Х – 11 (СИ) - Тув Александр Львович - Страница 69

Как он покинул кабинет врача, как дошел до какого-то скверика, Афанасий Антипович не помнил, только потом осознал себя сидящим на садовой скамейке в каком-то забытом богом уголке старого города. Кругом ни души, будто вымерли все, даже вездесущих мамаш с колясками и вездессущих собак не видно. Пустыня. Первой осознанной мыслью, которая пробилась сквозь набат, колоколом бьющий в голове: "Все пропало!.. Все пропало!.. Все пропало!.. Все пропало!..", была о том, что… — Все пропало!

Не говоря уже о том, что болезнь смертельная, но даже, если каким-то чудом удастся выкарабкаться, то карьера, которую строил всю жизнь, будет пущена под откос. Свято место пусто не бывает — стоит лечь надолго в больницу, как будешь вычеркнут из жизни коллектива, а когда вернешься… если вернешься, то окружающий пейзаж изменится до неузнаваемости и тебе места в нем уже не будет. Горько стало на душе у полковника Васильева и припомнились слова классика: "Да, человек смертен, но это было бы еще полбеды. Плохо то, что он иногда внезапно смертен, вот в чем фокус!"

"А не внезапно — еще хуже! — подумал Афанасий Антипович. — Что толку знать, что я умру через месяц, или полгода!? Только хуже еще!"

— А вот здесь вы не правы, милостивый государь.

Сначала полковник Васильев решил, что понемногу сходит с ума и разговаривает сам с собой и лишь затем увидел благообразного мужчину, похожего на Чехова, сидящего рядом на скамейке. Как он там оказался, было совершенно непонятно. Вроде бы никого вокруг не было, подойти незаметно сзади он не мог, потому что скамейка упиралась в глухой брандмауэр, да и аллея хорошо просматривалась в обе стороны — минуту назад никого на ней не было! Мистика… Не придя ни к какому определенному выводу о способах появления мужчины рядом с собой, Афанасий Антипович заговорил:

— Что вы имеете в виду? — недружелюбно буркнул полковник — разговаривать с незнакомцем у него не было ни малейшего желания. Не то настроение, знаете ли…

— А имею я в виду, любезный Афанасий Антипович, — улыбнулся "Чехов", — что заранее знать всяко лучше, потому что болезнь ваша вполне себе излечима. — В ответ на изумленный взгляд полковника, он уточнил: — Правда не вашей медициной. — И с этими словами протянул ошеломленному полковнику белый квадратик плотного картона, с напечатанным номером телефона.

Несколько секунд потрясенный Афанасий Антипович разглядывал белый прямоугольник, а когда поднял взгляд на непонятного господина, то на скамейке, рядом с ним, да и во всем скверике, никого уже не было. Полковник протер глаза, но это действие никак не помогло прояснить обстановку — странная визитка в руке была, а человека, секунду назад вручившего ее, не было. Делать нечего — пожал Афанасий Антипович плечами да и отправился восвояси.

Точнее говоря, не просто восвояси, а в онкоцентр. Золотой ключик открывает любые двери и уже через полтора часа полковник Васильев сидел в кабинете лучшего специалиста этого лечебного заведения. Осмотрев Афанасия Антиповича, ознакомившись с результатами анализов и заключением врача, проводившего фиброгастроскопию и, немного помолчав, специалист сказал:

— По-хорошему, как у нас принято, надо провести повторные анализы и процедуру, но… вряд ли что-нибудь изменится. Я знаю Павла Даниловича — вместе учились, да и потом по работе много контактировали — он врач от Бога и если он сказал онкология — значит онкология. Надо лечить.

Потом доктор рассказал, как будет проходить лечение: операция, химеотерапия, реабилитация. Если все будет хорошо, а в том, что все будет хорошо полковник Васильев сильно сомневался — интуиция подсказывала, что не будет, то на все про все — где-то полгодика. То есть, даже если вылечат Афанасия Антиповича, то вернется он к разбитому корыту, как старуха из сказки Пушкина. Вот такая перспектива вырисовывалась. Напоследок лучший специалист сказал, чтобы будущий пациент не тянул и ложился, как можно быстрее. На сем и расстались.

