Зов Лавкрафта (сборник) (СИ) - Кабир Максим - Страница 25

— Как ты тут оказался?

Она смотрела на посетителя так, будто он был облезлым котом, забредшим в порядочное заведение.

— Я здесь по делам, — не моргнув, ответил Тимур, и добавил: — Есть портвейн? «Три топора» или вроде того?

Кожистые складки рта расползлись в ухмылке.

— Вот оно что! Вот что за дела!

Голос продавщицы чавкал, как болото с кикиморами.

Она наклонилась, пошарила под прилавком. Извлекла пыльную бутылку с чернильно-черным содержимым без этикетки. Наличие этикетки не имело никакого значения для парней с окраин, но вот глиняная пробка Тимура озадачила.

Он высыпал на стол мелочь и пару мятых купюр. Цена за ординарный суррогат продавщицу устроила.

Она сгребла деньги и произнесла:

— Не заблудись, Орфейчик.

Выйдя из магазина, Тимур взглянул на часы. Циферблат «Электроники» был пуст. Он встряхнул запястьем, нажал на кнопочки — тщетно. Луна ехидно скалилась с небес, микрорайон по-прежнему безмолвствовал. Тимур поспешил по тропинке, читая таблички: дом 16, дом 14, дом 12…

Пройдя арку, он очутился в замкнутом кольце новостроек. Посредине располагалась детская площадка, пара турников, кривая горка. На краю песочницы сидела маленькая девочка в белых колготках и дутой куртке. Лицо ее пряталось в тени.

Тимур приблизился к девочке, мысленно рисуя ее обличье: без бровей и волос, с мокрой кожей и широкой полоской уродливого рта. Но луна осветила песочницу, и он разглядел миленькое личико, детские глаза, полные слез. Малышка лет девяти наматывала на пальчик проволоку и всхлипывала.

— Почему ты одна? — спросил Тимур осторожно. — Что случилось?

Девочка утерла слезы кулачком и посмотрела на незнакомца. В ее зеленых глазах он увидел проблеск надежды.

— Ты поможешь мне?

— Конечно. Разреши.

Тимур деликатно забрал у девочки проволоку. Она не противилась. Конец проволочного мотка крепился к изогнутой спице, уколоться ею было проще простого. Он отбросил опасный предмет в темноту:

— Это не игрушки. — сказал он, и присел на корточки рядом с песочницей. — Я помогу тебя.

Девочка улыбнулась робко.

— Мой песик сбежал. Его надо поймать.

Тимур подумал, что несколько минут назад слышал тихий собачий скулеж, доносящийся из кустов. Первый звук после кваканья продавщицы и жутковатого писка.

— Я найду песика, но ты пойдешь со мной.

— Он рыжий, — вздохнула девочка. — Мне его папа привез с того берега. Я хотела играть с ним. Я хотела, чтоб он был моим другом.

— Я буду твоим другом. — Тимур положил руку на плечо малышке. Она больше не плакала, а улыбалась, рассматривая свои пальчики.

— Папа дал мне железную ниточку, — доверительно пролепетала она. — Я хотела зашить песику ротик и глаза, и проколоть бара… барабанные перепонки. Но он убежал от меня…

Тимур отпрянул. Его поразили не столько слова девочки, сколько дьявольский блеск, загоревшийся в ее глазах. Настроение ребенка изменилось, как меняется картинка на стереооткрытке. Тимур передумал быть другом для нее.

— Ты поможешь вернуть песика? — девочка глядела снизу-вверх, ухмыляясь.

— Я не…

Писк, высокий, звенящий, выворачивающий наизнанку, прервал его. Одновременно вспыхнуло окно на пятом этаже дома, желтое окно. Невыносимо громкий звук летел из распахнувшейся форточки.

Девочка вскочила, радостно захлопала в ладоши:

— Это мой папа! — сказала она и помчалась к подъезду завизжавшей высотки. — Мне надо покормить папу!

Тимур заткнул уши и наблюдал, как девочка скрывается в недрах дома. Прошла целая вечность, прежде чем писк затих. Свечение погасло, и дом погрузился в сытую тьму.

«Я не отступлю», — сказал себе Тимур.

Конечная цель, дом № 5, отыскался в примыкающем дворе. Тимур вычислил нужную квартиру, но сперва откупорил бутылку и сделал глоток. Портвейн был сладким и дорогим на вкус. Ничего общего с «топорами» или «Агдамом». Густая жидкость разлилась по венам, добавила уверенности. Он сложил ладони рупором, позвал:

— Силена! Силена, это я!

