Триумф - Веснина Елена - Страница 48

Анжела молча схватила большую сковородку.

— А как насчет того, что Калашникова, не получив развода у своего мужа целителя-алкоголика, убила его своими руками? После чего пыталась повеситься от угрызений совести? — не унималась журналистка.

Самвел стал между женщинами:

— Слушай, журналистка, лучше беги. Сковорода в руках этой женщины — страшный инструмент. Не смотри, что у нее фигура, как у Курниковой, удар, как у Шараповой. Две мегатонны в тротиловом эквиваленте.

— Мужчина, я вас в последний раз предостерегаю от вмешательства в деятельность прессы, — возмутилась журналистка, и Самвел со смиренным видом отошел.

— Ну, как знаешь.

Анжела бросилась к журналистке, размахивая сковородой. Самвел сокрушенно вздохнул, качая головой.

— Анатолий, мне только что позвонил следователь. У Маргариты Викторовны снова неприятности… — сообщила Амалия. Толик фыркнул, давая понять, что это его совсем не удивляет. — Они еще имеют наглость называть меня Аномалией. Вот где настоящая аномалия. Весь негатив, который только возможен, липнет к ней, как к магниту.

— А какая моя задача, Амаль Станиславна? — уточнил Толик.

Как всегда: отнесешь передачу и посмотришь, не нужна ли ей охрана. Если что — останешься. Только позвонишь — предупредить. За Маргаритой Викторовной теперь глаз да глаз нужен. Нельзя же окончательно обезглавить нашу несчастную компанию.

— Пока вы в этом кресле голова у компании на месте, — преданно проблеял Толик.

— А я переговорю с врачом. Возможно, пора перевести больную домой и обеспечить уход там. Так что пронаблюдай, Анатолий, за ее самочувствием и моральным состоянием… Подбодри. — Амалия выразительно посмотрела на Толика.

— А чего это вы такие… — удивилась Диана, увидев лица матери и Виктории Павловны, но тут у нее зазвонил мобильный. — Да, папочка.

Виктория Павловна и Анна Вадимовна переглянулись.

— Да, у меня все хорошо, не волнуйся. Доминика еще не появилась?… Значит, скоро появится, не переживай… С мамой я виделась. Я ее и сейчас, в общем-то, вижу… Без проблем. — Диана протянула трубку матери, та нерешительно ее ваяла:

— Я слушаю.

Юрий Владимирович в своей квартире едва со стула не упал:

— Анечка, это я.

Виктория Павловна повернулась к Диане:

— Знаешь что, девочка, пошли-ка мы погуляем.

Журналистка сидела в кресле перед Амалией. На лбу виднелась ссадина, заклеенная пластырем.

— Вы мне рассказали очень много и одновременно — ничего. Все это абсолютно неинтересный читателям официоз.

Амалия равнодушно осведомилась:

— Что же им интересно?

— Тайны. Скелеты, скрытые в шкафах знаменитых людей города. Их тщательно спрятанные слабости. Все то, что люди любят читать о других, но предпочитают не выставлять напоказ, если речь идет о них самих. Что вы, например, можете сказать о внезапной и стремительной карьере Маргариты Калашниковой? Согласитесь, это пример классической формулы — из грязи в князи.

Амалия смерила журналистку взглядом:

— Классическая формула, милая моя, это квадрат гипотенузы равен сумме квадратов катетов. И карьера Калашниковой здесь совершенно ни при чем.

— Не уходите от темы. Квадрат гипотенузы с карьерой Маргариты Викторовны, может, и не связан, а вот попытка убийства — вполне. Ведь никто и никогда не покушался на бедную рыночную торговку Ритку Калашникову. А стоило ей превратиться в состоятельную бизнес-леди, как покушения просто-таки косяком пошли…

— Ваши умозаключения мне неинтересны. Вы, конечно, вольны домысливать все что угодно. Но и я, в свою очередь, вольна подать на вас в суд, если ваши домыслы бросят хоть малейшую тень на репутацию фирмы, — предупредила Амалия.

Юлька и Татьяна жадно поглядывали на дверь кабинета Амалии.

— И что она все вынюхивает? Противная девица, — заметила Юлька.

— Перестань, она на работе. И быть противной — ее профессиональная обязанность, — возразила Татьяна. — Журналисты необходимы обществу — как санитары. Ты заметила, что люди весьма охотно совершают неблаговидные поступки, но страшно не любят, когда об этом кто-то говорит. И журналисты для таких как предохранители: не хочешь попасть на страницы желтой прессы — веди себя хорошо.

Юлька фыркнула:

— Сказанула. Как ты себя ни веди, а журналюга, если захочет, компромат всегда сочинить сможет. У меня другое объяснение. Эта девица просто тащится от ощущения своей власти. Как ассенизатор: пусть я человек маленький, но только попробуйте меня задеть — в два счета по уши в дерьме сидеть будете! Она и ко мне в душу залезть пыталась. Еле отбилась — сказала, что буду говорить только на производственные темы. Так что не удивлюсь, если завтра появлюсь на страницах ее газетенки голой, пьяной, с пистолетом в руках. Эта может, такие — без барьеров.

— Значит, сделает неплохую карьеру, — предположила Татьяна.

Юлька пожала плечами:

— Ее проблемы. А я просто тащусь от мысли, как Амалия сейчас ее из кабинета вышибет.

Тут же распахнулась дверь кабинета и выскочила журналистка:

— Гутен морген, девчонки. Деловое предложение. Если вспомните что-нибудь интересное о своей не в меру строгой начальнице — милости просим. Наш девиз — правду в массы, наша специальность — грязное белье оптом и в розницу. Вот моя визитная карточка.

Анна Вадимовна с отрешенным видом стояла у окна.

— Поговорили? — бросилась к ней Диана. — Ма, что он тебе сказал?

— Ничего. Мы молчали.

— Полчаса молчали? — недоверчиво покачала головой Виктория Павловна. — Только деньги на ветер.

— Браво, мамочка, браво. С чужим человеком молчать не будешь. Молчат только со своими. Ой, Пална, дайте мне быстро бумажку, — попросила Диана. — Запишу свой афоризм и папе отвезу. Он их собирает, чтобы в книги потом вставлять.

— Слышь, Аня, на твоих страданиях он уже, небось, пять романов настрочил. Пора тебе к нему в официальные соавторы записываться.

Самвел позвонил Доминике.

— Доминика, я придумал план. Мы можем узнать имя убийцы. Но мне нужно, чтобы ты приехала ко мне с фотографиями подозреваемых.

Доминика спросила о том, что ее интересовало больше всего:

— А скажи мне, Самвел Михайлович, как знаток загадочной женской души. Твоя знакомая Косарева лишена материнских прав по отношению к Ритке Калашниковой, то есть к Наташе Косаревой?

— Доминика, мы говорим о покушении на Ритку. При чем здесь Косарева? — недоуменно переспросил Самвел.

А тут и Косарева нарисовалась. Она услышала последние слова. Самвел сразу отключил телефон.

— Привет, Самвельчик! Не соскучился? И с кем это ты меня вспоминал? Не с нашей ли родной милицией? — поинтересовалась Надежда.

Самвел опешил:

— Хорошо выглядишь, Надежда.

— Спасибо, Самвельчик. Кому ты тут про меня песни пел?

— Доминика Никитина интересовалась, — признался Самвел.

— Кто такая? Фамилия вроде знакомая, но сразу не припомню, — равнодушно переспросила Надежда.

— У нее на фирме работает твоя дочка, — напомнил Самвел.

— Докопались все-таки… А я уж думала, что Наташку, кроме меня, никто и не узнает. Вон как замаскировалась. И фамилию сменила, и имя… Я, признаться, сама чуть не купилась. На телевидении тогда… И что от меня этой Никитиной нужно?

Самвел пожал плечами:

— Не знаю. Спрашивала, не встречал ли я тебя. Я сказал — нет.

— Странно все это, Самвел Михалыч. Странно и непонятно, — заглянула ему в глаза Косарева.

— А мне, дорогая Надежда, непонятно другое: что ты здесь делаешь после всех наших разговоров? Я же тебе запретил появляться мне на глаза.

— А я и сама себя спрашиваю, Самвельчик. И ответ только один: я по тебе соскучилась. Там, далеко, на теплых морях поняла я, что нет у меня ближе тебя человека на всем белом свете. — Она подошла к Самвелу и положила руки ему на плечи.

Самвел убрал ее руки: