Эскапада - де Ренье Анри - Страница 28

– Нужно полагать, что да, и это будет вернее, мой прекрасный кавалер, так как драгуны сейчас сказали мне, что кругом шатается много всякого сброда.

И, словно про себя, она проворчала:

– Подите ж вы с этой молодежью, когда мальчишке или девчонке заберется в голову любовь, то они уж не могут удержаться от того, чтобы не гонять по дорогам!

Пока старуха говорила, Анна-Клавдия вдруг вспомнила, что она уехала из Эспиньолей, не захватив с собою денег. Она поспешно оборвала две золотые пуговицы от обшлагов камзола и положила их в протянутую руку старухи, которая при виде этого бросилась назад и проворно захлопнула за собой дверь своей лачуги; но Анна-Клавдия не долго изумлялась этому внезапному бегству. Старуха вновь показалась в слуховом окошке и закричала ей пронзительным голосом, потрясая в воздухе кулаком:

– А, воровка, негодяйка, потаскуха, так то ты расплачиваешься с добрыми людьми: сбываешь им награбленное! Проваливай со своей рогатой треуголкой, потаскуха, висельница!

В ответ на эти ругательства м-ль де Фреваль презрительно пожала плечами, но все же испытала странное ощущение. Ей показалось, что она окончательно вступает в новую жизнь, жизнь, где все было непохоже на прежнее, где говорили совсем другим языком, где все будет жестоким, грубым, и она чувствовала, что в ней начинают просыпаться какие-то глубоко скрытые инстинкты, для которых новая обстановка оказывалась, как нельзя более подходящей, словно они могли развернуться в ней во всю ширь…

II

Она, не останавливаясь, проехала Бурвуазэн, где, с наступлением сумерек, в домах зажигались первые огни. Теперь была уже ночь и снова взошла луна. Она не отличалась той серебристой ясностью, как в прошлую ночь, но достаточно освещала дорогу, по которой ехала м-ль де Фреваль. По мере удаления от Бурвуазэна местность становилась все более дикой. Такой характер носила она до самого Сен-Рарэ, расположенного при въезде в обширную и хорошо возделанную равнину, тогда как пространство, отделявшее Сен-Рарэ от Бурвуазэна, представляло собой лишь голые пустоши, чахлые рощицы и невозделанные земли с возвышавшимися среди них холмистыми плато, на одном из которых был расположен замок От-Мот, о котором рассказывал г-н де ла Миньер. Анна-Клавдия, пустив своего усталого коня идти, куда ему заблагорассудится, повторяла про себя сведения г-на де ла Миньер, которые тот давал в ее присутствии г-ну де Вердло.

Повторяя их, м-ль де Фреваль вглядывалась в окружающее. Дорога становилась все более трудной, и лошадь часто оступалась, натыкаясь на большие камни. Луна скрылась за тучу, и в полутьме местность выглядела довольно мрачно. Это была какая-то лощина, по которой дорога все время извивалась и была изборождена рытвинами. Вдруг лошадь остановилась. В этот момент снова показалась луна, и м-ль де Фреваль различила стену, тянувшуюся вдоль дороги.

Уж не харчевня ли это? М-ль де Фреваль подумала было об отдыхе, но воспоминание о мегере, расточающей ругательства, прогнало у нее эту мысль. К тому же, лучше было воспользоваться появлением луны из облаков и попытаться погнать вперед коня. Тот решительно заупрямился и стал брыкаться. М-ль де Фреваль соскочила наземь и со всяческими предосторожностями стала пробираться вдоль стены. Миновав образуемый стеною угол, она обнаружила в ней низенькое оконце, откуда пробивался луч света. Она медленно приблизилась и заглянула внутрь через запыленное стекло.

Перед нею открылась довольно обширная закуренная зала с потолком из толстых балок, освещенная несколькими сальными свечами в медных подсвечниках. Через залу тянулись столы, уставленные бутылками, жбанами и оловянными кружками. Вокруг этих столов, на деревянных лавках сидело семь или восемь человек. На них были шляпы с опущенными полями и темные костюмы. За плечами у них висели сумки, а из-за пояса виднелись пистолеты с блестящими рукоятками. У каждого между ногами стоял также мушкет. Они вели оживленный разговор. Их резкие жесты соответствовали их жестким и грубым лицам с щеками и подбородками, заросшими бородой. Двое из этих людей играли в карты. Слышались их глухие и хриплые голоса. Вдруг один из игроков с силой стукнул по столу кулаком. Завязалась шумная ссора.

– Я спущу с тебя шкуру, плут!

– А я выжму из тебя все сало, жирный боров! Туча ругани и проклятий поднялась к потолку притона. Трубки дымились в глотках. Там должно быть стоял крутой и крепкий человеческий запах, запах пота, свечного сала, вина и табаку, воздух наверное был едким и тошнотворным, от которого запершило бы в горле и заслезились бы глаза. Анна-Клавдия долго созерцала эту теплую компанию, пьющую и чертыхающуюся, собравшуюся при мерцаньи сальных свеч в заброшенной харчевне, окруженной тишиною ночи и пустынностью голых полей. Значит это были они, и среди них должен был находиться он. Он! Она отошла от окна и сделала несколько шагов в темноте, как вдруг оступилась и чуть было не упала. Она нагнулась, чтобы убрать предмет, на который она только что наткнулась. Это был мушкет. Караульный, вероятно, прислонил его к узкой двери, открывавшейся в стене. Анна-Клавдия толкнула створку. Она очутилась на пороге залы, где пировала честная компания. При виде ее все вдруг замолкли. Некоторые из присутствующих повскакивали с мест. Она различила наведенные на нее дула пистолетов. Тогда она шагнула вперед и произнесла внятно и твердо: – Мне хотелось бы поговорить с вашим начальником.

Она стояла неподвижно и очень прямо, высоко подняв голову в маленькой треуголке с галунами, и не пошевелилась, даже когда почувствовала дуло пистолета у виска. Свет свечи, которую один из присутствовавших поднес к самому ее лицу, не заставил ее опустить глаза. Казалось, что она нисколько не смущена своим пребыванием в этой странной компании, посреди людей с преступными и жестокими физиономиями, в этой убогой и подозрительной харчевне, под этими зловещими взглядами, устремленными на нее. Бандиты примолкли и, казалось, сговаривались. До м-ль де Фреваль донеслось несколько смешков. Она покраснела, затем, так же громко и внятно, повторила:

– Я пришла поговорить с вашим начальником.

И она нетерпеливо стукнула ногой по залитому вином и заплеванному полу.

Смешки усилились. Из-за стола поднялся один из бандитов, рыжий детина, с циничным и жестоким лицом. На нем была широкополая шляпа. На губах у него блуждала нехорошая улыбка, насмешливая и плутоватая. Он стал перед м-ль де Фреваль, коснулся пальцем ее шляпы и сказал пьяным голосом;

– Я – атаман. Она смерила его презрительным взглядам?

– Я хочу поговорить с атаманом Столиким. Детина грубо повторил:

– Это я.

Она отрицательно качнула головой. Раздался звучный хохот. Чей-то мушкет с глухим стуком упал на истоптанный пол.

Детина с рыжей растительностью обернулся:

– Замолчи ты, Курносый!

И он повторил с упрямой настойчивостью пьяницы:

– Атаман, это – я. Она пожала плечами:

– Нет.

– Ладно! Если я не атаман, то ты тоже не кавалер, за которого ты выдаешь себя, красотка! Но так как ты хорошенькая, то давай выпьем со мной за здоровье атамана. Кокильон готов к твоим услугам.

Он взял со стола полную кружку, отпил глоток и протянул ее м-ль де Фреваль. Она оттолкнула ее рукой. Вино хлестнуло Кокильону в лицо, и кружка покатилась к его ногам. Одним прыжком детина навалился на нее. Он схватил ее за талию и своим ртом, из которого несло, как из винной бочки, стал искать ее губ, но Анна-Клавдия уклонялась от его пьяного поцелуя. Произошла недолгая борьба, затем Кокильон вдруг покачнулся, поднес руку к груди и грузно осел на пол с рычанием:

– Ах, стерва, она убила меня!

Яростный рев наполнил залу. Анна-Клавдия отбивалась от грубых рук ринувшихся на нее мужчин. Один схватил ее в охапку. Другой вырвал у нее кинжал, которым она ударила Кокильона. Под ударами она сохраняла свой надменный и бесстрастный вид, неподвижно устремив глаза в глубину залы, где только что открылась дверь, в которой показался человек высокого роста, властным голосом бросивший слова: