Книга Кораблей. Чародеи (СИ) - Медянская Наталия - Страница 51

Тут я вспомнила о манке, который так и болтался у меня на шее, стянула и подала жениху:

— Вот. Спасибо… До сих пор не понимаю, как она ко мне залетела: там ни окон, ни дымогона… и дверь закрыта была… Талька что-то о дольменах говорила, — я лениво повернулась на бок.

— Кони не сбегут, — князь улегся в траву и рассеяно повертел манок. — Ты же знаешь, мы с животными ладим… А летавки — окна им ни к чему. Они сами как дольмены, только маленькие.

— Как я в библиотеке? Ой, прости… — я, дотянувшись, растрепала волосы Одрина. Мне вовсе не хотелось огорчать его грустными воспоминаниями. Хотя… почему грустными? Мы ведь вместе.

— Ну что, купаться? Все равно заката не видно, — я поглядела на золотящиеся облака. Встала, по-кошачьи отряхнулась и, отстегнув меч, сбрасывая на ходу одежду, спустилась к берегу. — Слушай!.. А бассейн в термах не с него делали?

— Все может быть…

Князь тоже разделся и с наслаждением нырнул. Вода и впрямь была, как парное молоко. Оказавшись на середине, он высунул голову, отводя от лица намокшие пряди, фыркая и смеясь:

— Как же здесь хорошо! Триллве, плыви ко мне…

Я погрузилась без всплеска, поплыла, словно скользя среди облаков. Жених протянул руки и, когда наши пальцы встретились и переплелись, притянул меня к себе:

— Как же я соскучился, Арри!

— А с нами все время кто-то был… Ты не устал? Тебе хорошо?

Обнимая его, я висела в воде, как в тумане, чуть пошевеливая ногами.

Видно было недалеко — до волнистой белой стены… окружающей нас, словно колодец… И бегучие облака над головами.

— Мне с тобой везде хорошо! — крикнул им князь и деловито добавил. — Только я беспокоюсь, что ты замерзнешь. Одежда насквозь промокла…

— Пф, — выдохнула я. — Я с тобой не замерзну — ты теплый. И во мне огонек горит. Я просыпаюсь, вспоминаю о тебе — и мне светло. Прости, — я смутилась, — может, я глупости говорю…

Князь счастливо улыбнулся:

— Этот огонек зовется любовью. И это совсем не глупости, а очень большое счастье. Некоторые так и живут всю жизнь, мечтая хоть издали прикоснуться к этому огоньку, а в нас он горит ровно и ярко. Я ведь сразу же, когда тебя увидел…

Я растворялась, даже не осознавая, в чем — в молочной ласке воды или в теплых руках… растворялась, не боясь, что предадут, оттолкнут… что под нами глубина… с Одрином мне вообще ничего не было страшно. А он глухо охнул и тихо сказал:

— Триллве, пойдем на берег. Здесь слишком глубоко…

И мы заскользили, взявшись за руки, среди упругих цветочных стеблей с зелеными бутонами, которые к ночи должны были расцвести. У берега, где воды было по колено и плыть оказалось невозможно, я встала на ноги, чувствуя, как капельки скользят по коже, не отводя от князя глаз. Потом покраснела, опустила взгляд… но не выдержала, подмигнула и рассмеялась:

— А все же ты на лилию похож!..

Он рассмеялся тоже:

— Дались тебе эти лилии…

Встал вплотную и прижал меня к себе:

— Я надеюсь, теперь это будет твой любимый цветок.

Кожа мужчины была прохладной, как лепестки, а изнутри шел ровный жар. Я выгнулась, опираясь спиной о его ладони, закинув голову к небу; увидела прорвавшиеся сквозь облака розовые лучи. А затем ноги подогнулись, и мы с женихом мягко ухнули в траву. Она сомкнулась над головой, словно зеленая толща воды, и только холодные капли с потревоженных стеблей иногда падали Одрину на спину, заставляя его слегка вздрагивать. Лилейный посмотрел счастливыми глазами мне в лицо и, похоже, на миг позабыл кто он и где.

— Триллве! Посмотри на меня…

Я шевельнулась, хрустнув травой. Та запахла нежно и пряно, мешаясь с ароматом лилий и вереска… Я заглянула в серебристый туман его глаз. И пропала.

— Научи меня летать…

По телу князя пробежала дрожь. Он застонал и прижался ко мне, шепча:

— Триллве, мы полетим. Мы обязательно полетим…

Мир вспыхнул и сгорел и просиял снова.

Облака над нами разошлись, и в траве засверкали радуги. Они переплетались и множились, а заходящее солнце заливало небо расплавленным золотом. Где-то в терновнике цвыркнула птаха. Я глубоко вздохнула.

— Одрин…

Мадре перекатился на спину, увлекая меня за собой.

— Ты… ты чудо… Не замерзла? — провел ладонями по моей мокрой спине.

— Ой, ветер щекочется… — зафыркала я. — Вредина… А пойдем еще купаться?

И легко вскочила. Нога не болела, совсем. А озеро… на легких волнах покачивались, распускаясь, зеленовато-белые бутоны… словно лежащие на бледно-зеленых ладошках листьев… Обычно уловить, как распускаются цветы, невозможно… но здесь, здесь время и вправду двигалось по-другому… Или? Я медленно повернула голову к князю:

— Это… это ты? Для меня?

Одрин сел и посмотрел на озеро. Растерянно проговорил:

— Триллве… Я не знаю. Я ничего специально не делал. Просто, понимаешь, у меня сейчас такое чувство, что я рождаюсь заново. Как бабочка из кокона… И я счастлив, потому что быть коконом очень больно.

Он тряхнул головой, отгоняя мрачные мысли, легко вскочил, потянув меня за собой:

— Пойдем? Посмотрим ближе?

Я стиснула пальцы жениха — теплые, даже горячие; рука к руке, плечо к плечу — одних пальцев мне было мало…

Мы до колен вошли в воду, и по ней скользнуло наше смазанное отражение — как… как в Книге… А в колеблющейся воде продолжали распускаться водяные лилии — белые, словно только что выпавший снег.

Одрин положил руку мне на плечо, а вторую вытянул над водой. Цветы одновременно качнулись в его сторону, и элвилин улыбнулся:

— Они отвечают, видишь? Знаешь, мне в последнее время кажется, что, когда ты рядом со мной, через мое тело глубинным потоком течет магия. Какая-то иная, не та, что я знал раньше… Может быть, ты сама — волшебница, и просто не помнишь об этом?

Я, не выпуская руки жениха, опустилась в воде на колени, утыкаясь носом в цветок.

— Нет, не думаю. Все мое волшебство — это ты.

Я обернулась, отразившись в кошачьих глазах элвилин: нагие плечи, спутанные мокрые рыжие волосы, доверчивый взгляд.

— Солнышко мое… не бойся за меня.

Мы медленно закружились в озерной воде… Крутился, поднимаясь от воды, туман, плясали берега… Вода стала такой же золотой, как и небо… Под конец этого странного танца я прильнула к жениху и прошептала ему в плечо:

— Не бойся… ничего не надо бояться…

Одрин погладил мою обнаженную спину и, запрокинул голову, чтобы прогнать глупые слезы. Где-то высоко в небе парил, распластав широкие крылья, ястреб; закатное солнце чуть подкрашивало красным облака, и князь, похоже, впервые в жизни позавидовал сыну:

— Знаешь, если бы я был менестрелем, я сочинил бы для тебя балладу…

— Спасибо, — я строго посмотрела ему в глаза. — Ты сделал для меня то, чего ни одна, даже самая прекрасная баллада, не заменит. Ты… — я не докончила, все слова показались глупыми и неискренними, и я лишь сильнее обняла своего мужчину, положив растрепанную голову ему на плечо. Просто благодаря тебе я вообще живу.

Мы долго сидели на берегу, укрывшись рубашкой Одрина, пили наколдованное князем вино и гоняли комаров. Те никак не могли понять, имеют ли право кусать меня в его присутствии. Кружек у нас снова не было, и жених сделал их из свернутых листьев кувшинок. Вино было удивительным, сладким, пряным и густым. Оно ничуть не напоминало осенний мед, но хуже от этого не становилось. Я выпила до дна и слизнула с листа капли. Голова кружилась. А впереди… впереди была еще целая ночь… Одна из многих… из тех ночей, что обнимают землю и обещают ей чудеса.

Мы развели небольшой костерок и пекли на углях картошку. Я хватала ее, горячую, измазанную пеплом, кидала из ладони в ладонь и вгрызалась через угольную корочку в горячую нежную мякоть. Труднее было придумать что-то вкуснее. Ну разве что вчерашняя, поделенная на четверых колбаса.

Одрин допил вино и подтянул к себе прихваченную с ним вместе корзину. Откопал в ней здоровенный помидор и сочно захрустел, откинувшись в траву.