Младший советник юстиции
(Повесть) - Карелин Лазарь Викторович - Страница 22

— Вы говорите так, словно вы и были тем самым московским прокурором, — после небольшой паузы сказал Находин.

— Нет, это был не я, — просто возразил Трофимов. — Человек, о котором я говорю, — один из лучших районных прокуроров Москвы. Я проходил под его руководством стажировку.

— Вот видите! — обрадовался Находин. — Один из лучших прокуроров Москвы! А я… я помощник прокурора в Ключевом.

— И что же из этого следует?

— Только то, что Ключевой — не Москва и требовать от меня речей на столичный лад, пожалуй, и не стоит, — обидчиво сказал Находин.

— Но разве суды у нас делятся на столичные и провинциальные? — удивленно глядя на Находина, спросил Трофимов. — Впрочем, если уж вы так на этом настаиваете, то и мы с вами в столице… в столице района.

— Вот-вот — название одно, да размеры разные. — Находин широко развел руки и быстро свел их ладонь к ладони.

— А ты, видно, как отмерил для себя в жизни потолок, так выше него прыгать и не собираешься? — неожиданно резко спросил Новиков.

— И ты, Брут? — попытался отшутиться Находин. — Атака по всему фронту! Да разве мой потолок, Алексей, ниже твоего?

— Не думаю, что ниже, Борис. Я ведь свой потолок в жизни не мерил, да и тебе не советую. Не такая у нас жизнь, чтобы вымеривать да высчитывать свое в ней место. — Придерживая искалеченной рукой коробку, Новиков торопливо достал папиросу и долго закуривал, чиркая и ломая спички. — Сам! Сам! — резко сказал он, когда Находин хотел ему помочь. — Да, не такая у нас жизнь, Боря. — Новиков вдруг улыбнулся Находину, и его ясная, чуть застенчивая улыбка оказалась сейчас особенно кстати и как-то разом сняла холодок, пробежавший было между ним и Находиным. — Вот ты тут говорил, что мы-де не в Москве, не в столице, что с нас и спрос меньше. Ведь говорил, так?

— Говорил, Алексей. А разве не так?

— Нет, не так. Согласен, смешно сравнивать наш маленький районный городок даже с каким-нибудь одним районом Москвы, смешно и не к чему. Верно и то, что во многом и очень во многом мы живем масштабами районного центра — не более. В этом ты прав. Но когда речь идет о суде, о прокуратуре, то никаких скидок на малость нашу, на провинциальность или еще на что-нибудь подобное быть не должно и не может. Подумай, — ведь законы-то у нас единые и для москвичей и для ключевцев. Или ты думаешь, что в Москве судьям и прокурорам положено быть умнее нас, сердечнее, проницательнее? Нельзя, преступно так думать. Да нет, ты так и не думаешь. — Новиков посмотрел на Трофимова, на Власову и, встретив в их ответных взглядах молчаливое одобрение, продолжал: — Но если уж зашел у нас об этом разговор, так скажем, товарищи, прямо: нам очень много дано — нам дано судить людей, а коли так, то надо нам работать на полную силу сердца своего и разума, где бы мы ни жили, какую бы работу ни выполняли!

Новиков снова, ломая спички, долго раскуривал папиросу, а когда закурил, опять улыбнулся Находину своей ясной, чуть застенчивой улыбкой.

«Какая улыбка хорошая», — со все растущим чувством симпатии к Новикову подумал Трофимов.

Он подошел к судье, присел подле него на краешек стола.

— Может, и не к месту я сейчас, но… давно хотел с вами и товарищами посоветоваться… Речь идет о моем первом выступлении в суде. Я выбрал для него дело Константина Лукина. Мне думается, что дело это очень серьезное.

— И я так думаю, Сергеи Прохорович, — понимающе кивнул Новиков. — Ведь недаром же столько о нем в городе разговоров. Поначалу я было хотел примирить Лукиных, а потом, подумавши, пришел к выводу, что мирить, не зная, из-за чего произошел разрыв, нельзя. Ну, скажем, примирили бы мы их, стали бы они жить вместе и дальше. Но как жить? Так и не разобравшись в случившемся? Не дело это.