Весь день полковник Васильев обдумывал сложившуюся ситуацию, рассматривал со всех сторон, обсасывал, как собака кость, прикидывал и так и этак и в конце концов пришел к решению — достал белый прямоугольник и позвонил. "Чехов" трубку взял сразу — будто ждал звонка:

— Здравствуйте, Афанасий Антипович! — веселый голос незнакомца вселял непонятную, ни на чем не основанную, уверенность в благополучном исходе безнадежной ситуации. — Хорошо, что я вас не ошибся. Приятно иметь дело с человеком дела, — хохотнул "Чехов". Приезжайте на седьмую дачу, — и он продиктовал адрес.

— Когда?

— Да прямо сейчас и приезжайте. Чего тянуть. Вы человек занятой, я тоже. Время — деньги. Не будем его терять.

— Кстати о деньгах. Сколько будет стоить лечение? — не то, чтобы жаба придушила Афанасия Антиповича — на своем здоровье экономят только клинические идиоты, коим полковник Васильев никак не был — просто, чтобы иметь понятие о порядке суммы, которую придется выложить. Одно дело десять тысяч, другое — сто и третье — миллион зеленью.

— Не беспокойтесь, — хохотнул "Чехов". — Договоримся.

Покосившаяся, стоящая на отшибе, одноэтажная деревянная дача, спрятавшаяся за таким же покосившимся деревянным штакетником, окруженная разросшимся кустарником и вечнозелеными елями, через которые мало что можно было разглядеть, знавала лучшие времена. Впрочем, как и весь дачный поселок — какой-то старый и пришибленный, расположившийся на немодном направлении и обделенный бюджетными средствами, следствием чего являлись скудное освещение и частые и глубокие выбоины в выщербленном асфальте. Осторожно объезжая их, полковник вспомнил анекдот, услышанный еще курсантом в школе милиции:

Дело при советской власти. Закончен очередной ямочный ремонт Военно-Грузинской дороги. Ну, как положено — трибуна, а ней начальник и подпевалы. Начальник:

— Таварыщи!!! Сэгодня ми откриваэм эт новий дарога! Старий дарога савсэм палахой биль, ями, калдобини…

Подпевала подсказывает: — Товарищ министр, не колдобины, а выбоины.

Министр продолжает: — Вот мнэ тут таварыщ патсказваит, адын даже виибан бил на эт проклятый дарога!!!

Анекдот вспомнился, курсантские времена вспомнились, но, даже тень ностальгической улыбки не тронула губы Афанасия Антиповича, не то настроение…

Непрезентабельная конечная цель поездки лишь усилила настороженность, овладевшую душой Афанасия Антиповича, а охватила она ее уже давно — сразу, как только он решился ввязаться в эту авантюру, но делать было нечего: взялся — ходи!

Полковник убедился, что тусклый фонарь освещает именно, что гнутую и проржавевшую табличку "7 дача" и, как договаривались, заехал во двор через гостеприимно открытые ворота. Его никто не встречал, он немного в нерешительности потоптался, потом разозлился на себя за эту нерешительность — а что он теряет в конце концов!?! шагнул к двери, резко постучал, подождал ответа и, не дождавшись приглашения, вошел.

Изнутри дом производил то же впечатление, что снаружи — как будто дотянул до нашего времени с лохматых советских времен без какого-либо ремонта и любых инноваций — тесная прихожая, или сени — черт знает, как правильно именовать это тесное помещение, а за ним единственная комната, обставленная в стиле: "У вас продается славянский шкаф? — Шкаф продан, могу предложить никелированную кровать с тумбочкой". Однако, правды ради, надо отметить, что кровать все-таки выбивалась из общего ряда, она была вполне себе современной, но… больничной. Такая, знаете ли, с регулируемой высотой — нажал на педель и можно ее поднять, или опустить.

Вся эта обстановка — покосившийся домик и "антикварная мебель", создавали общее впечатление, как будто попал в черно-белый советский фильм, что настроение Афанасия Антиповича, и без того пребывавшее ниже плинтуса, разумеется, не улучшало. У него даже стали закрадываться мысли, что он стал жертвой какого-то неуместного розыгрыша. В пользу этой версии говорило то, что незнакомец знал, как его зовут. Поначалу, разбитый и уничтоженный свалившимся на него горем полковник не обратил на это внимания, но потом вспомнил. Афанасий Антипович начал понемногу злится, все больше убеждая себя, что участвует в каком-то злом фарсе, однако, будучи, если называть вещи своими именами — в безвыходном положении, решил не горячится и испить чашу до дна, а уже потом реагировать соответствующим образом.