Эскапада - де Ренье Анри - Страница 12

V

Перечитывая эти памятные письма г-жи де Морамбер, полученные им одно за другим, г-н де Вердло каждый раз испытывал удивление, с которым соединялось некоторое чувство любопытства. Первое из этих писем горестно поразило его известием о трагической смерти г-на Шомюзи. Затем, когда г-жа де Морамбер сообщила ему о присутствии в монастыре Вандмон этой воспитанницы и высказала свои предположения насчет возможного отцовства г-на де Шомюзи, изумление его возросло еще более и превратилась в остолбенение, когда г-жа де Морамбер известила его о странном подарке, который она припасла для него, распорядившись по собственному усмотрению и не спросив его согласия. В первую минуту г-н де Вердло решительно воспротивился этой перспективе, нарушавшей все его привычки и противоречившей всем его принципам. Он стукнул палкой по паркету, просыпал на жабо табак из табакерки и в течение более двух часов расхаживал по большой аллее сада, чертыхаясь и жестикулируя. Мимика и возбуждение г-на де Вердло были настолько необычны, что вызвали беспокойство у Аркнэна, и тот решился подойти к барону, который тут же и поведал ему о несчастье, готовом стрястись над ним. При этом признании воинственное лицо сьера Аркнэна расплылось в насмешливой и довольной улыбке, как если бы приезд в Эспиньоли этой молодой барышни был событием одновременно комическим и приятным. Мэтру Аркнэну очень нравилась мысль, что барышню будет сопровождать Гогота Бишлон, которая проведет, значит, в замке по крайней мере несколько дней; равным образом его очень прельщала картина, как он будет гарцевать верхом подле дверцы кареты. Эта поездка будет для него развлечением. Вот почему г-н де Вердло не встретил у Аркнэна отклика на свое недовольство, которое, при всей его искренности, было все же окрашено некоторым любопытством.

На кого, в самом деле, могла быть похожей эта особа, в покровители и охранители которой он так бесцеремонно назначался семейным деспотизмом г-жи де Морамбер? Напрасно г-н де Вердло перечитывал описания ее наружности, сделанные невесткой, он не мог с точностью представить себе ее. Его опыт по части женщин был очень недостаточен для этого. Два лица, наилучше запечатлевшиеся в его памяти, были: маска влюбленной фурии Дю Вернон и угловато-суровые черты его невестки Морамбер. Напрасны были попытки г-на де Вердло поместить между двух этих лиц лицо Анны-Клавдии де Фреваль. Он мысленно рисовал себе его овал или округлость, выбирал для нее глаза, нос, рот, составлял его себе из меняющихся черт, которые он заменял другими, но ни одно такое сочетание не удовлетворяло его. В конце концов, он отчаялся создать какой-нибудь определенный образ и отложил эту работу до момента, когда барышня де Фреваль предстанет перед его глазами. И это бессилие наглядно представить себе то, что ему предстояло еще увидеть, еще более увеличивало у г-на де Вердло нетерпение, к которому присоединялось некоторое замешательство.

Действительно, что он будет делать с этой неизвестной, попечение о которой взваливалось на него с такой бесцеремонностью? Какой тон возьмет он нею? Будет ли этот тон отеческим, шутливым, властным, снисходительным или простым и сердечным? На какой ноге поставить себя с нею? Какой прием оказать ей: радушный, снисходительный или холодный? Все эти вопросы, наряду с вопросом о помещении, очень волновали г-на де Вердло. Сначала он хотел отвести ей комнаты в главном здании, затем рассудил, что это слишком большая честь для особы ее возраста, да еще вдобавок она окажется в слишком близком соседстве с ним. В конце концов, он остановился на квартирке в «старом флигеле» и, приняв это решение, велел приспособить ее для нового назначения.

Накануне дня, в который г-н де Вердло ожидал прибытия кареты, он начал репетировать перед зеркалом жесты и слова, которыми предполагал встретить приезжую. Он колебался между различными позами и изучал их одну за другою с большой тщательностью. Он нарядился в костюм, все части которого были одинакового цвета, затем стал варьировать эти части. Он был озабочен встретить как можно более прилично приближавшееся событие, потому что приезд в Эспиньоли Анны-Клавдии де Фреваль был, несомненно, важным событием. Г-н де Вердло испытывал некоторое тщеславие оттого, что его одного сочли способным прилично разрешить семейное затруднение, вызванное смертью г-на де Шомюзи. На нем одном остановились как на лице, которому по силам выйти с честью из щекотливого положения, в котором семья была поставлена, и он втайне был польщен этим, хотя и напускал на себя вид человека раздосадованного. Словом, ему предстояло разыграть роль, и он надеялся достойно справиться со своей задачей.

Между тем день клонился к вечеру, а Любэн все еще не подавал сигнала о появлении кареты. Это запоздание, не причиняя беспокойства г-ну де Вердло, все же слегка тревожило его; но, вспомнив, что у дверец кареты гарцует Аркнэн, он успокаивался. В присутствии Аркнэна не могло произойти ничего неприятного. К тому же, карета, вероятно, не заставит долго ожидать себя. Тем не менее г-н де Вердло испытывал некоторое нетерпение оттого, что она не показывалась. Он велел поставить против своего прибора прибор для Анны-Клавдии де Фреваль, и ему было бы неприятно сесть за стол одному перед пустым местом. Г-н де Вердло раздумывал об этом, возвращаясь с аллеи, по которой он немного прошелся под вязами, перед тем как совсем стемнело.

