестокости и похоти, в его глазах читались все признаки самого необузданного сластолюбия.

— Вы рассчитывали сегодня только на одну женщину, сударь, — сказала ему Дерош, входя в комнату, — а я подумала, что вы не будете в обиде, если я привезу вам двоих; впрочем, одна из них вряд ли доставит вам большое удовольствие, поэтому вторая вам не помешает: она будет подбадривать первую.

— Что это за девица? — спросил Дюбур, даже не поднимаясь, бросив на Дельмонс взгляд, в котором сквозили цинизм и безразличие.

— Очень красивая дама, моя подруга, — отвечала Дерош. — Ее исключительная любезность не уступает ее очарованию, и возможно, она окажется полезной не только в ваших забавах, к которым вы уже готовы, но и в последующих, когда вы захотите развлечься с прелестной юной Жюстиной.

— Как, — удивился Дюбур, — ты считаешь, что мы не ограничимся одним сеансом?

— Все может быть, сударь, — сказала Дерош, — и именно поэтому я решила, что поддержка моей подруги в любом случае будет необходима.

— Ну ладно, посмотрим, — проговорил Дюбур. — А теперь уходите, Дерош, уходите и запишите мой долг в тетрадь. Сколько всего я задолжал вам?

— Вот уже три месяца, как вы мне не платите, поэтому накопилось около ста тысяч франков.

— Сто тысяч франков! О, святое небо!

— Пусть господин вспомнит, что за это время я приводила ему более восьмисот девушек, они все у меня записаны… Надеюсь, вы знаете, что я никогда вас не обманывала ни на су.

— Ладно, ладно, поглядим потом. Уходи, Дерош, я чувствую, что природа торопит меня, и я должен остаться наедине с этими дамами. А вы, Жюстина, пока ваша благодетельница не ушла, поблагодарите ее за мои благодеяния, которые я вам окажу благодаря ее хлопотам. Хотя, милая девочка, вы должны понимать, что недостойны этого из-за вашего вчерашнего поведения, и если сегодня вы хотя бы чуть-чуть воспротивитесь моим желаниям, я передам вас людям, которые препроводят вас туда, откуда вы не выйдете до конца своих дней.

Дерош вышла, а Жюстина, в слезах, бросилась в ноги этому варвару.

— О сударь! Сжальтесь, умоляю вас, будьте столь щедры и благородны и помогите мне, не требуя взамен невозможного, уж лучше я заплачу своей жизнью, чем бесчестьем. Да, — заговорила она со всей пылкостью своей юной чувствительной души, — да, я скорее тысячу раз умру, чем нарушу принципы морали и добродетели, которые впитала в себя с самого детства. Ах сударь, сударь, заклинаю вас не принуждать меня! Разве можно быть счастливым посреди грязи и слез? Неужели вы способны получить удовольствие там, где вы встречаете неприкрытое отвращение? Не успеете вы насладиться своим злодейством, как зрелище моего отчаяния наполнит вас угрызениями.