Весенние зори
(Охотничьи рассказы) - Перегудов Александр - Страница 13

— А медведица так и ушла?

Зафыркал в огне чайник. Ивашкин снял его, засыпал из бумажки чай, потом долго мешал в котелке и пробовал, обжигаясь, поспел ли кулеш.

— А медведица так и ушла? — опять спросил Косов.

— Медведицу мы после с Николаем Тяпиным убили и второго медвежонка с ней. А пестун ушел. Шестнадцать пудов чистого мяса в медведице было…

Занятый кулешом, Степан Максимович говорил как-то вскользь, увлечение, с которым он рассказывал, потухло. Может быть, охота на медведицу была для него обыденным делом и не так ярко запечатлелась в памяти, как встреча с четырьмя медведями, когда в его ружье были заложены один с испорченным пистоном патрон, а другой — заряженный картечью. Снимая с огня котелок, он вспомнил только о том, как трудно было навалить медведицу на телегу.

— Часа два мучились: и ваги подставляли, и веревками тянули — не идет. Потом уж с одной стороны телеги колеса поснимали, наклонили ее и втащили зверюгу. Чуть лошадь не запалили, пока по лесу везли. Сам знаешь, какая в лесу дорога: овраги да чащи, пни да кочки… Ну вот и готово. Давай с нами ужинать. Крикнул мне: — Эй, охотник, вставай! Спишь, что ли?

Очень вкусен был кулеш. Тих и ласков был вечер. И озеро было покойно. И пахло сеном от стога, темневшего на берегу.

ДЕД ГЕРАСИМ

ывают такие старики: суетливые, разговорчивые, неуемные. Они все видели, все знают и во все вмешиваются. Они любят давать советы во всех случаях жизни, хотя большинство из этих советов редко приносит пользу. Они добры, эти старики, и каждому искренне хотят помочь. Близко их знающие относятся к ним дружески снисходительно, иногда — с добродушной насмешкой.

Таким был и дед Герасим: небольшого роста, худощавый, с пегой бороденкой. По его внешнему виду нельзя было определить, сколько ему лет: то ли шестьдесят, то ли семьдесят пять. Юркие веселые глаза деда бегали под нависшими бровями, как мыши; вокруг глаз лучилось множество морщинок, и никогда не сходила с его лица довольная улыбка. Он всегда и всем был доволен, этот неугомонный дед. Если дождь мешал колхозным работам в поле, Герасим говорил: «Ничего… Земля влагу любит». Если стояли засушливые, жаркие дни, дед успокаивал: «Это хорошо… Солнышко, оно всякий злак растит, без солнышка все давно померли бы».

Когда в колхозный клуб приходили пограничники, дед и пограничников учил, как надо выслеживать нарушителей границы, как лучше их взять и обезоружить. Но если разговор заходил об охоте, дед Герасим никому не давал выговорить слова:

— Ты, милый, помолчи… Ты послушай, что я тебе скажу… Ты, может, ружье-то всего второй день в руках держишь, а я, милый, больше пятидесяти лет в лесах да на болоте провел. Зверя и птицу я знаю лучше, чем свою родню…

И начинал рассказывать о жизни и повадках зверей и птиц, о необыкновенных приключениях, бывших с ним на охоте.

Однажды молодой пограничник, прослушав с десяток рассказов деда, спросил:

— А вам случайно барон Мюнхаузен не родня?

— Нет, милый, не родня… С баронами я сроду не знался. Я — потомственный, почетный хлебороб. А почему ты меня об этом спрашиваешь?

— Мюнхаузен тоже охотником был, и с ним тоже любопытные приключения были.

— Приключения! — насмешливо фыркнул дед. — Какие у барона могут быть приключения?.. Идет он на охоту в заповедные парки, где для него и дичи и зверя разведено видимо-невидимо. За ним — егеря да лакеи: и ружье заряжают и убитых подбирают… Приключения!.. Барон, он тебе не пойдет в болото, в топь, как я однажды пошел и два дня выбраться не мог… Ты послушай, милый, что было-то…

И новый необыкновеннейший рассказ деда ошарашивал слушателей.

Герасим работал в колхозе сторожем. К своим обязанностям он относился с редкой добросовестностью и зорко охранял колхозное богатство. Не было случая, чтобы Герасим заснул на посту или отлучился с поста хотя на несколько минут. Но весной и в конце лета — в охотничьи сезоны — дед приходил в правление колхоза и неотступно просил отпуск на два-три дня. Получив отпуск, он клал в суму хлеб, кусок свинины, котелок, чайник и пропадал в лесах и болотах. Возвращался он усталый и счастливый, с тяжелой связкой птиц, и новые рассказы, смешные и жуткие, несколько дней не умолкали в клубе. Неистощим на выдумки был Герасим. И, несмотря на явное неправдоподобие его рассказов, их всегда слушали с большим вниманием, и часто веселые взрывы хохота оглашали клуб.

Все знали: дед — мастер прихвастнуть, приврать, но к его хвастовству относились добродушно-насмешливо, что, впрочем, совсем не обижало Герасима…

Однажды вся деревня была взбудоражена событием чрезвычайной важности: дед Герасим задержал нарушителя границы. Нарушитель оказался матерым шпионом и диверсантом. Начальник пограничной заставы на общем собрании колхозников благодарил деда и заверял, что за проявленные находчивость и бдительность Герасим получит награду. В этот вечер дед был оживленнее обычного, ярче светились юркие его глаза, и улыбка не сходила с губ.

Заканчивая свою речь, начальник заставы сказал:

— Теперь предоставим слово старейшему колхознику — Герасиму Никитичу Шелапутину и попросим его подробно рассказать, как было дело. Я думаю, что всем присутствующим здесь полезно будет прослушать этот рассказ.

Дед Герасим встал из-за стола, подошел к самой рампе и, сияя от счастья и гордости, рассказал следующее.

— Я — старинный охотник. Таких охотников, как я, может, теперь и не осталось. Если посчитать, сколько я за всю свою жизнь зверя и птицы поубивал, то, может, другого такого охотника не найти. А почему это? Потому, что к каждому делу надо относиться с любовью, со вниманием, и тогда в каждом деле удача будет… А охоту я люблю и жить без охоты не могу. Я каждого зверя знаю, каждую птицу знаю, и лес и болото я знаю, как свою родную хату… Вот некоторые думают: охота — это пустяки, забава… Нет, милый, не забава!.. Вот пойдем со мной в лес или на болото. В лесу и на болоте я больше тебя услышу и увижу, хотя и старик. Каждый треск, каждый шорох я слышу и по шороху скажу тебе, что это такое. Заведи ты меня в незнакомое место, оставь одного — выйду, не заплутаюсь. Ночью по звездам, днем по солнышку выберусь. А если небо тучами заволокло, я по разным приметам выберусь: по муравьиным кучам, по стволам, по ветвям узнаю, где восход солнца, где заход, где юг, где север. А почему? Потому, что с детства охотой занимаюсь, и многому она меня научила. Без этой науки я не задержал бы злодея, который страшным шпионом оказался. Вот как, товарищи, дело было… Пришел я к Василь Семенычу, нашему председателю, прошу у него отпуск на три дня. Василь Семеныч отпустил меня. Он меня всегда отпускает, и всегда я ему говорю: «Спасибо, Василь Семеныч, не забываешь старика!» Вот и сейчас при всем народе говорю: Спасибо тебе, Василь Семеныч! Не отпустил бы ты меня, и не был бы пойман враг Советского государства… Ну, собрал я в сумку провиант, патронов штук тридцать наготовил — и пошел. Первый день по болоту походил, убил двух уток… А вечером в лес ударился. В лесу ночевать тепло, как в шубе: и ветер тебя не пробьет, и топлива на костер сколько угодно… Распотрошил я одну утку, разрезал ее на маленькие кусочки и варю охотничью похлебку. Кто такую похлебку пробовал — знает: нет ничего на свете слаще, особливо если две-три картофелины да луковку в нее запустить… Повечерял я и лег под деревом, зипуном накрылся… Эх, милый, лучше такой ночи нет ничего на свете! В небе звезды горят, угольки в костре потрескивают, лес разговаривает… И понятно мне, о чем он говорит. Каждый шорох понятен. Лежишь и думаешь, а о чем думаешь — не знаешь. Знаешь только: хорошо тебе, и ничего больше не надо… Проснулся я до света. Туман в лесу, как дым. На землю роса пала. Хотел было костерик развести, да раздумал: займешься костром и не заметишь, как солнышко встанет. А я люблю встречать солнышко. На рассвете в лесу самая красота. Небо светлеет, звезды гаснут, ветерок вверху прошумит и затихнет… Пичуга встрепенется, рябчик свистнет, тетерка заквохчет… А заря начнет полыхать — не наглядишься!.. И решил я походить до солнцевосхода. Закинул сумку за спину, ружье в руках держу — и пошел. Иду сторожко, по сторонам поглядываю, все примечаю. Вдруг справа тихонько треснуло, будто кто на сучок ногой наступил и сучок обломился. Замер я, оглядываюсь. Опять треснуло. Вижу: в тумане человек движется… «Эге, думаю, чего здесь человеку делать в такую пору? Черти еще на кулачки не бьются, а он по лесу шляется…» Знаю: земля наша пограничная, — не зашел ли этот человек с той стороны? Я — за ним тихохонько… А когда надо — я наполовину по воздуху иду. Ну чего смеетесь? Верно говорю: иду так, что в двух шагах не услышишь, как кошка или, скажем, тигра… С полчаса я за ним шел. Человек то в одну сторону идет, то в другую. «Ну, думаю, туман его запутал, сбился, милый, с дороги, потерял свое направление…» А когда солнышко взошло — туман начал таять. В лесу посветлело. Эх, и хорошо в лесу при солнцевосходе!.. Да тот человек мне всю красоту испортил: смотрел я за ним неотрывно и ничего не видал больше. «Пропадай, думаю, утро! Уж лучше я узнаю, кто такой по лесу шатается. Утро у меня еще будет. Я у Василь Семеныча попрошусь, и Василь Семеныч меня завсегда отпустит». Ну ладно… Остановился человек, по сторонам смотрит. Я за елкой притаился, глаз с него не спускаю. Вижу явственно: за спиной у человека ружье, на боку — сетка для дичи, на пузе — патронташ. Охотник, ясное дело!