Брачная ночь с горцем - Берн Керриган - Страница 4

– На этот раз, если нас поймают, быть тебе повешенным на стене Рейвенкрофта, – предрек Каллум, всматриваясь вместе с Гэвином в безлунную ночь в поисках прибывающего судна.

Местные прозвали Каллума Мак-Тайром, на старом языке это означало «Сын Земли» или же – «Повелитель Зверей».

Гэвин думал о своем брате Лиаме, нынешнем хозяине Рейвенкрофта. От отца Лиам унаследовал не только титул, но и буйный нрав, а также склонность к жестокости.

– Рано или поздно один из нас убьет другого. Такова судьба всех мужчин Маккензи. – Иронически хмыкнув, Гэвин наклонился, чтобы подбросить полено в костер. «Любопытно, – думал он, – что почувствует Демон-горец, увидев, как еще один его брат болтается в петле?» – Но так далеко на север Рейвенкрофт не заходит. Может, он и лэрд Маккензи, однако эта территория – замок Инверторн, деревня Гэйрлох и берега залива Страт – моя земля. И ему это прекрасно известно.

– И здесь так удобно прятать контрабанду! – Золотистые глаза Каллума сверкнули лукавыми огоньками.

– Вот именно, – согласился Гэвин.

В тишине ночи вдруг послышался плеск – легко узнаваемый плеск весел, возвещавший о прибытии баркаса.

– Заговори о дьяволе… – Каллум шагнул во тьму, к самой кромке прилива. Легкий ветерок развевал на нем темный плащ и килт, превращая их в тени, и сам Каллум сейчас более походил на призрака, чем на человека. – Вот и он, Грач.

– Ума не приложу, как он собирается причаливать к каменистому берегу в полной темноте, – пробормотал Гэвин. – Любой другой на его месте хотя бы фонарь зажег!

Каллум бросил на него загадочный взгляд.

– И на земле, и на море – свои демоны. – Мак-Тайр что-то шепнул своему соколу, тот сорвался с его руки и, сделав несколько кругов над головой хозяина, исчез во мраке. – На мой взгляд, Саннда-Мхор вполне безопасен, но если вдруг появятся чужаки, то Мананнан Маклир даст нам знать.

Гэвин кивнул и, подойдя к старому другу, стал с ним рядом. Прилив мягко коснулся его сапог, слизывая с них песок. Гэвин зажег фонарь, который принес с собой, и подал знак приближающемуся судну.

– И вот чего еще не могу понять… Что за дела у отшельника, живущего в пещере и спящего с овцами, с самым знаменитым пиратом со времен сэра Фрэнсиса Дрейка?

– Не в пещере, а в пастушьей хижине, – с легкой обидой возразил Каллум. – И уверяю тебя, Ангус и Фергус спят снаружи!

Гэвин не сводил с друга вопросительного взгляда, и тот, немного помолчав, продолжал:

– С Грачом я познакомился в Танжере. Помог ему доставить в подарок местному вождю нескольких экзотических диких зверей, а он в благодарность… помог мне вернуть кое-что. Кое-что украденное.

– Повезло мне, что у тебя такие разнообразные и полезные знакомства, – пробормотал Гэвин.

– А мне повезло, что ты – не твой брат! – рассмеялся Каллум, толкнув приятеля в плечо.

Тут Каллум извлек из-под плаща флягу, отвинтил крышку и воскликнул:

– За Гэвина Сент-Джеймса, графа Торна! За блудного сына и черную овцу клана Маккензи!

Он протянул флягу Гэвину, и тот сделал большой глоток, с удовольствием разгоняя холод ирландским виски, любимым напитком Каллума, как нельзя лучше согревающим в такую погоду. Мысленно возблагодарив богов, что это – не скотч из Рейвенкрофта (этим напитком он был сыт до конца своих дней), Гэвин проговорил:

– Мне кажется, быть черной овцой в моем семействе – значит быть хорошим человеком.

– Очень надеюсь, что хороших людей здесь нет, – ворвался в их беседу чей-то голос.

Это был голос образованного человека с безупречным английским произношением, глубокий и звучный, но тьмы в том голосе было больше, чем в окружавшей их безлунной ночи. Пришелец стоял на носу темной громады баркаса, причалившего к песчаному берегу.

– Не беспокойтесь, законопослушных людей вы здесь не встретите, – откликнулся Гэвин.

– Приятно слышать.

Мужчина в длинном темном плаще спрыгнул на берег, и тотчас же еще несколько человек последовали за ним. С помощью Гэвина и Каллума они вытащили тяжело груженный баркас на сухой песок. Затем перешли к костру, чтобы спокойно поговорить.

Сын человека, прославившегося своей жестокостью, Гэвин с ранних лет развил в себе наблюдательность и умение читать людей. Обычно новый для него человек становился ему понятен за несколько секунд. Гэвин, например, мог сказать, вооружен ли он, опасен ли, чего-то боится или же, напротив, совершенно беззаботен. Кроме того, он понимал, как следовало говорить с этим человеком, как с ним общаться…

И вот сейчас, оказавшись в этой компании, он всецело сосредоточился на Граче.

Было в этом человеке что-то такое, от чего рука Гэвина инстинктивно тянулась к кинжалу. И дело не в росте, не в ширине плеч – силой и статью Гэвин ему не уступал. И не в шрамах на лице, даже не в исходившем от незнакомца ощущении опасности.

Дело в глазах. В непроницаемом взгляде черных глаз.

Они не походили на глаза дикого зверя, как, например, глаза Каллума. Не было в них и безразличия, притворного равнодушия – как в глазах самого Гэвина. Не было ни алчности, ни злобы, ни настороженности, ни беспокойства. И дьявольского огонька тоже не было – ничего демонического. Но то, что видел Гэвин в глазах пирата, заставило его всерьез задуматься о том, стоило ли заключать сделку с этим человеком. С человеком, глаза которого совершенно ничего не выражали.

Глаза у Грача были мертвые. Как у акулы.

А может, ничего удивительного? Он ведь и есть морской хищник. Неуловимый и безжалостный негодяй, известный убийственной точностью своего удара. Военные флоты всех стран изощрялись в попытках его поймать – и вот он здесь, смотрит своим пустым совершенно ничего не выражающим взглядом…

«Что ж, – думал Гэвин, – теперь я знаю, кто ты такой. Знаю, чего от тебя ждать. А ты меня не знаешь».

Настоящего Гэвина Сент-Джеймса – его страхов, слабостей, мыслей – не видел никто и никогда.

И множества желаний, жгущих его изнутри, никто не знает – и не узнает.

Пустой, немигающий взгляд Грача немного смутил Гэвина, однако он не отвел глаза, так как понимал: этот диалог взглядов куда важнее, значительнее, чем несколько пустых слов, сказанных друг другу.

«Может быть, ты хозяин в море, – говорил взглядом Гэвин, – но здесь земля – моя земля. И ты здесь гость. А самый крупный хищник здесь – я».

Долгие мгновения они мерялись взглядами, словно древние титаны перед битвой на Олимпе. Наконец Грач сказал:

– Граф Торн, не так ли?

– Верно, – кивнул Гэвин. – Добро пожаловать в Гэйрлох.

– Для варварского вождя вы очень недурны собой.

– Хотел бы я вернуть комплимент, – усмехнулся Гэвин.

Стоявший рядом Каллум выразительно кашлянул, но Гэвин знал, что беспокоиться не о чем. Грач явно не тщеславен и не примет его слова ни за выпад, ни за оскорбление. Простое «quid pro quo» – язык, на котором люди такого рода общаются между собой.

Впрочем, несмотря на изуродованное лицо, пират не был безобразен. Сеть шрамов, уходящих под воротник, искажала правую сторону его лица, но не скрывала чеканных, резких, почти аристократических черт. И волосы, и глаза у Грача были цвета беззвездной ночи.

Пожалуй, было в нем что-то от Маккензи.

Гэвин был красив, Каллум привлекал необычной внешностью. Грача же не назовешь ни красивым, ни привлекательным, но нельзя было отвести глаза – он словно притягивал к себе взгляд. И шрамы не портили его – лишь подчеркивали суть этого человека, холодную и безжалостную суть Ужаса Морей.

Тут губы Грача дернулись в подобии усмешки, и он проговорил:

– Не так уж часто знатные господа сами выходят встречать меня во время моих ночных эскапад. Обычно присылают слугу, чтобы забрать свои тридцать сребреников.

– Я отвечаю за все, что происходит на моей земле. Кроме того, я хочу убедиться, что груз – не люди. В торговле рабами участвовать не стану.

Грач отдернул тяжелый полог, и перед глазами Гэвина предстали составленные пирамидой ящики без надписей и маркировок. Ящики были невелики – человек, даже ребенок, в них бы не поместился.