Тайна трех подруг - Королева Лариса Анатольевна - Страница 13

Но помощницами незваные гостьи оказались никудышными, ибо ориентироваться на чужой кухне было сложно, и Ольга Вячеславовна, то шинкуя овощи, то помешивая жарящийся на сковородке лук, то присаживаясь на табурет и откровенно внимательно разглядывая сестер, не очень складно и последовательно рассказывала печальную историю семьи своей соседки. Таким образом девочки узнали следующее.

Светлана была поздним ребенком. Родилась она у Тамары Владимировны и Николая Николаевича в то время, когда старший сын уже в армии служил. Мать ему написала: дескать, вернешься, будет тебе сюрприз — братик или сестренка. На что Андрей ответил нечто вроде «Не позорься, какие тебе еще дети на старости лет!» Тамара на свойственные юности резкость и эгоизм обиделась и больше писать на эту тему ничего не стала. Не сообщила сыну и о рождении сестры. Однако вскоре телеграмму Андрею пришлось отбивать не о радостном, а о печальном известии.

Николай умер внезапно. Пришел с работы, присел к столу поужинать и вдруг опрокинулся вместе со стулом на пол. Врачи констатировали инфаркт. Так вот Тамара и вырастила дочку с семимесячного возраста одна. Сын на похороны к отцу приехал, но потом пропал на десять лет. Дослужил и остался жить и работать там же, на Дальнем Востоке. И только шесть лет спустя явился в отпуск с женой и мальчиком-школьником, который, судя по его возрасту, никак не мог приходиться Андрею родным сыном.

Светлана выросла красивой и яркой девушкой, избалованной матерью и мужским вниманием. Уже с седьмого класса бегала на свидания к старшим парням, однако подолгу ни с кем не встречалась, меняя кавалеров так же часто, как наряды, которые шила себе сама по выкройкам из журналов мод. Старший сын Ольги Вячеславовны тоже в свое время глаз не сводил с привлекательной соседки. Однако и он не избежал участи многих своих сверстников, поманенных и отринутых капризной красавицей. В голосе хозяйки дома и сейчас, многие годы спустя, сквозила материнская обида за сына.

— Так и сох мой Сашка по ней, пока в армию не ушел. Да и оттуда в каждом письме все спрашивал: как там Светка? Сколько уж говорила ему: не про тебя девка! Слишком гордая да балованная. По дому ничего не хотела делать, в огород, бывало, палкой не загонишь. И только десять классов кончила — сразу в Сочи! Дескать, не буду жить в вашей глуши, в земле копаться! Три лета подряд ездила подрабатывать, все жениха богатого искала. Да на курортах-то мужей не ищут, там так только, поразвлечься… Потом уж в Тольятти маханула. Тогда и заезжала с подружкой к Тамаре погостить. Говорила, подружка — детдомовка, вроде как с самого Магадана приехала. В Сочи они познакомились. Работали там вместе в кафе.

— Подругу Татьяной звали? — перебила Евгения.

Младшая сестра, которая слушала затаив дыхание, махнула рукой: не мешай, мол, и так все ясно.

— Я уж и не помню, пару дней-то и побыли они всего. Хотя нет, не Татьяной. Какое-то было имя посложнее, ненашенское, что ли… Ну вот, уехали они, устроились там на завод. Потом соседка хвасталась: дескать, дочка пишет, что с работы уволилась, потому как замуж вышла, врача себе богатого нашла, ребеночка ждет… Ну а потом все это и случилось со Светкой-то.

— А что случилось-то? — снова не выдержала Женя.

— В аварию попала. Из больницы прислали телеграмму. Тамара как уехала в Тольятти, так только через три месяца вернулась. Светку на руках в дом внесла. От девки тень одна осталась: ни ходить, ни говорить. Руки нет, глаза нет, пол-лица обожжено. Ребенка она потеряла, а уж на восьмом месяце была. Мужик, ясное дело, бросил. Калека — она кому, кроме матери, нужна?.. Мы с Тамарой и нянчились с ней. Вроде как выходили. Она у нас и ходить стала, и по дому даже старалась помогать, а все чахла. Бывало, выйдет во двор, сядет на стульчик раскладной, на солнышке греется. Думает о своем, а слезы по лицу так и катятся. А она их и не отирает, будто и не замечает вовсе… Эх, пропала девка ни за что! — Ольга Вячеславовна кухонным полотенцем промокнула пот со лба, тряхнула головой, откидывая назад прядь черных волос, и объявила. — Ну, вот и готов наш борщ. Щас петрушку закину да и есть будем. Вы ведь, поди, некормленные. Откуда приехали-то? Я и не спросила.

— Вообще-то из Екатеринбурга, но сейчас из Ростова, — туманно ответила Евгения.

Из кастрюли пахло так аппетитно, что сестры не нашли в себе сил отказаться от обеда, хотя и испытывали неловкость от того, что приходится есть в чужом доме, в который явились без приглашения.

— Простите, вы сказали, что ваша молодая соседка умерла десять лет назад, — сказала Светлана, не решаясь отправить в рот ложку с дымящимся ярко-оранжевым борщом, приправленным густой сметаной. — Но я была в этом доме как раз десять лет назад, в это же время года. Мы с мамой приезжали и ночевали тут.

— Да? — удивилась Ольга Вячеславовна. — А я и не знала. Приезжала, стало быть, ваша мама подружку перед смертью проведать, попрощаться. Может, Светлана написала ей, что умирает. У нее ведь рак был. Мы поздно спохватились. Как узнали, ничего уж поделать было нельзя. Сколько облучали ее, бедную, кололи — только волосы все повылазили. А осенью ушла она от нас… И откуда этот рак берется! Верно, от аварии беда на нее такая нашла… А Тамара в прошлом году ушла… Царствие им небесное… И только перед смертью и призналась мне, что дочка-то не просто так в аварию-то попала, а взорвали ее вместе с машиной!

— Как — взорвали? — Светка так и подскочила на своем табурете, уронив ложку на пол.

— Бомбу подложили в «Жигули». — Ольга Вячеславовна дотянулась до ящика разделочного стола и протянула гостье чистую ложку. — А кто уж, да за что, того не знаю. А Тамара до самой смерти боялась даже поминать об этом… Сына своего все в гости ждала. Так и не дождалась. Я ему уж потом телеграмму отбила на пол-листа. Так и написала: поимей совесть, выполни сыновний долг перед матерью, проводи в последний путь! Он, правда, прилетел. Думаете, с матерью проститься? Ничего подобного. Только с кладбища вернулись, как он мне: «Посоветуй, Вячеславовна, как скорее дом продать». Я говорю: «Это ты какой же дом собрался продавать?» — «Как какой? Свой, отцовский!» — «А с чего это он твой? Ты сестру-калеку нянчил? Ты мать парализованную досматривал? Или деньгами им помог? Раз только полтинник и прислал, когда со Светкой горе приключилось. А сколько на лекарства денег-то ушло?!» Дом-то Тамара мне отписала. Я сюда и переселилась, а свою хату детям оставила. И так уж последние годы почти постоянно здесь и жила, с невестками не лажу. Да и к Тамаре через забор не набегаться, ей же постоянный нужен был уход. Так что, вы думаете, сынок удумал? Выкопать мать обратно и экспертизу провести на предмет ее вменяемости! Она, говорит, в последние годы не в своем уме была, вот вы и воспользовались случаем дом захватить. Это ж надо такое придумать! Посмертную экспертизу на дееспособность проводить! Мои сыновья, как такое услыхали, так чуть не прибили его, гада. Еле ноги отсюда унес. А в суд все же подал заявление. Да ничего не высудил. Судьи тоже ведь понимают, что завещание есть завещание. И не бедный Тамарин сынок есть у него жилье…

Поняв, что Вячеславовна затронула больную для себя тему и не скоро с нее сойдет, Евгения осторожно перевела разговор.

— Скажите, а в каком году Света и ее подруга уехали в Тольятти?

— В каком году? Дай бог памяти… А что ж, я вам точно сейчас скажу. Это ж Сашка мой вот-вот из армии должен был вернуться. Я еще просила Светку: ты дождись парня, любит он тебя, может, что и выйдет у вас хорошее… Куда там! Это был восемьдесят третий. Октябрь, наверное.

— А когда с ней несчастье случилось?

— А это уж был восемьдесят седьмой, самое начало февраля. У меня как раз первая внучка родилась.

Девочки многозначительно переглянулись. Февраль восемьдесят седьмого — эта дата говорила им о многом. Именно в это время их мать переселилась в Екатеринбург. И Евгения спросила:

— А у вас не осталось фотографий Светланы? Писем, может, каких-нибудь?