Дракон для жениха (СИ) - Светлана Крушина Викторовна - Страница 36

— У Дракона, может, и нет, а вот у Церкви… — зловеще сказал барон и добавил, кивая на Улле: — Чем размахивать оружьем, лучше бы привели даму в чувства. Это вам зачтется.

— Ну уж нет, мне и вас двоих довольно.

Неизвестно, как долго они пререкались бы (пан Иохан только начал входить во вкус, поняв, что никто ни в кого нарочно стрелять не будет), но фургон снова заходил ходуном, и по приставной лесенке друг за другом забрались Петр и еще какой-то кучерявый, наполовину седой мужчина с роскошной ухоженной бородой. Он грозно хмурил кустистые брови и вообще имел вид весьма недовольный, но особенно пану Иохану не понравился пистолет, небрежно засунутый за широкий вышитый кушак. Что-то ему подсказывало, что этот человек не будет доставать оружие для того только чтобы им впустую размахивать. Уж не вожак ли это? — озадачился барон.

Бородач внимательно осмотрел его маленькими, черными и злобными глазками, потом такому же осмотру подверглась королевна. Все это время цыганка с мушкетом, Гита и Петр говорили все разом, перебивая друг друга. Они размахивали руками и, кажется, пытались показать в лицах недавнюю драку. Терпения бородача хватило ненадолго. Он злобно цыкнул и разразился длинной яростной тирадой, при этом руки его вертелись, как крылья ветряной мельницы; пан Иохан начал даже опасаться, как бы нечаянно от него не схлопотать, и слегка подался назад. Наконец, Петр повернулся к барону и гаркнул:

— А ну, выметайся отсюда! Живо! И ты тоже ступай за ним! — махнул он королевне Марише. Та угрюмо хлюпнула носом — из него тонкой струйкой стекала кровь. Все, подумал пан Иохан, двадцатилетний отдых в Лазуритовой крепости мне обеспечен. За один только разбитый королевский нос. Впрочем, он ведь не знал еще, какие повреждения получила панна Улле. Быть может, у нее все ее хуже.

— Давай, давай! — к Петру присоединилась цыганка. Она тыкала барона мушкетом, вынуждая подвигаться к выходу. Но пан Иохан уперся и сказал хмуро, указав взглядом на панну Улле (та упорно не желала возвращаться в сознание… или, быть может, искусно изображала обморок?):

— Без нее я не пойду.

— Пойдешь как миленький! — еще один чувствительный тычок в ребра. Пан Иохан начал серьезно опасаться, как бы мушкет от такого непочтительного обращения не выстрелил сам собой. — Можешь и снаружи подождать, пока она проснется.

— Проснется? — опешил пан Иохан. — Так она спит?

— Похоже, — хмыкнула цыганка. — Чудные же вы, горожане, клянусь Ясным Солнцем.

Ваша правда, подумал барон.

Понукаемый неласковыми тычками, он вывалился из полутемного фургона на свет. Королевна, которую Гита крепко ухватила за локоть — за ним.

Он ждал, что перед кибиткой окажется полно народу — еще бы, столько шуму наделали! Чего стоил один только последний рев Петра, распугавший всех псин! (С такой глоткой ему бы Великого Дракона изображать на храмовом празднике, да вот только его соплеменники Дракона не почитали). Но нет, никто и бровью не повел, все продолжали заниматься своими делами. Не иначе как привыкли, притерпелись к буйным скандалам. На бревнышке перед фургоном сидели всего лишь двое: знакомый пану Иохану гитарист (уже без инструмента) и незнакомая еще молодая женщина жаркой, дивной красоты. Эту красоту не портило даже безобразное платье из набивного ситца — черного, заляпанного огромными вульгарными розами. Пан Иохан до того на нее загляделся, что едва не свалился со ступенек. И красавица тоже повернула голову и посмотрела ему в глаза. Да так и застыла. Ее темные, как вишня, глаза, обведенные по контуру черной краской, вдруг расширились.

— Ты! — она ткнула в пана Иохана пальцем и начала медленно приподниматься. — Ты, убийца! Я тебя узнала!

Вот это еще новости! подумал барон, с изумлением в нее вглядываясь. По-разному его женщины встречали, но чтоб так… Уж не уложил ли он супруга красавицы на одной из дуэлей? Но он не мог припомнить, чтобы стрелялся с цыганом.

— Кто ты? — спросил он.

