120 дней Содома - де Сад Маркиз Донасье?н Альфонс Франсуа - Страница 53

После ужина Кюрваль захотел разыграть спектакль в духе описанного Дюкло. Он позвал Фаншон, она помогла ему сделать по-большому; он все проглотил, пока старая колдунья его стегала.

Эта сцена разогрела головы, со всех сторон слышались разговоры об испражнениях, и тогда Кюрваль, который все еще не разрядился, смешал свой кал с калом Терезы. Епископ сделал то же с Дюкло, Герцог – с Мари, а Дюрсе – с Луизон. Это было просто невероятно – проводить время со старыми шлюхами, когда рядом было столько прелестных молодых объектов любви. Как известно, порок рождается от пресыщения, и среди греха рождается преступление. Разрядился один Епископ. Потом все если за стол.

Возбудившись нечистотами, во время оргии наши друзья развлекались только с четырьмя старухами и четырьмя рассказчицами – остальных отправили спать. Было столько сказано и столько сделано, что наши развратники уснули в объятиях опьянения и истощения.

Двадцатый день

Накануне произошло кое-что очень забавное. Герцог, абсолютно пьяный, вместо того, чтобы пойти к себе в комнату, свалился в кропать Софи. Малышка говорила ему о том, что это против правил, но он и не думал отступать, утверждая, что он в своей кровати с Алиной, которая должна была стать его женой на эту ночь. Те вольности, которые он мог себе позволить с Алиной, пока еще были запрещены с Софи. Поэтому, когда он захотел поставить Софи в позу, нужную ему для получения удовольствия, и бедная девочка, с которой еще не происходило ничего подобного, почувствовала, как огромная головка члена Герцога разрывает ее узкий задний проход и хочет туда углубиться, – она начала кричать изо всех сил и, вырвавшись, голой, спасаясь от Герцога, бегала по комнате. Герцог бегал за ней, чертыхаясь и все еще принимая ее за Алину. «Плутовка, – кричал он, – разве я тебя в первый раз?» – думая, что он, наконец-то, ее настиг, Герцог упал в кровать Зельмир и начал ее целовать, уверенный, что Алина образумилась. Но здесь все повторилось, как с Софи. Герцог хотел достигнуть желаемого, а Зельмир, как только поняла его намерения, начала кричать и спасаться от него бегством. Тем не менее, Софи, которая спаслась первой, понимая, что надо навести порядок, искала, кто бы им помог и первая ее мысль была о Дюкло. Но та сама напилась во время оргии, лежала бездыханная посреди кровати Герцога и не могла дать никакого внятного совета. В отчаянии, не зная, кто еще может прийти им на помощь в таких обстоятельствах и слыша, к тому же, как все ее подруги кричат о помощи, Софи решилась постучать к Дюрсе, у которого в эту ночь была его дочь Констанс. Она рассказала о происшествии Констанс и та, несмотря на протесты пьяного Дюрсе, который уверял ее, что вот-вот кончит, осмелилась подняться. Она взяла свечу и прошла в комнату девушек. Их она застала мечущимися по комнате в ночных рубашках и убегающими от Герцога, который ловил одну за другой, все еще уверенный, что имеет дело с одной Алиной, которую он называл «ведьмой.» Констанс выразила ему свое удивление и попросила позволить отвести в его комнату, где он нашел послушную Алину, готовую выполнить все его требования; Герцог, только о том и помышлявший, сделал с красивой девушкой что хотел, – и тут же уснул. На другой день все долго смеялись, обсуждая ночное приключение Герцога. Герцог уверял, что если, к несчастью, он и попал на девственницу, то с него в этом случае не надо брать штраф, так как он был пьян. Но его убедили, что он заблуждается, и ему пришлось-таки очень дорого заплатить. Завтракали в гареме, как всегда. Но все девушки были перепуганы насмерть. Никаких нарушений не было ни здесь, ни у мальчиков. За обедом и за кофе все прошло как обычно. И наши друзья разместились в зале ассамблеи, где Дюкло, которая уже совершенно пришла в себя после бурной ночи, позабавила собравшихся пятью следующими рассказами: «В этой истории опять участвую я сама, – сказала она. – Однажды ко мне пришел врач. Его целью было осмотреть мои ягодицы. И так как он нашел их великолепными, он целый час их целовал. Потом он поведал мне о своих маленьких слабостях. Я, впрочем, их знала. Сначала я должна была сделать по-большому. Я наполнила фарфоровый белый горшок, которым обычно пользовалась в подобных операциях. Получив мой кал, он его тут же проглотил. Как только он сделал это, я вооружаюсь хлыстом из бычьих жил (таков был инструмент, которым надо было щекотать его зад) и начинаю его стегать, ругаясь. Он, не слушая меня, разряжается и тут же поспешно исчезает, оставив на столе луидор. Вскоре я передала еще одного посетителя в руки Люсиль, которая без особого труда помогла ему разрядиться. Ему важно было, чтобы кусок кала, который ему дали, принадлежал старухе и чтобы та сделала его перед ним. Я дала ему кал семидесятилетней старухи, имевшей язву и рожистое воспаление, у которой уже пятнадцать лет был всего один зуб. «Очень хорошо, чудесно, – сказал он. – Мне как раз это и надо.» Заперевшись с Люсиль и старухиным калом, он потребовал, чтобы ловкая и любезная девушка вдохновляла его съесть это недостойное блюдо. Он его нюхал, рассматривал, трогал, но не больше того. Тогда Люсиль, решив применить более сильное средство, положила в камин лопату и сказала, что сейчас поджарит ему зад, если он не решится. Он побледнел, попытался попробовать, но испытал отвращение. Тогда Люсиль спустила ему штаны, обнажив его отвратительный бледный зад, и слегка его прижгла. Старик завыл и разразился потоком проклятий. Люсиль повторила операцию. Он кусал губы от боли. Кончилось тем, что Люсиль все-таки прижгла ему зад. Когда она сделала это в третий раз, он наконец разрядился. Я редко видела в момент извержения спермы такое невменяемое состояние! Он кричал, как бешеный, катался по полу, можно было подумать, что у него приступ эпилепсии. Очарованный нашими хорошими манерами, он обещал постоянно к нам приходить при условии: я буду давать ему всегда одну и ту же девушку, но кал должен быть от разных старух. «Чем более отвратительными будут старухи, – говорил он, – тем больше я буду платить. Вы не можете себе представить, как это меня возбуждает!» Один из его друзей, которого он мне прислал, в этой извращенности пошел еще дальше. Ему требовался кал от самых грязных и отвратительных грузчиков. У нас в доме жил восьмидесятилетний слуга. Так вот его кал необыкновенно понравился нашему клиенту. Он проглотил его еще теплым, в то время как Огюстин ему прижигала зад. Его кожа дымилась, на теле остались ожоги. Еще один клиент просил колоть ему шилом живот, бедра, ягодицы и половой член. Далее церемония была похожа на предыдущую: для возбуждения ему тоже требовалось проглотить кал, который к клала в горшок, но он не интересовался, кому этот кал принадлежал. Невозможно даже вообразить себе, господа, где мужчины иногда черпают сладострастие в огне своего воображения! Я знала одного, который требовал, чтобы я била его тростью по заднице, пока он проглатывал кал, который при нем доставали из отхожего места. И его сперма ни выделялась в мой рот до тех пор, пока он не проглатывал это отвратительное блюдо!»

«Все относительно, – сказал Кюрваль, гладя ягодицы Ла Дегранж. – Я убежден, что можно идти еще дальше.» – «Еще дальше? – удивился Герцог, который в это время поглаживал голый зад Аделаиды, бывшей в этот день его женой. – И что ты собираешься делать, черт возьми?» – «Я нахожу, что не все еще сделано в этих ситуациях, – сказал Кюрваль.» – «Я тоже так думаю, – сказал Дюрсе, который ласкал зад Антиноя. – Но я чувствую, как моя голова пухнет от всего этого свинства.» – «Держу пари, я знаю, что хочет сказать Дюрсе, – вмешался Епископ.» – «И какого черта? – закричал Герцог.»

Тогда Епископ поднялся и что-то сказал Дюрсе, который утвердительно кивнул. Епископ что-то шепнул Кюрвалю, и тот сказал: «Да, ну конечно, да.» А Герцог воскликнул: «А, черт, я бы никогда ее не нашел.»