Проклятие древних жилищ
(Романы, рассказы) - Рэй Жан - Страница 56

Я услышал рыдание, потом подбодряющий голос:

— Не убивайтесь, он выкарабкается.

Долгое молчание, потом кто-то шумно высморкался.

— Везунчик, — сказал тот же голос, — пуля не затронула ни одного жизненно важного органа, прошла на волосок мимо… Я сделал ему еще один укол морфина, моя задача выполнена! Вернусь завтра. Вы увидите, что его состояние улучшится.

Дверь закрылась, Я с трудом разлепил глаза. Не видел ли я сон? Я лежал в собственной постели в слабо освещенной спальне. Я различил Патетье и Барбару. Служанка вытерла глаза и вышла из комнаты.

— Патетье!

Мой друг вскочил с кресла с легким радостным криком и подошел ближе.

— Мой дорогой мальчик!

— Что со мной случилось? Я уже не в Эстамбурге?

— Тсс. Не знаю, можно ли тебе говорить. Лучше лежать спокойно.

— Я неплохо себя чувствую, но только очень устал.

Он поднес к моим губам стакан. Я с наслаждением проглотил несколько капель лимонада.

— Хорошо, — прошептал я, — очень хорошо, что не пахнет ментолом.

— Ментолом? — удивленно нахмурился Патетье.

— Можно рассказать?

— Хм… пока нет. Потерпи. Тебе надо поспать.

Похоже, в лимонаде было снотворное. Стоило мне сделать глоток, как я тут же провалился в сон.

Проснувшись, я увидел у постели Патетье и господ Борнава и Кершова.

— А вот и я, — весело выдохнул я.

— Выслушай, а потом будешь говорить, — сказал Борнав, дружески кивнув. — Пять дней назад ночью в дверь настойчиво позвонили. Проснувшаяся Барбара услышала, как уносилась повозка. Она спустилась посмотреть. Вы лежали на пороге, завернутый в лошадиную попону. Вы очень плохо выглядели. Она сразу позвала доктора Маттиса, который живет напротив. Он сказал, что вы ранены пулей в грудь. Той же ночью извлек пулю из раны.

— Пуля Лефуше, — прошептал я.

— Почему Лефуше? — удивился Кершов.

— Сказал просто так… — с колебанием выдавил я.

— Это была пуля из «бульдога», — твердо сказал комиссар.

— И опять мы практически ничего не знаем, — проворчал Патетье.

Я задумался, потом притворился усталым. Я вновь был в царстве лжи, и это меня угнетало.

— Я гулял в полях между Эстамбургом и Темплевом, — сказал я, — когда раздались выстрелы.

Я не сказал ни слова о проникновении в замок Добри, ни о случившемся там, ограничившись упоминанием о преследуемом велосипедисте в белой маске, о моих попытках помочь ему и о странном способе отблагодарить меня.

— Вечером я был в Эстамбурге, — сказал господин Кершов, — ваш друг Труффар сходил с ума от беспокойства. Даже начали проверять болото. Жители деревни решили, что вы заблудились…

О замке Добри речь не зашла. Я испытал облегчение.

Борнав и Кершов ушли. Патетье с удобством разместился в кресле, решив стать сиделкой, хотя я сказал, что в этом нет смысла. Ночью кое-что произошло, но происшествие показалось мне лишенным интереса. Я думал, что заснул, но на самом деле был между сном и бодрствованием, когда вдруг услышал крик:

— Глаза… глаза Бусебо!

Я сел в постели. Мне показалось, что слова были произнесены рядом со мной. Пронзительный голос звучал у меня в ушах.

— Патетье! — позвал я.

Он разом проснулся.

— Кто-то был в комнате. Ты ничего не слышал? — спросил я.

— Нет, мой мальчик. Кто это был?

Я сказал, что услышал. Он неуверенно покачал головой:

— Приснилось. Ничего другого.

— Патетье, мне не приснилось!

— Возможно. Это все от порошков, которыми тебя напичкали.

Он закрыл глаза и заснул.

— Патетье, несомненно, прав, — сказал я, успокоившись, и спал, пока меня не разбудило утром чириканье воробья.

Словно неутомимая судьба не давала господину Кершову ни передышки, ни малейшего отдыха.

— Хочется вновь стать простым полицейским и выписывать штрафы пьяницам и ворам, — жаловался он.