Красавица не ответила. Злобно кривя губы, она встала и подошла к пану Иохану. Обеими руками схватила его за воротник многострадальной рубашки, дернула на себя неожиданно сильно, так что он даже пошатнулся. Королевна Мариша смотрела на него изумленным и одновременно сердитым взглядом.

— Не помнишь меня? не узнаешь?

Он покачал головой.

— Нет.

— А я тебя узнала. По глазам узнала! У, глазюки твои рыбьи! Смотри на меня! Вспоминай! Вспоминай! Вспоминай!

На каждое «вспоминай» пришлось по оплеухе: по левой щеке, по правой, опять по левой. Оплеухи были не сильные, но обидные, а главное, пан Иохан не мог понять — за что? Что он должен вспомнить? Красавица вошла в раж, избавиться от нее самостоятельно не было никакой возможности (руки-то оставались связанными), и, вероятно, за третьим «вспоминай!» последовало бы четвертое, пятое, шестое и так далее, но, к счастью, спохватилась Гита. Крикнула что-то на своем языке, отпустила Маришу, подлетела, сграбастала красавицу поперек талии и давай оттаскивать. На помощь ей подоспел выскочивший из фургона Петр.

— Убери руки! — отбивалась та. — Пусть вспоминает, как пять лет назад вломился к нам со своими гяурами!

— Куда это «к вам»? — спросил пан Иохан. Лицо горело от пощечин. Но зато он, кажется, начинал кое-что понимать. Пять лет назад… Он велел себе не отвлекаться на невероятную красоту женщины и снова всмотрелся в лицо. Так и есть! Она была не цыганка. Такая же смуглая, черноволосая, но — совсем другой тип… если присмотреться внимательнее. Овал лица другой, скулы острее, нос с горбинкой… Мысленно пан Иохан надел на нее платок, плотно обхватывающий голову и полностью скрывающий волосы. Да… горянка. Дочка, жена или сестра одного из тех, кого барон вместе со своим отрядом гонял по горам.

— Вспомнил? — ликующе крикнула красавица — уловила, как изменилось выражение его лица.

— А ну, ша! — гаркнул вдруг бородач. До этой секунды никто его не замечал, а он, оказывается, уже спустился с приставной лесенки и стоял, поддерживая подмышки размякшую посланницу Улле. Она проснулась, но, по-видимому, не совсем, и осоловело и рассеянно поводила вокруг глазами. Ее голова клонилась то на плечо, то на грудь, ноги подламывались, а на губах блуждала странная, какая-то пьяная улыбка. Вообще у посланницы Улле был вид пьяного в стельку человека.

— Уведите эту дуру поскорее и проследите, чтобы сидела тихо! — продолжал рычать бородач. — А этих двоих берите и ведите за мной.

Петр беспрекословно взял за руку пана Иохана, а цыганка, пугавшая его мушкетом, сцапала за локоть королевну Маришу. Та зашипела в унисон с красавицей, которую поволокла прочь Гита.

— Не трогайте меня!

Гита осуждающе покачала головой.

— Ох и ядовитая девка…

— Да уж не ядовитее вашей, — возразил пан Иохан. — Не девка, а дикая кошка…

— А ты и впрямь, небось, перед нею виноват? — злобно покосилась на него Гита. — Не просто так она на тебя накинулась, а? вот была бы моя воля…

— Помалкивай! — оборвал ее бородач. — Возьми лучше веревку покрепче.

Тремя парами они двинулись прочь от табора. Пан Иохан пытался понять, куда их ведут. В лес, чтобы пристрелить без свидетелей и лишнего шума? Но зачем тогда веревка? Наверное, хотят связать им ноги, чтобы не дать убежать? Эта мысль не понравилась пану Иохану. Впрочем, тут же напомнил он себе, этим людям нет никакого резона убивать нас. Тела рано или поздно найдут, убийства повесят на цыган — на кого же еще? — и по их следу пойдет гвардия…

Они зашли в лес довольно далеко, так что поляна уж не просматривалась, и даже никаких звуков с нее не долетало. Зато барону показалось, будто сбоку меж стволов проблескивает водная гладь.

— Стань сюда, — бородач толкнул его спиной к дереву и взялся за веревку. Пан Иохан едва не зарычал от бессильной злости: будь панна Улле в полном сознании, он попытался бы что-нибудь предпринять, как-нибудь отвлечь на себя внимание цыган, чтобы дать девушкам возможность убежать. Но оставить посланницу одну он не мог. Поэтому он покорно позволил прикрутить себя веревкой к толстому стволу.