Проклятие древних жилищ
(Романы, рассказы) - Рэй Жан - Страница 43

В это время журналы обильно смаковали таинственную историю об убийстве в районе Брюгге. Майор в отставке и его жена были отравлены. Майор был сварливым человеком, а его жена — скупой матроной-язвой.

— Будь ты господином Лекоком, а не Бардом Сиппенсом, какую бы ты выдвинул гипотезу? — спросил Патетье.

Я внимательно следил за ходом дела по статьям в местной газете. Задумался и ответил не сразу.

— Кто же виновник? — настаивал мой друг.

— Служанка! — нагло заявил я.

— Почему, господин Лекок?

— Она не произнесла ни одного доброго слова в адрес своих хозяев. Майор постоянно ругал ее за то, что она не чистит его саблю до блеска, и даже без колебаний ударил ее. Жена упрямо отказывала ей в повышении оплаты и запретила пить пиво во время еды. Кроме того, в доме водилось много крыс.

— Эка важность? — удивился Патетье.

— У служанки были свои счеты с крысами, которые часто навещали кухню. Она раздобыла крысиный яд, чтобы истребить поганых паразитов. Заметив, насколько радикально действует средство, она впала в искушение использовать яд против других врагов, а именно хозяев.

Через неделю мы прочли, что все так и случилось. Патетье с тех пор не мог думать ни о чем ином.

— Вард, — сказал он, — тебе уготовано другое будущее, более прекрасное и славное, чем брить бороды и стричь волосы. Заканчивай школу и становись полицейским или жандармом. Я поговорю об этом с твоими родителями.

Мой отец не любил жандармов, которые причинили ему немало неприятностей при переходе границы, и не одобрил намеков соседа, а мать, как всегда, была согласна с мнением мужа.

Тогда Патетье стал покупать все произведения Габорио. Эти книги стали нашим часословом. Мы их читали и перечитывали, мы изучали их. Мы задавали Лекоку сочиненные нами проблемы.

В моей жизни произошел настоящий переворот по вине бездомной собаки.

Была вторая половина субботы. Я отправился отдать плащ одному из клиентов в Дабстрат и прогуливался над Аппельбругом, когда услышал истошно-жалобный собачий вой. На углу Хойарда стоял мальчишка-мясник, сжимая шею худого пса. Он тряс его и бил так сильно, что за него было стыдно.

— Я утоплю его! — голосил он. — Он украл кость!

Я уже тогда был другом животных, каковым и остался. Без раздумий я бросился на мучителя и попробовал вырвать пса из его рук. Несколько ударов сбили меня с ног. Но я вскочил и вцепился в обидчика. Он отбросил меня, как крысу, но до того, как упасть на тротуар, я успел сильно укусить его за предплечье.

— Бандит! — закричал он. — Я утоплю и тебя!

И в тот же миг пронзительно заверещал от боли. Я увидел острие зонтика перед его красной рожей.

— Мне выкололи глаз! — запричитал он.

— Отпусти собаку и мальчика! — раздался визгливый женский голос.

На крики прибежал полицейский, и состоялось короткое беспристрастное объяснение. Перед парнем-мясником возвышалась крупная костистая женщина в черном платье из сюра. У нее было злое и угрожающее лицо. Полицейский, похоже, хорошо знал ее, ибо почтительно поздоровался, приложив руку к шлему.

— Ха, ха! — сказал представитель закона. — Вот как предстает дело. Дурное обращение с животными и нанесение побоев и ран беззащитному ребенку. В отделение, дружок!

Он схватил парня за руку, но тот с силой оттолкнул его. Шлем полицейского покатился по земле.

— Сопротивление силам правопорядка! — рявкнул полицейский.

Моего врага тут же заковали в наручники, избили, а потом разъяренный полицейский поволок моего поникшего обидчика через овощной рынок.

— Малыш, ты совершил добрый поступок. Кто ты?

Импозантная женщина благодушно оглядела меня, улыбнулась и принялась промокать мой кровоточащий нос носовым платком.

— Очень хорошо защищать бедных невинных животных, — продолжила она. — Скажи, кто ты?

— Меня зовут Хилдувард Сиппенс… — пролепетал я.

— Что?.. Повтори-ка!

— Хилдувард Сиппенс, мадам.

— Сын портного из Темпельгофа?

— Да, мадам.

Она уставилась на меня живыми глазами и поджала тонкие губы.

— Боже Иисусе, — прошептала она, — хорошо, хорошо, так вот… — Она на мгновение задумалась, потом развернулась и оставила меня с кровоточащим носом и начинающей вспухать шишкой на лбу.

По возвращении домой отец собирался устроить мне памятную порку и уже тряс розгами за то, что я влезаю в дела, которые меня не касаются, когда дверь с треском распахнулась. На пороге возникла дама в черном с пронзительными глазами.

— Боже! — вскричал отец. — Аспазия!

Дама увидела поднятую розгу, и глаза ее вспыхнули яростным пламенем.

— Постарайся больше не трогать этого мальчика! — крикнула она.

Мой отец задрожал.

— У меня от него столько неприятностей… — залепетал он.

— Из него, по крайней мере, вырастет нечто более стоящее, чем из тебя, лодыря, — проворчала она. — Подай мне стул.

Отец, как всегда, завел жалобную волынку: мол, профессия не приносит денег, люди делят су пополам, жизнь дорожает и прочая, и прочая.

Его сестра некоторое время слушала, потом резко спросила:

— Сколько лет мальчугану?

— Почти тринадцать, — ответил отец.

— Каковы его успехи в школе?

— Учителя не жалуются. И у него красивый почерк.

— Что собираешься сделать из него?

— Если Бог поможет, будет парикмахером.

— Ба!.. — презрительно выговорила она. Схватила меня за плечо, покрутила, словно я был куклой, и проворчала: — В качестве сына портного он не очень презентабелен.

— Где же мне найти деньги, чтобы прилично одеть его?! — воскликнул отец.

— Здесь, — сказала она, доставая из кожаной сумки банковский билет.

— Сто франков, — прошептал отец, не веря глазам своим.

— Хватит! — приказала тетушка Аспазия. — Мальчуган мне нравится, он достоин лучшей участи, чем стать брадобреем. Я тебе сообщу о своем решении. — И сообщила о нем через неделю. — Хилдувард отправится работать в контору моего нотариуса, мэтра Бриса, — заявила она. — Его новая одежда готова?

Это заняло еще неделю, поскольку, как я уже говорил, отец мой работал медленно.

— Каждое воскресенье он будет приходить ко мне на кофе, — продолжила она, — я сказала «он», ибо ты и твоя жена можете оставаться дома.

Уверен, тетушка Аспазия симпатизировала мне, хотя никогда этого не показывала. Наши воскресные встречи не были особо увлекательными, но на столе всегда стояли лучшие кондитерские изделия. Тетушка не отличалась общительностью, а если говорила, то только о проделках своих кошек. Эти эгоистичные животные во многом улучшили ее отношение ко мне. Как только я появлялся в коридоре, три или четыре кошки выбегали мне навстречу, давая понять своими ласками, что они меня любят.

— Животные лучшие знатоки человеческих душ, — объявила тетушка Аспазия, — они отдают себе отчет, что ты неплохой парень.

Я явился к мэтру Брису. Тот попросил меня написать несколько строк, задал несколько вопросов о занятиях в школе и был очень доволен моим знанием французского языка.

После Пасхи я начал работать в конторе.

Первые недели я занимался только заточкой карандашей, очисткой и наполнением чернильниц, ходил с поручениями в почтовое отделение и регистрационную контору, а также открывал двери, когда отсутствовала служанка. Но вскоре мне выделили место у пюпитра и поручили переписку актов без ошибок и помарок. Господин Брис хвалил мои каллиграфические способности, отмечал отсутствие ошибок и сказал, что все у меня сложится хорошо, если я буду столь же прилежен.

Но работа меня не увлекала. Я часто принимался мечтать о белой блузе Патетье и его чистенькой цирюльне, но мой друг не желал слушать о старых химерах.

— Вообще, ты должен был поступить в полицию, — уверял он, — но неплохо стать и нотариальным клерком.

Однако господин Лекок забыт не был, и мы продолжали забавную игру, придумывая проблемы, хотя времени у меня стало значительно меньше.