Леди Гамильтон и Адмирал Нельсон. Полжизни за любовь - Павлищева Наталья Павловна - Страница 6

Время поразмыслить у Эммы было, едва живая кляча тащила повозку со скоростью черепахи, но и на том спасибо.

Потом пришлось нанимать другую повозку, отправленный викарием глуповатый Томас не мог везти их в графство Флинтшир. Увидев единственную улицу Хавардена, Лиз явно пожалела, что увязалась с Эммой.

— Мисс… миссис Эмма, а мы скоро отсюда уедем?

— Я надеюсь, что очень скоро, но только после того, как родится ребенок.

Покосившись на Эмму, Лиз вздохнула, это «скоро» грозило затянуться на несколько месяцев, значит, придется мерзнуть в этой дыре… Она уже мысленно прикидывала, хватит ли денег, чтобы самой выбраться из страшного захолустья графства Флинтшир. Похоже, бедность здесь поселилась одновременно с жителями, а попадать в ее сети Лиз не хотелось совсем.

— Миссис Торн, не могли бы вы позволить мне выдернуть пару перьев из хвоста вашего гуся?

Фанни Торн, безобразно толстая рябая женщина, долго таращилась на Эмму, и непонятно, что поразило ее больше — отменно вежливое обращение Эмили или ее странная просьба. И то и другое для деревни немыслимо.

— У гуся?

— Да, мне нужно гусиное перо, чтобы написать письмо родственникам мужа, возможно, они что-то узнали о его судьбе.

— А… Выдергивай! Я подержу, а ты дергай!

У Томасов Эмма раздобыла бумагу и села за письмо. Гарри должен знать, где она! Возможно, он опомнился и ищет их с будущим сыном (или дочкой?), но он понятия не имеет о Хавардене. Нужно срочно известить. Эмма помнила, что написала Гарри в последний день, но не была уверена, что Джеймс передал письмо.

Немного подумав, она достала подписанный Гревиллом конверт и написала ему тоже. Осторожно спрашивала о Гарри, сообщала, где находится. В конверты Гревилла были вложены и листы бумаги, раздобыть которые в деревне не так-то просто, как и конверты.

Грамотностью Эмма никогда не отличалась, хотя читала немало и с удовольствием. Но, как и все остальное, правила правописания проходили мимо ее сознания, словно чириканье воробьев у лужи. Она проглатывала слова в книгах, нимало не задумываясь, как они написаны, а потому сама писала с дикими ошибками, не признавая никаких знаков препинания, выделяя большими буквами не только начало фразы, не только важное, по ее мнению, слово, но и важную букву в слове, если считала, что так звучать будет лучше. Читать написанное Эммой — занятие не из легких.

«Я прям в отчаиньи…От Г нет не слова. Что мине делат, что делат? Я сем писем писала, а атвета нет… Ради Бога, дарагой Гревел сразу как палучиш это пис мо ответь и скажи только, что мине делать пряма скажи… Я ведь прастая девушка в биде… правда в биде… Ответь, что са мной будит».

Видимо, представляя уровень грамотности красотки, Гревилл и дал ей уже подписанные конверты. Иначе письма могли просто не дойти, ведь даже его имя — Гревилл — Эмма писала с ошибкой, искренне удивляясь, к чему писать не так, как слышишь.

— Я же говорю «тибе», почему писать нужно «тебе»?

— А ты говори правильно. «Тибе» — это по-деревенски, — учил еще Гарри Федерстонхо. Но Гарри меньше всего занимала грамотность любовницы, тем более он понимал, что это ненадолго.

Дни шли за днями, Сара Кидд не могла понять, к чему тащить с собой в деревню еще и служанку, если Эмма твердит, что у нее ни пенса? И что это за родственники мужа, которые не интересуются, где Эмма и что с ней? Кидды чувствовали, что что-то здесь не так, но предпочитали делать вид, что верят внучке. Однако атмосфера в доме постепенно накалялась. Откровенная бедность на грани нищеты приводила в ужас и Лиз, и саму Эмму. Лиз уже открыто говорила, что Эмма заманила ее в деревню без возможности выбраться, что теперь нет денег даже на обратную дорогу… А, что будет, когда родится ребенок? Что Эмма намерена делать?

