Война (ЛП) - Андрижески Дж. С. - Страница 2

Касс была лучше этого. Касс была лучше его.

Она была лучше их всех.

Она была лучше Элли.

При этой мысли боль усилилась, затмевая её разум. Любовь, которую она потратила впустую, годы, дружба… преданность.

Элли забыла её в Сан-Франциско, бросила с Терианом, снова бросила в Китае, бросала её всякий раз, отправляясь за Ревиком. Касс неизменно была преданной. Она была даже слишком верной, нежно сказал ей старик. Это недостаток того, кем она была, предостерёг он её, опасность вручения преданности и доверия не тому человеку.

Самая большая её заслуга, в конечном счёте, причинила ей больше всего боли.

«Война Кассандра — это любовь, верность, пламя, — шептал он в её сознании. — Элисон Мост никогда не ответит взаимностью на всё это. Элисон Мост никогда не будет ничем из этого».

Касс ощущала правдивость этих слов.

В жизни Элли она никогда не стала бы ничем, кроме какой-то мелочи.

Она была бы «человеческой подружкой», причиной, по которой другие говорят, что Элли сострадательная, Элли настоящая, Элли искренняя, раз продолжает дружить с низшей червячкой. Эта червячка никогда не поймёт великого бремени идеальной Элисон Мост. Эта червячка существовала лишь в качестве группы поддержки, подпорки для жизни Элли, причины восторгаться ею.

А если бы Элли пришлось убить Касс, чтобы достичь своей цели… или сломить её, как она сломила Ревика… тогда она сделала бы и это тоже.

Она сказала бы себе, что такова воля богов, или это делается ради всеобщего блага, но в конечном счёте Элли без раздумий пожертвовала бы своей «лучшей подругой» Касс.

Хватит с Касс всего этого.

Довольно быть второй скрипкой.

Она использует эту боль. Она использует её, чтобы выжечь слабые части себя, затоптать их навсегда. Она позволит себе опустеть и переродиться как нечто новое.

Она — Феникс.

Она — Война.

Ей не нужно никакое другое имя.

Спустя столько времени, она наконец-то точно знала, кто она такая.

Глава 1

Олбани

Я думала, что знакома со смертью.

Я знала достаточно, чтобы понимать — к такому не привыкаешь никогда.

Ты не привыкаешь к такому, когда это происходит постепенно, как от медленной и дегенеративной болезни вроде рассеянного склероза. Ты не привыкаешь к такому, когда это происходит внезапно, например, когда твоего друга застрелили у тебя на глазах.

Когда это происходит с тем, кого ты любишь, то на самом деле неважно, как это происходит.

Но я думала, что справилась с душераздирающей окончательностью смерти. Я думала, что переросла то ощущение, будто уже ничто и никогда не будет правильно. Я также думала, что преодолела ощущение, будто всё это — каким-то образом моя вина. В конце концов, я уже потеряла немало людей, которых любила.

— Элли, — пробормотал он.

Единственный голос, который мог вытащить меня, сделал это.

Только тогда я осознала, что закрыла глаза.

Вместо того чтобы смотреть в окно, я взглянула на него. Его пальцы переплелись с моими. Когда он прикоснулся ко мне, его свет скользнул в меня достаточно сильно, чтобы я словно сквозь его кожу ощутила его беспокойство с импульсом тепла.

— Элли, — пробормотал он, притягивая меня ближе. Обхватив меня рукой сзади, он погладил меня по лицу. — Детка… ты в порядке?

Я не знала, что ответить на это.

Я позволила своему разуму поиграть со словами.

Он имел в виду, в порядке ли я физически? Потому что на самом деле это я должна задавать ему этот вопрос, учитывая, через что он прошёл в Сан-Франциско, а потом в Аргентине. Он имел в виду мой aleimi или живой свет? Потому что тут то же самое, ведь мы далеко не исправили тот урон, который был нанесён его свету в оплоте Тени.

И ещё, о каком времени он говорил? О последних нескольких минутах? До того, как я закрыла глаза? До того, как мы сошли с самолёта, который угнали с той военной базы в Чили?

Или он имел в виду настоящий момент, когда я смотрела на него?

Решив креативно интерпретировать его вопрос, учитывая данную мне свободу, я кивнула. Затем, скорее по привычке, нежели по какой-то продуманной причине, я снова посмотрела в окно.

Я тут же об этом пожалела.

Ревик крепче сжал мои пальцы, словно ощутив мою реакцию на сцены, разворачивавшиеся по другую сторону органического стекла с покрытием.

— Отойди от окна, детка, — пробормотал он мне на ухо. — Ну же. Ты видела достаточно для одного дня. Ты ничего не можешь предпринять.

Однако я не пошевелилась, а он не стал оттаскивать меня.

В отличие от меня, Ревик прежде уже видел войну. Он видел её своими глазами, и даже испытал её на своей шкуре, намного ближе, чем я её видела сейчас. Его глазами я видела горы обгоревших и гниющих трупов, которые тянулись назад вплоть до самого начала Первой Мировой Войны.

Ревик был там, когда нацисты впервые начали набивать печи. Он также был там потом, когда силы Антигитлеровской коалиции избавлялись от исхудавших трупов видящих, евреев, поляков и цыган в массовых захоронениях, которые десятилетиями воняли и источали токсичные газы.

Он был причиной некоторых из тех смертей.

В период, когда он убивал больше всего, он по большей части был прозомбированной пешкой других, особенно его так называемого «дяди», видящего по имени Менлим, в котором осталось так мало чувств, что я даже сомневалась, можно ли на самом деле называть его видящим.

Какими бы ни были его мотивы, как бы он ни пришёл к этому за годы, война неотступно следовала за Ревиком больше столетия. Первая и Вторая Мировые Войны. Китай. Корея. Куба. Вьетнам. Революции в Аргентине, Афганистане, Камбодже. Войны против колонистов в Перу, Алжире, на острове Тимор, в Турции.

Ему приходилось смотреть на многие поля сражений (некоторые из них были усыпаны тысячами трупов), зная, что они умерли от его рук.

По той же причине он куда лучше разделял свои эмоции, особенно в такие времена. Но я знала, что он не забыл этих переживаний.

По правде говоря, он может никогда их не забыть.

Глядя в круглое окно кирпичного жилого здания в Олбани, штат Нью-Йорк, я всё равно жалела, что у меня нет его навыков разделения мышления. Мне хотелось бы суметь оторвать взгляд от улиц внизу. Хотелось бы хотя бы дистанцироваться от этого, смотреть как на что-то, показываемое по телевизору, а не происходящее прямо передо мной.

Мы торчали тут неделями, ждали разрешения двинуться дальше, в Нью-Йорк. Считая пожары на горизонте в пределах всего нескольких миль, которые я видела из окна крытой галереи, я начинала думать, что мы прождали уже слишком долго.

Я должна была привыкнуть к этому.

Мы видели последствия кое-чего очень похожего в Сан-Франциско, даже за пределами зоны карантина. Это должно было оказаться тяжелее, ведь я выросла там и знала намного больше людей, которые наверняка погибли. Но то был один город, и мы пришли после того, как большая часть этого насилия уже иссякла.

Тогда я, должно быть, всё ещё верила, что мы сумеем остановить распространение этого.

— Элли, — Ревик погладил меня по пояснице, поцеловал в щёку. — Отойди от окна, любовь моя. Ни с кем из нас не всё хорошо. Ни с кем. Перестань пытаться быть в порядке.

На это я тоже кивнула.

Я знала, что он должен быть прав. Это звучало логично.

В то же самое время я не была до конца уверена, что по-настоящему услышала его — по крайней мере, не в том смысле, который важен. Глядя на улицу, я наблюдала, как группа людей лет двадцати с хвостиком тащит женщину за волосы, держа в кулаках бейсбольные биты и металлические защиты костяшек. Лицо женщины опухло от синяков, но я видела, как открывается её рот. Я не могла понять, то ли она тяжело дышит, то ли кричит.

Большинство мужчин, которых я там видела, носили рюкзаки. Некоторые толкали тележки из супермаркета, нагруженные преимущественно оружием и электроникой.

Я вздрогнула, наблюдая, как она спотыкается, пытаясь поспеть за здоровяком, который тащил её за волосы.