Зов Лавкрафта (сборник) (СИ) - Кабир Максим - Страница 47

Советую вам держаться от этой книги подальше.

Пабло Руис наконец пришел в себя после путешествия, похожего на сон. После долгого пути сквозь неизмеримое безумное пространство, наполненное светом, неописуемыми звуками и постоянно пребывающими в движении фигурами.

Не самый приятный опыт, если честно. Вполне понятно, почему Хосе отказался повторно нырнуть в треугольный люк — уже другой, проделанный под ведьминым домом в Салеме. У него теперь были дела поинтереснее…

Перед глазами лежащего на каменистой земле Руиса вновь обнаружилось звездное небо. Только теперь он уже по запаху воздуха понял: дома. Это однозначно Испания. Никак не вонючий Новый Свет… а что с теми солдатами? Успешно ли все они добрались? Все ли у ведьм и проклятого инквизитора, настоящего имени которого капитан так и не узнал, получилось сделать правильно?

Об этом лучше подумать потом. Сейчас время заботиться о себе.

Руис уже хотел подняться, когда над ним склонился человек в странных доспехах. Нечто похожее капитан некогда видел, но где? Память работала плохо. Солдат обратился к Руису, однако тот не разобрал ничего, кроме имени Луция Целия Руфа и слова «квестор». Над лагерем, разбитым в очень напоминающей Сугаррамурди местности, реяли штандарты римского легиона.

Солдат продолжал говорить, и незнакомый капитану язык, лишь отдаленно похожий на родной испанский, постепенно становится понятным — вот это уже знакомое ощущение.

Пабло не испытал ни отчаяния, ни разочарования.

В первый момент подумал он об одном: очень старый город лежит недалеко отсюда, и дом еврея там наверняка стоит. А значит, есть и люк, до которого можно добраться. Нужно. Ничего другого-то не остается.

Потому что следующая мысль, посетившая измученную голову капитана, была о ждущей его в иной эпохе жене. И о пачаране, который она так славно готовит.

Евгений Абрамович

ГРЯЗНАЯ ВОДА

Наступление на столицу провалилось. Весна выдалась холодной и дождливой. Ливни чередовались со снегопадами, дороги и поля затопило. Войска повстанцев завязли в грязи. Походные колонны растянулись на многие километры, отрываясь от тылов, подставляя фланги под удары правительственной армии. На подступах к столице мятежники были разгромлены. Теперь они тянулись обратно, на восток, в более лояльные к ним районы. К границам соседнего государства, которое предоставляло им оружие, инструкторов, финансирование и лагеря подготовки в обмен на возможные будущие уступки от нового, взамен свергнутого, правительства. Бросали на ходу технику, боеприпасы и мертвецов. Обочины дорог зарастали пустыми машинами и танками. Там же лежали трупы. Где аккуратно, в ряд, заботливо укрытые брезентом или плащ-палатками, где кое-как, вповалку. Тела лежали там, где их настигала смерть или там, где их оставляли товарищи, предусмотрительно сняв все ценное.

За последние дни Грех похудел, осунулся. Зарос густой рыжеватой щетиной. Он уже потерял счет времени, спал урывками, прятался в канавах и разрушенных домах. Да еще приходилось тащить на себе раненого Вавила. Раньше тот шел сам, ковылял на перевязанной ноге. Сейчас нога распухла, раздула изнутри штанину, как разваренная сарделька. Вавил пытался бодриться и шутить, но Грех видел, что парню хреново. Даже на расстоянии он чувствовал исходящий от него жар. Вавил никогда ни о чем не просил, Грех сам покорно брал второй автомат и подставлял плечо под дрожащую руку товарища. Так они и шли, медленно, с частыми остановками. Молча, разговаривая только на привалах.

— Как думаешь, сколько еще? — отдуваясь, спросил Вавил.

Он тяжело рухнул на вялую мертвую траву, где посуше. Стоянку выбрали хорошую. У склона высокой насыпи, возле моста. С дороги их не видно, зато впереди открываются бесконечные поля, затопленные тут и там вышедшей из берегов рекой. Вавил порылся в рюкзаке, вытащил консервную банку, ловко вскрыл ножом, жадно сунул в рот кусок жирной свинины.

— Не знаю точно, — ответил севший на корточки Грех, — до границы еще километров сто. Может повезет, нарвемся на наших. Или кто из местных укроет. Есть люди. Ты так-то не дойдешь…

Вавил пропустил слова мимо ушей, продолжал есть. Грех почесал колючий затылок, опустил лицо в ладони. На пару секунд погрузился в мысли. Наступление было тяжелым, но за ним была цель. Когда на горизонте уже виднелись высотки столичных окраин, когда своя артиллерия уже занимала позиции, казалось, что осталось совсем чуть-чуть. Ноги сами несли вперед. Потом были затяжные бои в пригороде, окружение, разгром. Отчаяние и жуткое предвкушение отступления. Даже нет, бегства. О плене не было и речи. Противник их не пощадит. В контрразведке заморят голодом, сломают пальцы и отобьют все нутро. На занятиях по политинформации им рассказывали жуткие истории о зверствах режима. Да и без того Грех наслушался всякого от перебежчиков и тех, кого меняли после временных перемирий.

Олег Грешкин, так привык к своему прозвищу, что иногда не отзывался на настоящее имя. Было в этом что-то. Посмотришься в зеркало — точно, по-другому и не скажешь. Ежик волос, глубоко запавшие хмурые глаза, скорбно опущенные уголки губ. Вылитый Грех. Два года назад он записался в добровольцы. После переворота, после студенческих волнений и беспорядков. После комендантского часа и расстрела на центральной площади, где погибли его однокурсники. После того, как полиция пришла за его родителями.

Прошлого больше не было, ни имен, ни фамилий. Он остался просто Грехом. Уже после боев за столицу, когда штурмовики сожгли отступающую колонну, были только он и Вавил, с которым они сдружились в учебке. Больше никого. Только они и желание дойти. До своих, до границы, до чего угодно.

Мысли прервал Вавил, протянул полупустую консервную банку.

— На, поешь.

Грех выудил остатки мяса, кусочком хлеба вымакал жир, запил водой из фляги. Привычно помог подняться Вавилу, взвалил его руку себе на плечи, обхватил за талию.

— Тяжелый вы стали, рядовой Вавилов, — попытался пошутить, — пузо отъели, мама не горюй…

— Поговори мне.

Пошли по склону насыпи, вдоль дороги. Под ногами хлюпала влажная земля, шелестела высохшая еще с осени трава. Было тихо, только где-то далеко-далеко ухала артиллерия. Звук шел отовсюду, растекался в пространстве. Невозможно было установить, где точно стреляют. Поля вокруг расходились в стороны, на самом горизонте сливались с серым небом. Тут и там отражали серость затопленные участки, как маленькие озера. Местность становилась болотистой, сырой. Греха бросало в дрожь от мысли, что придется идти через нее. Идти самому и тащить на себе раненного Вавила. Нужно избегать дорог и открытой участков. Оставались только затопленные леса и непроходимые болота. «Что ж, посмотрим, какой из меня следопыт» — успокаивал себя Грех.

— Хоть дождь закончился, — просопел над ухом Вавил.

Грех не ответил.

До следующего привала, казалось, прошла целая вечность. Грех опустил на землю Вавила, отдышался. Он был мокрым по пояс, пришлось идти по затопленному полю. Штанины липли к ногам, в ботинках мерзко хлюпало. Он оглянулся, увидел вдалеке мост, возле которого они останавливались в прошлый раз. Плохо, очень плохо. Прошли километра три, не больше. При этом выдохлись, измотались до полусмерти. Вавил лежал на боку, вытянув больную ногу. Хрипло, с бульканьем дышал. Грех лег рядом.

— Не, нельзя так… Не дойдем… Отдохнуть надо… Подольше…

— Ага, — Вавил перевернулся на спину, — ты спи… тебе надо. Я покараулю, а то…

Конец фразы утонул в реве двигателей. Низко пролетели два самолета, скрылись где-то вдалеке, уменьшились на горизонте до черных точек. Оттуда донеслись глухие раскаты взрывов.

— Ууу, — Вавил погрозил кулаком вслед самолетам, — слышь, Грех…