Аромат счастья - де Рамон Натали - Страница 10

— Но даже за десять дней можно добраться до Венесуэлы, я уж и не говорю про Бразилию, — предположил Марега.

— Алекс, ты забыл, что путешествовали они сто с лишним лет назад. Не было ни дорог, ни автомобилей, — снисходительно напомнил Игнасио. — В день они могли продвинуться самое большее километров на пятнадцать-двадцать, а то и на пять. Не забывай, поклажа, инструменты, провизия, что-то везли на лошадях, что-то несли на своем горбу носильщики, ведь по джунглям да по горам лошадь пройдет не всегда.

— И куда же они двигались по джунглям да по горам? — Мареге определенно хотелось знать более конкретный маршрут.

— На северо-запад к истокам реки Маны. На карте по прямой это километров сто, а на самом деле — путь колоссальный и тяжкий.

— А ворота? Неужели там действительно ворота? И стена вроде Китайской? — не унимался Марега и сам налил нам вина, пожалев руку Игнасио.

— Бонвояж называет воротами некое условное место, тропу, которую хранит каменный истукан в виде гигантской головы с ручками.

— С какими ручками? Чтобы его переносить?

— Нет, Алекс, у истукана много маленьких рук, индейцы называют его еще «Вечное Дерево».

— Потрясающе! — От восторга Марега хлопнул в ладоши.

Официант воспринял это как зов и принес нам еще вина, потому что мы, оказывается, уже опустошили кувшин. Мы принялись за второй, и я чувствовала себя превосходно, хотя обычно почти не пью и терпеть не могу пьяных.

Глава 8, в которой можно плыть по реке либо идти по тропе

— Я ж говорю, от Вечного Дерева можно либо плыть по реке, либо идти по этой самой тропе, которая будет периодически пересекать реку. А потом...

— Да не потом, Игнасио, а завтра! Завтра же мы отправимся в Шелгваукану! Дай я тебя расцелую, дружище! — И Марега полез к Эньярошу целоваться. — Как же я рад!

Неужели он действительно так рад? Или просто пьян? Что за глупости целоваться с мужчиной, когда можно поцеловаться со мной? Ну и пусть целуются, а я налью себе еще вина! Но кувшин почему-то был пуст.

— Эй, кто-нибудь! — Я хлопнула в ладоши.

Официант явился сразу с кувшином.

— Пятый, мадам, — шепнул он, наполняя бокалы.

— Неси еще! И позови Педро! — потребовала я и доверительно сообщила официанту на ухо: — Он один меня любит, а эти... — я погрозила пальцем обнимающимся Мареге и Игнасио, — эти — мужеложцы.

— Мари, дорогая, как я счастлив, что ты познакомила меня с ним, — заплетающимся языком произнес Марега, — дай я тебя поцелую!

— Нет, — гордо отрезала я. — Официант, еще вина!

— Мари, Мари! — Они тянули ко мне много мелких ручек.

— Сеньорита, поцелуйте сеньоров, и я отведу их спать, — совершенно трезвым голосом сказал огромный Педро, и мне стало ужасно стыдно, ведь, кажется, я действительно напилась...

Со всех сторон на меня надвигалась темнота, и я заплакала, однако из мрака вдруг опять бесшумно возник Педро, но почему-то у него была борода и он весь был меньше, и этот уменьшенный Педро ласково спросил:

— Сеньорита не хочет спать? Второй час...

— Педро, хороший, добрый Педро, я гадость, я совсем не сеньорита! — Я плакала уже в голос, а вокруг сделалось окончательно темно. — Я гадость!..

Глава 9, в которой Вонахью вошел в свою комнату

Ричард Вонахью вошел в свою комнату и запер дверь за собой. Духота еще больше подчеркивала убожество обстановки. Нищета с претензией на роскошь. Да еще эта борода, очки и чужое имя... Мерзость какая, подумал он и включил вентилятор. Сооружение под потолком недовольно заскрипело и медленно двинулось вокруг своей оси с нарастающим ржавым лязгом, угрожающе подрагивая облупленными лопастями. Вонахью передернулся и отключил механизм, который еще немного покрутился и поскрипел по инерции.

Он распахнул окно. Унылый пустырь, мусорные баки. Наверняка в них копошатся крысы. Вон, мелькнула шустрая тень... Глухая стена архива, кривое деревце или даже куст неясной породы, и парочка, занимающаяся под его условным прикрытием любовью. Мачо придвинул свою подружку к стене, видны только ее ножонки, обнимающие его за пояс, и старательно трудится. Почему это так гнусно, когда это делают другие?

Зазвонил телефон. Вонахью передернул плечами и опустил жалюзи.

— Да, слушаю, — сказал он в трубку.

— Что новенького, внучек? — жизнерадостно спросил дон Рикардо. — Как успехи?

— Дедушка! — обрадовался Вонахью и тут же встревожился: — Что-то случилось? Ты никогда не звонишь ночью.

— Ничего, малыш. Просто не спится по-стариковски.

— Я уж было подумал, что из-за этого...

— Из-за кого, Риччи?

— Да оказывается, есть еще один претендент на золото Шелгвауканы.

— Брось ты, Риччи! Глупый, напыщенный болтун! Уберем, когда подойдет время.

Вонахью поморщился, он не любил, когда дед говорил так, тем более что говорил он правду.

— Дед, он вовсе не глуп. Знаешь, в конце концов, он мне даже понравился.

— Неужели? Говорят, что он твой конкурент...

— Ты шутишь? — растерялся Вонахью. Наверняка Билл уже донес дону Рикардо о мисс Люно, дед и намекает на «галантное» соперничество, решил он. Надо было самому позвонить и рассказать, ведь дед — единственный, кто меня действительно понимает и любит. — Ты имеешь в виду женщин?

— Ну, Риччи! Здесь тебе никогда не было равных!

Вонахью вздохнул.

— А вот я больше не уверен.

— Ты меня удивляешь, Риччи. Нравится этот болван, какие-то сомнения в своих мужских качествах. Я не узнаю тебя, малыш!

— Дед, я и сам не узнаю себя. — Он снова вздохнул.

— Да что ты там развздыхался? Выкладывай все, как есть! Не молчи. Любая баба всего лишь баба, и только!

— Она не баба.

— Конечно, парижанки не бабы! Они...

— Дед! — Так и есть, мой дедушка, как всегда, знает все, вплоть до места рождения, расстроился Вонахью, но поговорить с дедом о Мари ему очень хотелось. — Дедушка, понимаешь, она совсем не такая, как остальные. Она... ну как бы тебе сказать... Даже этот доктор, и тот понимает.

— Ну-ну. Значит, все-таки конкурент?

— Не знаю я! Но он тоже растерян не меньше.

— Риччи, ты меня заинтриговал. Я закурю, пожалуй. Рассказывай.

— Дед, я боюсь. Я никогда не испытывал такого. Только не смейся. Правда. Я боюсь, что уже не смогу без нее.

— Ты ей сказал?

— Что ты! Я тогда уж точно не смогу с ней расстаться.

— Ну и не расставайся.

— А захочет ли она, узнав, кто я?

— Богатый человек, мой первый наследник.

— Дед, я не хочу тебя обижать, но не каждая женщина согласится связать свою жизнь с мужчиной, живущим под чужой фамилией и беглым психом. Моя репутация ученого погублена навеки.

— Глупости.

— Нет, не глупости. Даже этот доктор все понял. Понимаешь, дед, она ему тоже нравится. И он ей.

— Риччи, а вот я ничего не понимаю. Кто кому нравится? Она — тебе, а он — ей?

— Нет, она нравится нам обоим, а мы — ей.

—Оба?

—Да!

— Я тебе уже высказал свое мнение о парижанках. И не вздумай устраивать французскую «ля мур де труа»! Хоть меня-то, старика, постесняйся!

— Дедушка, милый, о чем ты? Мы и так оба виноваты перед Мари! Понимаешь, мы с ним никак не могли уступить ее один другому, вернее она не могла никак выбрать одного из нас, и мы ее сдуру напоили... Мы же не знали, что ей так мало надо. Мы даже сами из солидарности притворились пьяными, и Педро нас как бы увел. А потом я все-таки вернулся, я не мог вынести, что она осталась одна совсем беспомощная рядом с Педро. Педро тоже без ума от нее...

— Риччи, да что же это за баба такая?

— Такая, дед, такая! Я отнес Мари в ее номер и уложил в постель.

— Ох, — облегченно вздохнул дон Рикардо, — ну хоть тут-то все было удачно? Молодец, переиграл этого болтуна!

— Да ничего не было! Я ее уложил, а она плакала, и ругала себя, и принимала меня за Педро. Она потом себя еще больше корила бы, она подумала бы, что была с Педро...