При наступлении темноты г-н де Вердло почувствовал, что настроение его положительно портится, как вдруг казачок Любэн примчался в зал, голося во всю мочь пронзительным фальцетом: «Карета, карета!» Услышав этот крик, г-н де Вердло поспешно вышел на подъезд. Через открытые в конце двора ворота, со звоном бубенчиков и хлопаньем бича, при зажженных фонарях, торжественно вкатывала в Эспиньоли карета, предшествуемая Аркнэном, лихо гарцевавшим на своем иноходце.

Это зрелище довело до апогея колебания г-на де Вердло. У него оставался нерешенным один пункт. Должен ли он выйти навстречу приезжей и помочь ей сойти с кареты, или будет лучше подождать, пока она сама, покинув карету, подойдет к нему? Эти колебания г-на де Вердло могли бы продолжаться очень долго, если бы любопытство не взяло в нем верх над чувством собственного достоинства. Надев шляпу, с палкой в руке, он вышел на крыльцо и в этот момент увидел, как Аркнэн, соскочив с лошади, распахнул дверцу кареты, откуда вышла сначала крупная, закутанная фигура, которая, по мнению Вердло, вероятно, и была знаменитая Гогота Бишлон, так подробно расписанная г-жей де Морамбер. Когда м-ль Бишлон опустилась на землю, г-н де Вердло различил на подножке маленькую туфлю, и вскоре м-ль Анна-Клавдия де Фреваль показалась вся целиком в блеске и очаровании молодости, но показалась лишь на мгновенье, освещенная факелом Аркнэна, ибо в темноте она стала лишь смутной тенью, приблизившейся к г-ну де Вердло и сделавшей ему почти невидимый реверанс, в то время как сам он почтительно снимал шляпу перед этим неясным призраком.

Лишь за столом г-н де Вердло получил возможность рассмотреть как следует свою новую сотрапезницу, сидевшую против него. После первых приветственных и благодарственных слов, произнесенных хозяином и гостьей, ему пришлось прежде всего выслушать рассказ и объяснения сьера Аркнэна, который мимикой и жестами картинно изобразил нападение разбойников, стычку с драгунами, и очень удачно передал трескотню мушкетных и пистолетных выстрелов и ржанье лошадей. Отчет об этом нападении был сделан г-ном Аркнэном весьма обстоятельный: он не забыл упомянуть об уморительных страхах кучера и форейтора, а также об испуге м-ль Гоготы Бишлон, которая даже заболела от этого, так что для лечения ее истерики и обмороков пришлось задержаться в Вернонсе; эта задержка и была виной того, что они могли приехать в Эспиньоли только ночью. Рассказав это, г-н Аркнэн не преминул противопоставить робости м-ль Маргариты Бишлон бесстрашие, выказанное м-ль Фреваль. Вид атамана разбойников не заставил ее опустить глаза, и в течение всей стычки, она, не переставая, рассматривала его. Г-н Аркнэн был неистощим относительно этого страшного человека, его грабежей, дерзких нападений, жестокостей. В течение нескольких месяцев он совершил множество убийств в самых различных пунктах провинции, то исчезая, то вновь неожиданно появляясь. В первый раз он устраивал нападение на таком близком расстоянии от Вернонса. Говорили, что шайка, то рассеиваясь, то вновь собираясь, часто держалась в лесах, тянувшихся от Бурвуазэна к Сен-Рарэ, и что в этих местах у нее были потайные убежища, в которых она укрывалась, когда королевские войска слишком теснили ее, как это имело место в настоящий момент. Что касается их начальника, то его прозвище «Столикий» происходило от его способности менять свою наружность посредством искусной гримировки, что избавляло его от необходимости прибегать к черной маске, по примеру своих сообщников. Г-н Аркнэн хвастался получением всех этих подробностей из уст г-на де Шазо, драгуны которого так доблестно обратили в бегство дерзких бандитов. Пока Аркнэн ораторствовал, обнося обедающих блюдами, г-н де Вердло с некоторым любопытством и почтением рассматривал сидящую против него барышню, которая не опустила глаз при виде атамана разбойников. Она не опустила их и при церемонном заявлении г-на де Вердло, что госпожа де Морамбер поручила ему оказать ей гостеприимство в Эспиньолях, где у нее будет помещение, стол и всяческое внимание к ее молодости и несчастно сложившейся жизни. На последнем обстоятельстве – том, что она была дочерью г-на де Шомюзи, и что он умер – г-н де Вердло остановился мало. Он поспешил закончить свою торжественную речь, очень любопытствуя, что ответит на нее эта жемчужина Вандмона и шедевр г-жи де Грамадек. Ответ был совсем коротеньким и очень тщательно обдуманным. Анна-Клавдия поблагодарила г-на де Вердло за гостеприимство, предлагаемое им, и взамен обещала благодарность, послушание и желание по мере сил быть ему приятной. Все это было сказано с большой твердостью и без всякого намека на загадку рождения и необычайность судьбы говорившей, сказано с учтивым выражением молодого лица, на котором просвечивала преждевременная серьезность, и за миловидными чертами которого тлел, казалось, тайный огонек, по временам внезапно вспыхивавший в ее глазах. Сказано тоном мягким и спокойным, неторопливо, но без запинок, причем поза говорившей была самая скромная. Что касается тела Анны-Клавдии, то оно показалось г-ну де Вердло, как и лицо ее, обладающим счастливыми пропорциями, хорошо сложенным и заключенным в кожу, отличавшуюся, если судить по тем частям ее, которые были видны, большой нежностью и необычайной белизной.