Я стану Алиеной - Резанова Наталья Владимировна - Страница 1

Наталья Резанова

Я стану Алиеной

Селия

– Ты видела во сне лес? Или монастырские стены? – допытывался Найтли.

– Ничего подобного, – мрачно ответствовала я. – Разрушенный мост.

В глазах Найтли появилось выражение, которое испугало бы меня, не привыкни я к нему за все эти годы. Так смотрит скряга на найденный клад. Или вампир на горло жертвы.

– А дальше? Что было за мостом?

– Ничего. Ударил колокол. Я проснулась, умылась и пошла к тебе.

Алчный огонь в глазах Найтли угас. Он развернулся и порысил к столу. Зашуршал пергаментами, как крыса, – я тут же укорила себя за подобное сравнение.

Мои сны всегда необычайно волновали Найтли. Иногда он даже подмешивал мне в питье какие-то зелья – чего, впрочем, не скрывал, – чтобы со мной, не дай Бог, не случилось бессонницы. Хотя в присутствии Найтли Бога поминать не было принято. Найтли – алхимик, некромант, заклинатель и чернокнижник. Большая часть жителей околотка считает, что он продал душу дьяволу. Есть еще одно обстоятельство, касаемое Найтли, в котором убеждены уже все жители околотка: что Найтли – мой отец. Несмотря на то, что матушка-покойница всегда это отрицала. Она говорила – отцом моим был один солдат видама Тримейнского, и смылся он из ее поля зрения за полгода примерно до моего появления на свет. Однако ее никто не слушал. И то правда. Иначе с чего бы Найтли стал заботиться обо мне буквально с пеленок – нет, раньше, с первого мгновения моей жизни: он-то и принял меня при рождении в приюте для незамужних матерей, не доверив этого дела повитухе, – а потом учить, лечить, платить за мое жилье?

И все-таки я предпочитаю верить матушке. По времени, объективно говоря, Найтли моим отцом вполне мог оказаться. Сейчас ему под семьдесят, и он здорово сдал, но семнадцать лет назад он был, вероятно, вполне крепким мужиком, а матушка, при всех своих достоинствах, не была образцом женской стойкости. Но я придерживаюсь версии солдата из Тримейна. И не потому, что Найтли ни разу не высказался ни pro, ни contra своего отцовства. И не потому, что он совсем меня не любит. Нет, он по-своему ко мне даже привязан. Просто я ему для чего-то нужна. Это ясно как Божий день. Ах да, про Бога… Найтли никогда не запрещал мне ходить в церковь, продал он там душу или нет… Но и не поощрял тоже.

Так вот, что бы я там ни думала, своих мыслей вслух я никогда не высказываю. Не считали бы люди Найтли моим отцом – считали бы гораздо хуже. А драться в моем возрасте уже как-то неудобно. То есть в детстве я это очень умела и уважала. Поневоле привыкнешь, когда регулярно приходится давать в морду и за «шлюхино отродье», и за «колдовское», а меня обзывали и тем и другим.

Сколько покойная матушка слез проливала из-за моих драк! Однако, когда я впервые пришла в мастерскую Найтли вся в синяках, выплевывая молочные еще зубы, и, торжествуя, сообщила о полном и окончательном разгроме превосходящих сил противника, тогда же впервые увидела в его глазах тот ликующий сквалыжный блеск, как сейчас, когда он расспрашивал меня о снах.

Итак, более всего Найтли интересовали мои сны. Из тех книг, что я прочла, мне было известно, что сны имеют важное значение в ясновидении. Но я не была ясновидящей, более того, Найтли и не пытался сделать меня таковой. Я знала, что бывают женщины-алхимики. Но Найтли и алхимии меня не учил. Языкам, древним и новым, истории, логике, классической литературе – это да. Я, несомненно, была самой образованной девушкой в нашем городе. Но совершенно непонятно, где незаконнорожденная дочь служанки из трактира «Морское чудо» могла бы эти знания применить. Правда, в трактире я уже не жила. После смерти матери меня оттуда выперли, и Найтли снял мне комнату в городе. Он не хотел, чтобы я жила у него, а я и не просила. К тому времени я уже поняла, что для него я всего лишь средство, отмычка к какой-то двери. Орудие. Оружие.

У меня со временем сформировалась твердая уверенность, что Найтли не всегда занимался исключительно наукой. Роясь в его книгах, я находила такие тома, как «Книга турниров», «Тактика осадного боя» и «Трактат о мечах». Мне было стыдно за интерес к подобным сочинениям – особенно последнему – в ущерб фундаментальной науке, и читала я их тайком. Но когда Найтли все-таки застал меня за «Трактатом о мечах», он и не подумал меня наказывать. И только позднее явилась мысль: уж не сам ли он мне эти книги и подсунул?

– Должно быть, это было Междугорье, – неожиданно услышала я свой голос.

Найтли, кажется, споткнулся и ухватился за край стола, чтобы не упасть.

– Тебе плохо?

– Нет! – Он дернул плечом, не оборачиваясь ко мне. – Почему ты упомянула Междугорье?

– Ну, этот мост. Во сне. Где-нибудь в тех краях.

– С чего ты взяла?

– Должно, быть, видела миниатюру в какой-нибудь книге и запомнила. Откуда же еще? Ведь я сроду не выезжала из города.

Он повернулся и протянул руку, будто что-то собирался схватить с полки. Но я так никогда и не узнала, что именно.

Потому что в это мгновение начали ломиться в дверь. И неописуемо мерзкий голос возопил:

– Именем святой нашей матери Церкви!

У меня упало сердце. Когда-нибудь, рано или поздно, это должно было случиться. Каких бы богатых и знатных клиентов ни обхаживал Найтли, желающих донести всегда достаточно. А когда богатый и знатный покровитель отлучится на войну или охоту.. или просто сляжет в лихорадке… или в магистрате возьмет верх не та группировка…

Я совершенно растерялась. А в глазах Найтли я прочитала досаду – клянусь, именно досаду, а не что-то иное.

– Как не вовремя, – прошептал он. И чуть выше тоном: – Не бойся, Алиена. Я найду способ освободиться.

Дверь упала. Мы увидели мордатых солдат городской стражи в начищенных медных касках и монаха-доминиканца.

– Богопротивный чернокнижник, слуга дьявола по прозванию Найтли, ты подлежишь аресту и трибуналу святейшей инквизиции!

Монах взмахнул каким-то пергаментом со множеством печатей. Значит, дело серьезное, а не просто соседям надоело нюхать вонючий дым атанаров.

– Девку тоже вяжите, – деловым тоном распорядился монах. – Это его отродье, она пригодится при допросе.

Я сделала шаг вперед, и в грудь мне нацелились пики. Я была в таком состоянии, что могла бы, наверное, броситься прямо на острия, если бы Найтли не схватил меня за руку.

– Не сопротивляйся, дитя, – коротко сказал он. – И помни, что я тебе обещал.

Когда нас вытолкнули на улицу, я как-то мельком подумала: Найтли, несмотря на всю свою внешнюю невозмутимость, тоже ошалел от страха. Иначе с чего бы ему называть меня чужим именем. Не мог же он просто забыть, что зовут меня Селия.

Ах, как это худо – пятый день не умываться. Не думаю, что и в обычных тюрьмах заключенным ведрами таскают воду, но узилище Святого Трибунала водой ограничивают из тонких соображений. Чтобы колдун или ведьма не использовали воду для чародейных целей. А то нырнут, бывало, в ковшик с водой – и только их и видели. Здорово, правда? Жаль только, что я не ведьма.

Нас с Найтли разлучили не сразу. Сначала нас сунули в общую камеру, и он успел дать мне кое-какие наставления:

– Если тебя будут спрашивать, моя ли ты дочь, отвечай утвердительно. По возможности скрывай свою образованность и говори как подобает простолюдинке. Лучше всего, Алиена, вообще бы выдать тебя за слабоумную. Но ведь тот, кто донес на нас, наверняка сообщит, что ты не такова.

– Ты думаешь, это поможет?

– Это нужно, чтобы протянуть время. Постарайся сохранять самообладание. Опасность, конечно, велика, но я попытаюсь выручить нас обоих. Я тебя не оставлю. Ведь я дал тебе душу…

Все вышесказанное было настолько несвойственно Найтли, что я совершенно растерялась и не нашла ничего лучшего, как пробормотать: