Маг поневоле (СИ) - Алексин Иван - Страница 63

— Только преобразуешь мой дар и всё! Ты понял?

— Понял! — Вскочив с пола, айхи лихорадочно засуетился. — Спешить нужно! Надо успеть ритуал провести!

— Что за ритуал то хоть? — Сделав выбор, я больше не сомневался.

— Да ничего сложного! — Отмахнулся коротышка, буквально пританцовывая вокруг меня. — В мешке своём поройся. Игла нужна!

Кивнув головой, я вынул из мешка чурбачок обмотанный ниткой и выдернул иголку.

— Ну. Дальше что?

— А дальше всё просто! — Толик начал подпрыгивать от возбуждения. — Колешь иглой палец и смазываешь своей кровью кольцо. И даже говорить ничего не надо! Просто подумай при этом, что разрешаешь мне доступ к твоей силе!

— Как скажешь, друг! — Вновь кивнул я, поднося иглу к пальцу. Затем широко улыбнулся и глядя прямо в глаза взбудораженному коротышке, с наслаждением произнёс. — Обломись, блохастый! Я уж лучше на удачу положусь, чем тебе доверюсь! — И встал, прислушиваясь, к всё громче звучащим шагам. Настало время инициации.

Глава 11

— Вельд, сын Велима.

Хриплый, надтреснутый голос школьного писаря, заставил меня вздрогнуть. Вот и настал момент истины! Сейчас мою тушку в мага переделывать будут!

Я потопал к помосту, зябко передёрнув плечами. Как же холодно! Вроде и солнце уже в зените, а холодно. Да уж. Вступает осень в свои права. Вступает. Не май месяц на дворе. А мне кроме рубахи и штанов так ничего выдать и не удосужились. Впрочем, грех обижаться. Не один я такой! Нас таких тут с полсотни наберётся. Мне ещё повезло! Гаврила, видимо, меня сюда перед самой инициацией привёл. А сколько остальные простояли? Судя по посиневшему, трясущемуся Гонде, немало! У него даже сил, моему появлению, как следует удивиться, не хватило! Ничего! Пускай привыкает! Нам ещё рандеву, с этим подонком, в самом ближайшем времени предстоит!

Инициация, по укоренившейся, за многие годы, традиции, проходила на школьной дворе — довольно большом, стиснутом стенами прямоугольнике, вымощенным крупным, бурым камнем. Любят здесь, похоже, строить дома, в виде вытянутой баранки. С одной стороны, над двором нависал, продолговатый массивный балкон, с не немее массивным навесом над ним. В нём, судя по всему, и должен был восседать благословенный князь Вилича Уго Милостивый со своей свитой. Вот только не соизволил. Видимо, нашлись у местного правителя заботы поважней, чем торчать в такую холодину, на скучной процедуре воспроизводства ушлёпков. Соответственно, не явился никто и из дворян. Да и Лишний бы с ним, да только нам битый час ждать на холоде пришлось, пока гонец из дворца не прибыл. Напротив балкона, вплотную к стене примыкал невысокий деревянный помост. На нём то и расположились главные действующие лица проводимого спектакля: древний старик-писарь, плотно закутанный в кожаную, видавшую виды, курточку; здоровенный пожилой маг, с лицом отъявленного разбойника с большой дороги, в трещавшем по швам, замызганном, почти утратившем свой цвет, балахоне и отец Никонт, расположившийся у самого края, возле огромного, окованного железом сундука. За их спинами, возле самой стены, на массивных коричневых плитах, стояли четыре круглых стеклянных чаши. Одна из них, крайняя справа, была пуста. В соседней, испуская небольшой, еле заметный, дымок, тлела горстка углей. Донышко следующей, было залито водой, подкрашенной, очевидно, для лучшей видимости, в бледно-красный цвет. В крайний слева сосуд, насыпали тонким слоем песок, также едва прикрыв дно.

— Пусть Трое решат твою судьбу, отрок. — Привычно приветствовал меня отец Никонт. — Да будет вечно их правление. — И отвернулся, прикрыв рот рукой. По всему видать, наскучило, одно и то же повторять. Как-никак уже больше десятка человек инициацию прошли.

Я, молча, поклонился и подошёл к писарю, близоруко склонившемуся над большой потрёпанной книгой коричневого цвета, обитой металлическими полосками по краям.

— Распишись вот тут. — Старик ткнул скрюченным пальцем в книгу и сунул мне в руку перо с уже налившейся на конце каплей чернил.

Вот ведь! Вроде средневековье, а уже бюрократия! А вот интересно, я писать то умею? Тот ещё вопрос! Судя по всему, местные в этом нисколько не сомневаются. Тут грамотность поголовная. Во всяком случае, среди мужского населения. За этим жрецы строго следят. Никто же заранее не знает, кого Трое в ушлёпки выберут. А в школе безграмотные не нужны. Но я то ничего из этого процесса обучения не помню. А вдруг не умею? И что тогда будет?

— Чего застыл, словно Нерюх перед стадом коровьим?! — Зло зашипел на меня писарь. — Подписывай, давай!

Я, с замиранием сердца склонился, над слегка пожелтевшим листом пергамента и ткнул в него пером, мысленно повторяя " Вельд, сын Велима. Вельд, сын Велима". К моему изумлению, рука послушно вывела на пергаменте нужную надпись. Я даже прочитать её смог. Уф. Даже взмок от напряжения! Но получилось же! Помнит тело вложенную в него науку! Помнит!

— Ты чего опять встал, отродье Лишнего?! — Окончательно разозлился старик. — Расписался и ступай отседова! Будет он тут ещё мне лыбится, выкидыш вопящих!

— Сюда иди, изгой, — рявкнули мне в спину. — Долго я тут из-за тебя мёрзнуть буду?

Я, поспешно отвернувшись от писаря, быстро подошёл к грозно насупившемуся магу.

— Ты чего мешкаешь, выкормыш айхи? — Грозно навис надо мной верзила. — Мне что здесь до вечера на ваши мерзкие рожи смотреть? Плетей захотел?!

"В зеркало посмотрись", — подумал я, разумеется, не став озвучивать свою мысль вслух. Глупо плевать в сторону сильных мира сего, не имея никаких козырей на руках. Нет. Плюнуть, конечно, можно. Вот только никому от этого ни жарко, ни холодно не будет, а тебе твой же плевок по морде до кровавых соплей и разотрут. И так вон служки, что возле стены с плетьми в руках стоят, подобрались. Только команды ждут, чтобы набросится.

— Оставь его, Ликон. — Нехотя буркнул Никонт, зябко кутаясь в свою шубу. — С каждым изгоем возиться, и впрямь тут до вечера проторчим. Проводи инициацию.

— Как скажешь, всеблагой отец. — Поклонившись отцу-наставителю, Ликон злобно зыркнул в мою сторону и направился к сундуку. — Снимай рубаху и ложись! — Рявкнул он мне через плечо.

Заскрипев зубами от бессильной злобы, я, молча, снял рубаху и лёг на заляпанные грязью доски. Ничего. Со всеми со временем сочтусь. Месть — это блюдо, которое надо есть холодным. Подошёл Ликон. Склонился, оскалив рот в хищной улыбке, и положил мне на грудь тёмно-бурый круглый камень, величиной с мой кулак.

Внутри всё похолодело. Нет, это бы не страх боли как таковой, хотя он и присутствовал, конечно. Вопли моих предшественников ясно показали, что там приятного было мало. Но этот, чисто животный страх, был задвинут на второй план другим, более сильным страхом — страхом неопределённости. Когда ты знаешь, что наступил ключевой поворотный момент в твоей жизни и именно сейчас и решится, какова в дальнейшем будет твоя жизнь. Кто-то скажет — и что тут страшного? У каждого такие моменты были. Например, после окончания школы. Так вот — это совсем не то! После школы ты сам сознательно выбираешь свой путь, оптимальный на твой взгляд. И не важно — ошибся ты или нет. На тот момент будущее рисуется тебе светлым и прекрасным. Здесь же другое. Здесь нет твоего выбора. И эти чаши — это даже не лотерея. Всё уже заранее предрешено и увы не тобой. Либо есть у меня способности к более престижным здесь стихиям земли и воды, либо нет. Так что здесь больше подходит сравнение не с выпускником школы, с надеждой глядящем в будущее, а с рабом на невольничьем рынке, с содроганием гадающим, куда он попадёт: к относительно доброму хозяину или на рудники или галеры. Причём светлого будущего априори здесь не предвидится. Невольником ты останешься в любой случае.

Я стиснул зубы, твёрдо решив не заорать. Не хочу доставлять удовольствия этому уроду. Постараюсь перетерпеть.

Пару секунд ничего не происходило, затем камень начал стремительно нагреваться, словно подключенный к розетке утюг. Вначале я ещё пытался терпеть, но проклятая штука раскалялась всё сильнее, буквально прожигая мне кожу. Я, взвыв, попытался скинуть проклятый камень с себя и с ужасом понял, что не могу даже приподнять руку. Словно этот кристалл, обжигая, одновременно вытягивал из меня все жизненные силы. Намерение, молча стерпеть боль и сохранить достоинство, было забыто. Я заорал во всё горло, изо всех сил пытаясь, повернутся набок, чтобы сбросить с себя раскалённое ядро. Тщетно. Артефакт словно приклеился к коже, продолжая терзать моё тело. Более того, мне стало казаться, что эта дрянь, спалив кожу, начала вплавляться в мою грудную клетку, выжигая мясо и кости на своём пути. Тело выгнуло дугой, отчаянный крик сменился беззвучным хрипом, пальцы, сдирая ногти, судорожно царапали по доскам. Боль была всюду, боль длилась вечность, боль была частью меня.