Опасное задание. Конец атамана
(Повести) - Танхимович Залман Михайлович - Страница 18

Да У-тай соглашался и часто кивал. При этом помпон на его черной круглой шапочке, прикрывающей макушку головы, мотался при кивках взад и вперед, а щеки губернатора тряслись, как рыбное желе в тарелке.

— Плавильна, нада тушити пожала, — втягивал в себя сквозь сжатые зубы, как сквозь сито, воздух губернатор.

В это время оркестр заиграл вальс «На сопках Маньчжурии». Сегодня в знак особого своего расположения Дутов выделил для бала своих музыкантов.

Да У-тай, вскинув голову, замер. Он очень любил русскую музыку. Даже больше, чем китайскую, но особенно он любил этот вальс.

тихонько подпевал губернатор.

— Холосо, осень холосо, — вздыхал он упоенно, сложив на животе пухлые, с короткими пальцами руки, длиннющие ногти которых, чтобы не поломать их, были упрятаны в специальные чехольчики. Глядя на эти чехольчики издали, Думский долго не мог понять, что за рогульки нацепил себе на пальцы губернатор. Савва продолжал неотрывно наблюдать за столиком атамана.

Вот Сидоров поднялся со стула, отошел в сторону и стал разглядывать танцующих. Вскоре к нему торопливо подбежал какой-то офицер и что-то сказал. Полковник даже отшатнулся от него.

Это резкое движение Сидорова отдалось вдруг тревожным толчком прямо в сердце Думскому, и, хотя все, казалось, было как и прежде: гремел оркестр, позванивали от него стекла веранды, танцевали пары и атаман то запрокидывал голову, глуша рюмку за рюмкой, то, наклонясь к Да У-таю, плавными жестами обеих рук что-то доказывал ему, — а ощущение, будто случилось нечто непредвиденное, с каждым мгновением росло все больше. Легкие шаги возле веранды заставили насторожиться еще сильнее, хотя Думский был уверен: возвращается Махмут.

Ходжамьяров приблизился и стал рядом.

— Недалеко увидел сейчас двоих, — сказал он тихо, — раньше не видел их на том месте. Один солдат, за кустами не разглядел хорошо, какой он. Вижу только — прячется. Другой офицер. Шептались они долго, потом офицер в дом побежал, солдат тоже побежал к воротам и скрылся. Не плохо ли? А?

— Почему так думаешь?

— Сам не знаю. Побежали оба быстро. А если наших увидел или услышал чего-нибудь и сказал офицеру?

— Он не от реки шел?

— Говорю, в кустах прятался.

— Гляди! Не тот ли из двух?

Махмут прильнул к щели в плюще.

Перед Сидоровым стоял офицер в летней черкеске. На ее рукаве виднелась черная повязка с белым черепом и перекрещенными костями.

— Он, — уверенно шепнул Махмут.

Офицер подал Сидорову пакет. Тот надорвал его, вынул письмо и стал читать.

Даже на таком большом расстоянии, на каком находился от террасы полковник, оба увидели, как его красивое холеное лицо сковала хищная гримаса.

Дочитав письмо, Сидоров, схватил офицера за плечи и что-то коротко бросил ему. Офицер, козырнув, побежал из зала, расталкивая танцующих, а Сидоров направился к атаману. Он был совершенно трезв.

На веранде появился Чжу-хе.

— Плоха, шибыка плоха. Ваша столона пылохой люди сюда ходи. Атаман сейчаза мыного солдат зови. Атаман знай колияску, сяду не хочу. Да У-тай сывоих солыдата посылай. Тут савысема билизко китайска солыдата казалыма живи.

— Эх, растак его-так, — Думский рванул из-за пазухи лимонку, но тут же опомнился: «Полно китайцев, губернатор… Возникнет конфликт… Крейз строго предупреждал, чтобы не пускать здесь в ход оружие».

— Ваша нада беги. После наша кыласна командила сыкажи, когда узнавайла, какой люди ходи атамана.

Чжу-хе махнул рукой, давая понять, чтобы Думский и Махмут следовали за ним. Он провел их новым путем к аллее, которая шла прямиком к реке, пожал торопливо обеим руки, сверкнул в темноте белозубой улыбкой и, сказав:

— Нисиво, товалисы, нисиво. Длугой лаза делай надо, — исчез среди кустов джиды.

