Не склонив головы - Калачев Владимир Сергеевич - Страница 35

Аркадий Родионович уже неоднократно обращал внимание на то, что доктор Майер очень интересуется развитием науки в Советской России, жизнью русских ученых. Майер часто спрашивал об этом Органова, порою даже спорил. Беседы между учеными происходили в часы, когда в лаборатории, кроме них, никого не было. В присутствии своих научных сотрудников и особенно Герберта Хюбнера доктор становился сдержан и, пожалуй, подчеркнуто сух. Аркадий Родионович догадывался, почему вдруг изменял свое отношение к нему Майер и как это ему неприятно.

Вот и сегодня Органов заметил, что немецкий ученый с утра несколько раз подходил к нему. Вероятно, доктор о чем-то хотел поговорить с ним. Но, как нарочно, едва Майер появлялся в лаборатории, туда сразу же заглядывал Хюбнер.

К концу дня Майер пришел снова. Пришел он почти сразу же после того, как Органову передали записку от Лугового.

— Герр профессор, мне надо поговорить с вами, — немного волнуясь, обратился он к Органову.

— Пожалуйста, доктор.

— Нет, нет… — заторопился Майер, — здесь нам могут помешать.

— Извините, но я не знаю…

— Прошу вас быть моим гостем… дома…

— К вам, домой? — удивился Аркадий Родионович. — Разве мне…

— Да, да, все улажено. — Майер улыбнулся. На улыбка получилась такой грустной, что Органову сделалось не по себе. По-видимому, уладить это доктору было не так просто.

… Вечером, впервые оказавшись за пределами заводской территории, Аркадий Родионович ехал на машине доктора Майера по широкой автостраде. Дорога была хорошая и меньше чем через полчаса автомобиль мчал их уже по улицам огромного города. В пути ученые больше молчали. Аркадий Родионович смотрел в боковое окно. Широкая асфальтированная магистраль тянулась на многие километры. И кругом камень и бетон. Большие потемневшие дома, массивные чугунные изгороди, глыбы памятников и парки, потонувшие в вечерней темноте, — все мрачно подавляло тяжестью и масштабами. Позади осталась чугунная фигура сидящего человека. Она будто вдавлена между деревьями. Это — Бисмарк, первый канцлер Германской империи. А там, чуть поодаль, другая фигура — идеолог прусского юнкерства фельдмаршал Мольтке…

И снова широко и пустынно тянется Вильгельмштрассе. Дома идут сплошной стеной. Дома огромные, кое-где с отвалившейся штукатуркой, зияющими провалами в красных стенах, совершенно без стекол в окнах, с заплатами и рваным железом на крыше… В Берлине неспокойно, столицу Германии бомбят все чаще…

— Сейчас темно, маскировка, — повернувшись к Органову, тихо проговорил Майер. — Но, профессор, мы проезжаем исторические места. О, здесь можно было прочесть историю Германии. — Доктор замолчал, а немного позже добавил: — Как изменился Берлин…

И Аркадий Родионович невольно вспомнил другой город, далекий, но бесконечно дорогой…

— В Москве сейчас тоже затемнение — прошептал он, ни к кому не обращаясь. — Затемнение…

В словах русского профессора прозвучала глубокая грусть.

Дом немецкого ученого — небольшой особняк с верандой — был расположен очень удобно с выходом в парк. Высокие узкие окна, стрельчатая и тоже высокая крыша и потемневшие от времени резные украшения фасада — свидетельствовали о том, что дом построен очень давно.

Едва Органов переступил порог, ноги его утонули в пушистом ворсе ковровой дорожки. Коридор был слабо освещен. Лампы, похожие на старинные газовые рожки, не могли рассеять устоявшийся здесь полумрак. Зато в комнатах мягкий свет разливался спокойно. Мебель, массивная, из темного мореного дуба, так же; как и дом, по-видимому, перешла к Майеру по наследству и десятилетия стояла без движения на одном и том же месте.

Совершенно не похож на другие комнаты был кабинет ученого. Просторный и в то же время уютный, с огромными застекленными шкафами, сплошь заполненными книгами, мягкими удобными креслами, он напоминал ту комнату, к которой привык за долгие годы русский профессор у себя на Родине. И, войдя в кабинет немецкого ученого, Органов почувствовал волнение…

Он не притронулся к кофе, поданному экономкой фрау Эльзой. Он неподвижно сидел в кресле. Доктор Майер не нарушал молчания, — понимая душевное состояние своего коллеги. Когда Аркадий Родионович встал и прошелся по кабинету, чтобы немного развеять нахлынувшие воспоминания, Майер прервал молчание.

Но заговорил Майер не о том, ради чего пригласил к себе Органова. Немецкий ученый не хотел расстраивать своего необычного гостя…

Долго беседовали в этот вечер ученые о проблемах развития радиолокационной техники. Аркадий Родионович с большим интересом слушал Майера. Доктор понял, что русский профессор высоко ценит его изыскания, интересуется его опытами. Но когда разговор зашел об использовании радиолокации в войне, то русский ученый во многом не разделял точку зрения Майера.

— Следует иметь в виду то обстоятельство, в чьих руках находится это новое оружие.

— Но это уже область политики, — Майер наклонил голову. — Мой ассистент Эрнст лучше разбирался в таких вещах. Он и мне, помог кое-что понять.

— У Эрнста была светлая голова, — с грустью проговорил Органов. — Эрнст очень хорошо понимал, как ужасна война. Он любил свой народ, верил в него, — Аркадий Родионович посмотрел прямо в лицо доктора. — И Эрнст, возможно, замучен, погиб в гестаповских застенках!..

Майер снова вдруг отчетливо вспомнил о разговоре в Имперском совете, в гестапо, куда ездил накануне.

…В Имперском совете на вопрос Майера: «Что с моим ассистентом Эрнстом Генле?» — ему ничего не ответили, сославшись на то, что этим делом занималось гестапо. Но зато Майера уведомили: — «Днями ждите прибытия авторитетной комиссии. Она будет знакомиться с научно-исследовательской работой в центральной лаборатории. Комиссию особенно интересует работа русского профессора!»

В гестапо доктора встретили холоднее. Так же, как в Имперском совете ничего не сообщили о Генле. Но когда ученый уходил, гестаповцы в нескольких словах рассказали о ночном происшествии в зоне чрезвычайно важного объекта номер двести восемь и, как бы вскользь, намекнули: «Это — тонко продуманная диверсия. Все нити ведут на завод…»

Все это вновь пришло на память ученому и напомнило ему о главном, из-за чего был приглашен на квартиру профессор Органов.

— Аркадий Родионович! — обратился Майер к своему гостю. — К нам скоро прибудет комиссия… — руководитель центральной лаборатории концерна «Динкельбарх-верке» нахмурился. Он начал рассказывать гостю о своем посещении Имперского совета и гестапо.

Рассказывал доктор тихо, не скрывая своего волнения.

Органов слушал его с большим вниманием. Ученые не заметили, как скрипнула дверь, они не могли видеть и то, что за дверью уже давно притаилась экономка доктора Майера фрау Эльза. Она прислушивалась к разговору ученых, стараясь не упустить ни одного слова…

В то время, когда ученые вели беседу, Шницлер сидел в своем кабинете на заводе. Он несколько раз перечитал бумагу из канцелярии рейхсфюрера СС Гиммлера и почувствовал холодную дрожь на спине. Прошло всего несколько часов, как Шницлер разрешил русскому профессору уехать с завода на квартиру руководителя центральной лаборатории. И черт возьми, он позволил это без санкции начальника, позволил как раз в то время, когда в высших инстанциях был уже подписан секретный приказ.

Медлить нельзя. Шницлер понял что его ожидает, если там, наверху, узнают о его неосторожных действиях. Он срочно вызвал солдат охраны и выехал в Берлин, на квартиру доктора Майера…

Через полчаса в кабинет ученого вошла фрау Эльза.

— Герр профессор, — испуганным голосом обратилась она к Майеру, — какой-то офицер требует немедленно впустить его в дом.

Майер в недоумении посмотрел на Аркадия Родионовича, затем на свою экономку.

— Какой офицер, зачем?

— Не знаю, — отозвалась фрау Эльза. — Он требует…

— Хорошо, пусть войдет.

На пороге появился майор Шницлер. За его спиной были видны солдаты из внутризаводской охраны.