— Да они бы и не помирились, — убежденно сказала Власова. — И не я одна так думаю. По вашей просьбе, Сергей Прохорович, я уже разговаривала кое с кем из друзей Тани и Константина, со стариком Зотовым. И все в один голос: пусть суд поможет им и нам разобраться в случившемся.

— Так прямо и говорят — пусть суд поможет разобраться? — вспоминая свой недавний разговор с Михайловым, спросил Трофимов.

— Так прямо и говорят. Кстати, Сергей Прохорович, через несколько дней мы с Бражниковым собираемся поделиться с вами нашими соображениями по этому делу.

— Хорошо. — Трофимов взглянул на Новикова и своих помощников. — Значит, решено — буду выступать.

— Да, Сергей Прохорович, думаю, что дело Лукина того стоит. — Новиков поднялся и, подойдя к Находину, дружески похлопал его здоровой рукой по плечу. — Чего задумался? Или недоволен чем?

— Да ну, что ты, — не очень-то весело ответил Находин. — Дай-ка закурить.

Коробка «Казбека» судьи, как трубка мира, пошла по рукам, и даже не курившая Власова взяла и неловко зажала в пальцах папиросу.

17

Юркий «вездеходик», в котором сидели Трофимов и Находин, выбрался из города и помчался по асфальтированному шоссе, ведущему к Ключевскому комбинату.

Скоро кончилась неширокая полоса огородов, справа от дороги промелькнули белые больничные здания, и машина въехала в густой сосновый лес.

— Защитная полоса, — сказал Находин, поводя рукой в сторону леса. — Два километра сосняка отделяют город от комбинатской копоти.

— Да, в городе совсем не чувствуется близости большого завода, — отозвался Трофимов.

— Что, тихо очень?

— Я говорю о том, что в городе нет ни гари, ни пыли.

— Ни шума заводского, — буркнул Находин.

— На комбинате, по-вашему, веселее?

— Я этого не говорю, но там отличный клуб. Даже не клуб, а Дворец культуры, большой стадион.

— А основная масса рабочих комбината где живет?

— В городе.

— И что же, ездят каждый вечер на комбинат — в клуб, на стадион?

— Ездят. Но больше комбинатские ездят к нам.

— Это почему же?

— У нас парк, зелень, река.

— А на комбинате разве нет зелени?

— Не густо. Вот приедем — посмотрите.

Замолчали. Да Трофимову и не хотелось говорить. За те несколько недель, что он прожил в Ключевом, ему так и не удалось как следует подумать о новом месте, поглядеть на свою работу со стороны, отвлекшись от повседневных дел, которые сразу завладели почти всеми его помыслами. И сейчас, воспользовавшись свободной минутой, он пытался разобраться в своих еще неясных впечатлениях.

Многое пришлось узнать Трофимову за годы войны. Где только не побывал он, каких только городов и стран не повидал! Но далеко не все, что он видел и пережил, оставило след в его памяти. Часто бывало так, что запоминался какой-нибудь крохотный хуторок, короткий разговор с солдатом у переправы и забывались большие города и долгие беседы. Дело, видно, было не в размерах, не в броскости впечатлений, а в том неуловимом ощущении значительности увиденного и пережитого, в чувстве, то грустном, то радостном, которое пробуждается в человеке, отвечая сокровенным его влечениям.

Старинный уральский городок сразу пришелся Трофимову по душе. Его пленила самобытная красота города, добротность его домов, ширина улиц, норовистый изгиб реки.

Вспоминая свои первые встречи в городе, свои первые разговоры, Трофимов с добрым чувством подумал о Рощине. Из бесед с ним он вынес твердое убеждение, что районом руководит умный и деловой человек.

Подумалось Трофимову и о частых, но всегда таких коротких встречах с Мариной, когда они едва успевали обменяться двумя-тремя фразами. Неожиданно большое значение приобрели для Трофимова эти встречи. Он нередко ловил себя на том, что думает о Марине, вспоминает ее голос, ее большие, то серьезные, то насмешливые глаза. Он был доволен, когда заставал ее дома. Ему необязательно было говорить с ней, но сознание, что Марина где-то здесь, совсем близко, радовало его, хотя сам он до конца в этом себе и не признавался.

Вот и сейчас он с удовольствием подумал о вечере, когда вернется домой и, может быть, не Евгения Степановна, а Марина откроет ему дверь.