Окно на втором этаже приоткрылось, и он услышал:

— Я сейчас!

Ее голос. Без сомнений, ее.

Она выпорхнула из подъезда спустя минуту. Та же одежда, тот же пьянящий запах. Бросилась в его объятия, поцеловала. Мягкие девичьи губы слились с его губами, и сердце Тимура ускорило бег.

— Я боялась, ты не придешь.

Она нежно коснулась шрама на его щеке. Он перехватил ее руку. Мизинец Силены, вернее, фаланга, оставшаяся от мизинца, была перебинтована.

— Кто это сделал? — прохрипел он.

Силена отвела взор.

— Ерунда…

— Ерунда? У тебя нет пальца!

— Я не должна была идти на дискотеку. — произнесла Силена печально. — Мама послала меня найти братика или сестричку. Я стала слишком старой, чтобы кормить маму. Мама пересыхает, ей нужны новые детки. Я глупая, я никого не привела, и мама узнала про танцы…

Пока она говорила, Тимур жарко целовал ее изуродованную кисть.

— Мама сказала, чтобы я сама выбрала наказание. Я попросила отрезать мизинец, чтобы быть как ты…. Теперь мы похожи, правда?

— Она тебе не мама, — прошептал Тимур. — Она… монстр!

— Не смей! — замотала головой Силена. — Не надо…

— Что это за место? Кто эти люди?

— Родители, — ответила Силена с преданностью и восхищением. — Последние праведники. Дети Отца Дагона и Матери Гидры. Те, кто вылизывают полную луну, чтобы она блестела. Кормящиеся из города Между.

Он заставил ее отпить из бутылки. Насильно влил в горло густую сладость. Она закашлялась:

— Тимка, мне нельзя.

— Теперь тебе все можно. Ты пойдешь со мной. Убежим отсюда, убежим из Речного, из всех Речных… Будем жить в деревне, далеко, вместе…

Она улыбалась непонимающе:

— Бросить маму? Предать ее? Тимка, о чем ты?.. Знакомый визг хлестнул по спящему двору.

Свихнувшаяся сирена выла из окон второго этажа. Силена затравленно оглянулась. Желтое мерцание призывало ее.

— Мама проголодалась! — крикнула она, заглушаемая надрывным требующим голодным ревом. — Уходи! Я совершила глупость! Я знала, ты не так поймешь…

Она кинулась к подъезду.

— Алла!

Девушка застыла у входа, как соляной столб.

— Алла Руднева!

Он подошел к ней, заставил повернуться. Поднес к ее лицу групповую фотографию.

— Это я, смотри! А это ты! Алла Руднева! Алла Руднева!

Сирена сводила с ума, вкручивалась в уши дрелью. Мешала думать. Но что-то промелькнуло в синих глазах Аллы-Силены.

Она нехотя оторвалась от снимка, отступила в темноту подъезда.

— Кормить, — отрывисто произнесла она. — М-маму… Он обхватил голову руками, умоляя, чтобы наступила тишина. Визг прекратился, оставив липкий шлейф эха. Свечение в окне погасло.

— Она моя! — сказал Тимур притихшему микрорайону. Сказал так, словно повернул гаубицу стволом в рожу Речному-3.

И вошел во чрево подъезда. Пробираясь сквозь тьму, перепрыгивая ступени, он достиг второго этажа и увидел приоткрытую дверь. Из щели лился желтый свет, не такой яркий и голодный, как прежде, но он помогал различать дорогу.

Тимур шагнул в квартиру, миновал коридор и оказался лицом к лицу с источником свечения. С мамой.

Она была в два раза крупнее тех, кого он встретил в Речном-3 сегодня. И имела еще меньше сходств с человеком. Лысый череп раскачивался взад-вперед, разбухшая туша едва умещалась на диване. Белые груди подрагивали и лоснились. Свет источала кожа, точнее, слизь, выделяющаяся из пор, а также желтые глаза, наполовину закатившиеся под веки. Рот твари был открыт, из него свисали языки, целая гроздь толстых мышц, они двигались, переплетались жгутами, липкие щупальца, покрытые крошечными сосочками.

Потрясенный, Тимур не сразу увидел Аллу. Она сидела на полу, привалившись к толстым ногам матери, ее голова была откинута на шишковатые колени, волосы, обычно зачесанные направо, сбились в другую сторону.

Под волосами зияла дыра. Кусок височной кости отсутствовал и в страшной прямоугольной полынье пульсировал голый мозг, серый и сырой.