Эмма сама не знала. Несколько писем, отправленные Гарри, ответа не принесли. Зато написал Гревилл, он мягко упрекал в безрассудстве и зачем-то попросил копию ее свидетельства о рождении. Чувствуя себя счастливой только от того, что ее не забыли, Эмма отправила копию записи о крещении и слезное описание своего безденежья.

Она нимало не задумывалась, почему Гревилл должен ей помогать и где эти деньги возьмет. Если он знает, что она нуждается в помощи, то почему бы не помочь, ведь говорил, что готов сделать это в любую минуту жизни!

Гревилл действительно говорил, ему очень нравилась любовница приятеля. Чарльз прекрасно понимал, что Гарри завлек девушку обещаниями и попросту бросит, когда станет понятно, что выполнить эти обещания он не в состоянии. Так и получилось, только ко всем бедам Эммы добавилась еще ее беременность. Это была уже глупость — шестнадцатилетняя девушка с ребенком на руках. Конечно, Эмма выглядела старше своих лет, вполне сформировавшейся женщиной, и шестнадцать лет — это не двенадцать, но Гревилл понимал, что рождением ребенка она перечеркивала всю свою жизнь. Неужели такой красоте пропадать в деревне?

Чарльз раздваивался между желанием взять Эмму к себе и опасениями, что это ни к чему хорошему не приведет. Девушка безрассудна ровно настолько, насколько красива, она не задумывается над последствиями любых своих поступков, порхая по жизни так, словно все вокруг обязаны помогать ей только ради красивых голубых глаз и совершенства ее форм. Интересно, а не испортятся ли эти формы после рождения ребенка? Некоторые женщины после родов просто расплываются в ширину. Было бы обидно, ведь у Эммы и впрямь божественные формы.

От нее летели письма одно другого слезливей, Эмма намекала, какой была бы благодарной, принадлежи она Гревиллу. Письма невыносимо безграмотные, словно она и понятия не имела о правилах грамматики. Жаловалась, что не может найти Гарри, без конца напоминала об одиночестве и отсутствии всякой помощи, хотя жила у родных.

Гревилл понимал отчаянье Эммы, она уже привыкла к обеспеченной красивой жизни, привыкла к шампанскому, к породистым лошадям, ко всему, что мог дать ей Гарри в Ап-Парке. К хорошему привыкают быстро. После роскошного поместья и даже после Розмари-коттеджа деревенская лачуга приводила ее в ужас, а мысль о том, что в этом ужасе придется жить долгие годы, была невыносимой.

Эмма — точно изящная статуэтка или великолепная картина. Взять ее к себе значило не только получить удовольствие от обладания и созерцания, но и обрести устойчивую головную боль и непомерные траты. Ее никуда не выведешь, к тому же у красотки столь компрометирующие друзья в Лондоне, что дело может кончиться скандалом. И где вероятность, что, увидевшись с Гарри, она не вспомнит о своей страсти к Федерстонхо? Вытаскивать юную дурочку из деревни ради того, чтобы потом передать ее бывшему возлюбленному?

Нет, нет, нет! Она слишком опасна, способна скомпрометировать в любую минуту, бросившись на улице к какой-нибудь своей подруге времен работы в «Храме здоровья», и тогда каждый сможет ткнуть пальцем в Гревилла с насмешкой, что тот содержит пусть и красивую, но шлюху.

Чарльз Гревилл был, как и его дядя лорд Гамильтон, заядлым коллекционером, только лорд много богаче и коллекционировал больше предметы искусства, тогда как племянник увлекался еще и минералами. Упустить такую красивую девушку, как Эмма, для ценителя прекрасного настоящее преступление. Но и взять себе то, что нужно ежеминутно беречь, не имея возможности показать, — испытание не из легких.

Эмма безграмотна не только в письме, ее уэльский акцент в первой же фразе выдавал деревенщину, жаргон говорил о том, что она немало времени провела в лондонском низу, а привычка ругаться крепче кучеров или докеров вообще заставляла хвататься за голову. Это равносильно тому, чтобы купить копию Венеры и вдруг выяснить, что она кроет матом каждого проходящего мимо, либо красивого говорящего попугая, который, кроме отборных морских ругательств, не способен произносить ничего другого.