Схватка

До Койсары оставалось еще далеко, когда стал отчетливо нарастать топот погони. У тех, кто догонял, лошади были свежее. А ночь уже заметно редела, и все больше яснели дали. И скоро весь отряд будет виден как на ладони. По топоту и шуму, накатывающему сзади, Думский старался определить число преследователей и с лихорадочной поспешностью, отбрасывая один вариант за другим, прикидывал, что можно предпринять, чтобы немедленно оторваться, уйти от погони и у Койсары заманить ее под оставленный в засаде пулемет. Принимать здесь бой нельзя, невыгодно, можно потерять половину взвода: слишком неравны силы. Да и место такое, что ни сманеврировать, ни укрыться негде. Ни кустика, ни рва. Один только объемистый валун торчит впереди, возле дороги. Думский взглянул на него и вдруг привстал на стременах. Глаза у него радостно блеснули.

— Сиверцев, Ходжамьяров, — подал он команду, — схорониться за камнем. Задержать, насколько смогете, белую сволочь. А когда спешатся, залягут, кидайтесь нам вдогон.

У Сиверцева и Ходжамьярова были такие кони, что догнать отряд им не составляло особого труда: лучшие на всю округу, не знающие устали степные скакуны.

— Догоним, — бросил уверенно в ответ Сиверцев, спрыгнул с лошади и первым пристроился за камнем. Соскочил, срывая на ходу драгунку, и Махмут.

Тянул предрассветный ветерок. Каемка неба над горами уже набухала густой синевой. И тут, из этой синей полутьмы раннего утра, на бугор перед валуном вымахнул вдруг один из преследователей. Его подавшаяся вперед напряженная фигура, черточка карабина за спиной, околыш фуражки — четко и остро прорезались на фоне посеревшей степи.

Сиверцев узнал во всаднике подхорунжего Телешева. Он скакал охлюпкой.

— А, протрезвел. — Сиверцев приложил к плечу винтовку и выстрелил. Подхорунжего будто ветром сдуло с коня. А на холм по инерции выскочило еще несколько конников. По ним полоснул Махмут, затем снова Сиверцев, и двоих снова смыло на землю.

— Засада, вертайсь. Рассыпайся по-одному. Ложись, — послышались выкрики, и бугор опустел.

Прошло какое-то время, прежде чем из-за бугра застучали, похожие на хлопки бичей выстрелы и, тонко посвистывая, высоко и густо стали буравить воздух пули.

— Не видят из-под бугра ни нас, ни камня, — шепнул Махмуту Сиверцев и, полузакрыв ладонью рот, неожиданно громко закричал: — Эскадрон, готовь гранаты. — Немного переждав, подал новую команду: — Чирков, Евсеев, на левый фланг к эскадронному, живо, по коням! — и толкнул Махмута.

Вскочив в седла и поддавая коням в бока стременами, они понеслись навстречу начавшей полыхать заре. Вскоре белые обнаружили, что за эскадрон был перед ними. Но пока коноводы подавали коней, Сиверцев с Махмутом оторвались от них больше, чем на версту. С первого же увала, на который они выскочили, увидели в сизоватой дымке Койсары и свой отряд. Он подходил к аулу вдоль оврага, а наперерез ему из ущелья растекался в лаву полуэскадрон беляков.

Махмут вначале даже не поверил этому. Неоткуда было взяться с этой стороны белым. Но он тут же вспомнил, что от губернаторской дачи на Койсары идет еще одна дорога. Она намного короче той, по которой ему пришлось уводить отряд, и идет эта дорога через Солоничиху — большое русское село возле Кульджи, до отказа набитое дутовцами. Конечно, полуэскадрон явился оттуда. Сейчас он врежется отряду во фланг и сомнет его. Думский, видимо, даже не подозревает, что ждет его.

— Эгей! Эгге! Обходят, — замахал руками Махмут и выстрелил. Заорал изо всех сил и Сиверцев, хотя знал, что никто на таком расстоянии ни его, ни Махмута не услышит. Но случилось просто невероятное. Отряд будто подчинился окрику и круто свернул в сторону.

— Под пулемет их Савва повел, — обрадованно закричал Сиверцев. — Ох, и прижмет он их, ох, и дадут им сейчас! Ох, и дадут! — На том месте, откуда свернул в сторону отряд, осталась почему-то одна коляска. И было непонятно, почему ее бросили.