Судьба опять устроила ему неприятности.

Я выздоравливал на глазах, и доктор Маттис нанес мне последний визит, уверяя, что вскоре я смогу выходить и возвращусь к нормальной жизни.

Я пригласил трех друзей на партию в вист, но Кершов ответил, что должен быть на службе. Контора моего бывшего тестя была под прицелом…

В субботу вечером, когда все кабинеты были заперты, только старик Тюит остался по привычке работать. Он классифицировал документы, скопившиеся за неделю. Вдруг ему по плечу постучали. Он в недоумении обернулся и оказался лицом к лицу с человеком в маске, приставившим к его голове револьвер. Маска с двумя отверстиями была сшита из белой материи.

— Лицом к стене, — приказал пронзительный голос, — и не двигайся, иначе получишь пулю.

Тюит, далеко не герой, с дрожью повиновался, едва не теряя сознание. Он слышал, как человек открывает шкафы и ящики, потом лихорадочно листает документы. Это продолжалось с четверть часа. Бедняга Тюит едва держался на ногах. Когда все стихло, Тюит оглянулся. Человек исчез, но маленький кабинет архивов был в невероятном беспорядке. Тюит выскочил из кабинета. Оказавшись на улице, он принялся звать на помощь. Вскоре прибыл Кершов, а мэтра Шартника вызвали из клуба.

— Ничего не взяли, сейф не тронули, как и ящик, где хранилась значительная сумма денег.

Господин Кершов не удовольствовался простым осмотром. Он попросил Тюитшевера проводить его в отделение полиции и подверг допросу с пристрастием.

Старый клерк не мог дать никаких дополнительных объяснений, когда Кершов задал следующий вопрос?

— Где находится досье Ромбусбье?

Тюит вздрогнул, конвульсивно сжав руки.

— Дьявольские документы, я всегда говорил, что они принесут несчастья и зло!

— Где находится досье?

— Оно исчезло, когда господин Хилдувард Сиппенс еще работал в конторе, — ответил старик, — спросите у него.

— Знаешь его содержимое? — спросил полицейский.

— Н…ет. Насколько помню, это были простые нотариальные акты, но я никогда не обращал на них внимания.

Полицейский отпустил старика домой. Через мгновение он решил отправить агента проследить за ним, а позже пожалел, что не прислушался к своему инстинкту.

Тюит жил в хилой развалюхе в Катсплейне и сам вел свое жалкое хозяйство.

Ночной сторож Ламменс, дежуривший в Мерхеме, около полуночи услышал шум, похожий на приглушенный выстрел, но не обратил на него внимания. Через полчаса он увидел на пороге большого дома мужчину, который вроде спал.

— Выпил лишний стаканчик, не так ли? — снисходительно спросил Ламменс, поскольку давно привык закрывать глаза на пьянчужек в субботний вечер.

Ответа он не получил, а когда увидел, что мужчина мертв, обнаружил на правом виске ранку.

— Тюитшевер убит тем же способом, что и ваша супруга Валентина. Убит из пневматического карабина.

Расследование, немедленно проведенное в доме в Мерхеме, пролило свет на неожиданные факты.

В доме жила женщина сомнительных нравов. Она сдавала комнаты парням, имевшим дела с полицией и правосудием. Женщина тут же заявила, что долгие годы сдавала самые лучшие комнаты Тюитшеверу, который щедро платил и часто проводил в одиночку целые вечера, наслаждаясь прелестями жизни. В комнатах нашли прекрасные вина, шампанское и отличные крепкие напитки, самые лучшие марки сигар. В одном из ящиков лежала крупная сумма денег в золотых монетах и банковских билетах.

Нотариус Шартинк немедленно проверил бухгалтерские книги и выявил многие неточности. Он не мог напрямую обвинить Тюитшевера, но и не имел права обвинить кого-либо другого.

Самой важной находкой в комнате убитого было письмо, написанное Тюитшевером и готовое к отправке. Оно было кратким и доказывало, что было продолжением предыдущего письма.

Теперь Вы знаете, что я знаю о Вас. Сумма, которую я требую с Вас, не такая крупная, чтобы я промолчал. Если я послезавтра не получу того, что требую, сумма удвоится. Если нет, знаю, с кем связаться. Подпись не обязательна, не так ли?

Никакого адреса на конверте.