Философия в будуаре (Безнравственные наставники) - де Сад Маркиз Донасье?н Альфонс Франсуа - Страница 6

Е. (госпоже де Сент-Анж) – Как?! Милый мой друг, существование Бога – и вправду химера?

С.-А. -И без сомнения, одно из самых презренных.

Д. – Да нужно лишиться разума, чтобы в нее верить. Этот мерзкий призрак, плод страха одних и слабости других, Евгения, бесполезен в системе земли; и он был бы, несомненно, даже вреден, поскольку его воля, должная быть справедливой, никогда не смогла бы вписаться в основополагающие несправедливости законов природы; он должен был бы вечно стремиться к добру, а природа желает его лишь в возмещении зла, служащего её законам; он должен был бы вечно действовать, и природа, один из законов которой – это вечное действие, была бы в вечной конкуренции и вечном противостоянии с ним. Однако, кто-нибудь на это скажет, что природа и Бог одно и то же. Разве это не абсурд? Созданное не может быть равно создателю: разве часы могут быть часовщиком? Ну что ж, продолжит кто-либо, природа – ничто? Бог – все. Ещё одна глупость! Во вселенной необходимо существуют два элемента: создающий деятель и созданный индивидуум. Так кто же этот создающий деятель? Нужно разрешить лишь эту проблему; это единственный вопрос, требующий ответа.

Если природа действует, развивается по неизвестным нам причинам, если движение неотделимо от материи, если, наконец, она одна может, благодаря своей энергии, создавать, производить, сохранять, поддерживать, двигать в бескрайних пространствах вселенной все планеты, вид которых нас изумляет, а единообразное, неизменное движение – наполняет преклонением и восхищением, то какая же необходимость искать вовне чуждого всему этому деятелю, когда эта активная способность заключена исключительно в самой природе, которая не что иное, как движущаяся материя? Объяснит ли что-нибудь ваша божественная химера? Я не верю, что это можно доказать. Даже если я ошибаюсь во внутренних свойствах материи, передо мною лишь одно проблема. А что же делаете вы, предлагая мне своего Бога? Задаете мне ещё одну. Да как же я могу рассматривать… представить себе вашего Бога через догмы христианской религии? Посмотрим, как она его описывает…

Что вижу я в Боге этого лживого культа, как непоследовательное варварское существо, создающее сегодня мир, в постройке которого оно завтра раскаивается? Что вижу я в нем, как не слабое существо, никак не могущее повлиять на человека? Это создание, происходящее от него, все-таки господствует над ним; оно может его оскорбить и тем заслужить вечные муки! Какое же слабое существо этот Бог! Как! Он создал все, что мы видим, и не в состоянии сделать человека таким, как хочет? Однако, ответите вы мне, если б он создал его таким, то человек и вовсе не имел бы никаких заслуг. Какая пошлость! Да какая же необходимость человеку иметь заслуги перед своим Богом? Будучи совершенным, он никогда не смог бы причинить зло, и потому создание было бы достойно Создателя. Оставлять же человеку выбор – значит искушать его. Впрочем, Бог, благодаря своему бесконечному провидению, знал, что из этого получится. Следовательно, он ради удовольствия губит созданное. Какой же это ужасный Бог! Чудовище! Негодяй, более достойный нашей ненависти и непримиримой мести! И в то же время, недовольный таким высоким деянием, он топит человека, чтобы обратить его в свою веру, сжигает его, проклинает. Но ничто не может его изменить. Более могущественное существо, чем этот Бог, Дьявол, никогда не теряющий своей власти, всегда могущий восстать против своего создателя, всегда может своими соблазнами смутить стадо, пасомое Вседержителем. Ничто не может победить энергию этого демона в нас. Так что же тогда, по-вашему, выдумывает мерзостный Бог, исповедуемый вами? У него есть сын, единственный сын, хоть откуда он у него – неизвестно; человек, как он сам зачинает, так хочет и чтобы бог зачал; и вот эту-то значительную часть себя самого он свергает с небес. Вы, может, воображаете, что это священное создание появится среди небесных лучей, в свите ангелов, на виду у всей вселенной… Ничуть; Бог, явившийся спасти землю, рождается из чрева иудейской шлюхи, в свином хлеву! Благородное происхождение, ничего не скажешь! Так может быть, его почетная миссия восполнит упущения? Последуем за этим персонажем. Что он говорит? Что делает? Какое священное послание узнаем мы от него? Какую тайну он открывает? Какую догму нам предписывает? В каких, наконец, деяниях воплотится его величие?

Вначале я вижу нищее детство, некоторые, весьма распутные, без сомнения услуги этого плута священникам Иерусалимского храма; затем он пропадает на целых пятнадцать лет, в течение которых хитрец проникается всеми выдумками египетской школы, которые наконец и приносит в Иудею. Едва появившись там, он сразу демонстрирует свое безумие, объявляя себя сыном Бога, равным отцу, он присоединяет к этому союзу ещё один призрак, называемый им Духом Святым и утверждает, что эта троица – на самом деле одно целое! Чем более это смехотворное чудо удивляет разум, тем упрямей лжец говорит о величии заслуги принять его… и об опасности в него не уверовать. Этот глупец утверждает, что будучи богом, принял плоть человеческого дитя ради того, чтоб спасти нас всех; и великие чудеса, которые он совершит на наших глазах, вскоре убедят в этом весь мир! На кокам-то ужине, где собрались пьянчужки, хитрецу и правда удается, как говорят, превратить воду в вино; в пустыне он кормит нескольких бездельников припрятанными продуктами, заготовленными его подручными; один из его приятелей притворяется мертвым, и наш обманщик его воскрешает; он переносится на какую-то гору и там, в присутствии двух или трех своих друзей устраивает такое мошенничество, что любой их современных махинаторов покраснел бы от стыда.

Однако, с воодушевлением проклиная всех тех, кто в него не верит, хитрец обещает в награду небеса всем глупцам, что его послушают. Он ничего не пишет, поскольку невежествен; говорит очень мало, поскольку глуп; делает же ещё меньше, поскольку слаб, и вконец замучив чиновников магистрата, которым надоели соблазнительные, хоть и очень немногочисленные речи, шарлатан вынуждает распять его на кресте, предварительно убедив сопровождающих прохвостов, что как только они его позовут, он будет спускаться и кормить их своей плотью и кровью. Его пытают, он не сопротивляется. Почтенный отец его, этот самый Великий Бог, о сошествии которого он осмеливается говорить, не подает ему никакой помощи, и с обманщиком обращаются как с последним из преступников, достойным вождем которых он был.

Собираются его приспешники: «Мы погибли, – говорят они, – и все надежды рассеются, если мы не спасемся восстанием. Подпоим стражу, стерегущую Иисуса; похитим его тело, и возвестим, что он воскрес; это средство верное; если мы заставим людей верить в этот обман, то новая наша религия распространится повсюду, соблазнит весь мир. Так сделаем же это!» Уловка с успехом устраивается. Сколько обманщиков обеспечили себе множество заслуг благодаря одной лишь дерзости! Тело похищено; глупцы, женщины, дети вопят что есть сил, о чуде, но однако, в большом городе, где произошли такие великие чудеса, в городе, запятнанном кровью Бога, никто не хочет верить в этого Бога; там не происходит не единого обращения. Больше того: событие это так недостойно огласки, что о нем не упоминает ни один историк. Лишь ученики обманщика думают извлечь выгоду из мошенничества, и то немного погодя.

Однако это соображение очень сильно, и они ждут несколько лет, прежде чем воспользоваться своей неслыханной ложью; и вот наконец они воздвигает на ней шаткое здание своей отвратительной доктрины. Людям нравится любая перемена. Народ устал от деспотизма императоров, они очень быстро добиваются признания: такова история всех заблуждений. Вскоре алтари Венеры и Марса сменились алтарями Иисуса и Марии; жизнеописание лжеца было опубликовано; у пошлого этого романа нашлись глупцы-поклонники; ему в уста вложили добрую сотню таких высказываний, о которых он даже и не думал никогда; некоторые из его нелепых заявлений сразу стали основою его морали, и поскольку это нововведения как-будто заботились о бедных, то благотворительность стала первою их добродетелью. Под именем таинств установились странные ритуалы, из коих самым недостойным и ужасным оказался тот, посредством которого священник, погрязший в преступлениях, может, однако, благодаря нескольким магическим словесам, призвать Бога в жалкий кусочек хлеба.