Чудачка - Фирсанова Юлия Алексеевна - Страница 1

Юлия Фирсанова

Чудачка

Пролог

Тост и предложения

На кухне одной обычной пятиэтажки

– Как Надька твоя вышку окончила-то?

Шел второй час обстоятельного женского разговора двух подруг. И что с того, что встречались они раз в полгода, а не созванивались по паре месяцев? От этого дружить не перестанешь, если есть родство душ, если на соседних горшках в детском саду сидели и умудрились пронести симпатию сквозь годы. Бывало всякое: ссорились, отбивали друг у друга поклонников, случайно рвали или сажали пятна на взятые поносить вещи. Но горшки, с которых все начиналось… Это такое дело, что на их фоне шмотки и мужики (которые конечно же все козлы) не котируются.

Вера Анатольевна Последняя и Нина Игнатьевна Корочкина сидели на кухонном диванчике, прихлебывали ликер «Бейлиз» (опустевшая бутылка кагора уже стояла у ножки стола). Закусывали спиртное сыром, шоколадными конфетками «ассорти» и трюфелями. Женщины периода «к сорока» и «чуть за сорок», очень неплохо сохранившиеся, трепались обо всем на свете. Зашла речь и о дочери Веры.

– Надежда? – Вера качнула рюмочкой и удивленно хмыкнула. – С красным дипломом вышла.

– Надька-а? – всерьез удивилась Нина и поправила на переносице очки.

– Сама в шоке, – гордо согласилась подруга. – В школе с тройки на четверку едва переваливалась, а тут нате вам. Но ты же знаешь мою, она всегда была…

– С прибабахом, – с пьяной прямотой вставила Корочкина.

– Сейчас говорят «с нестандартным мышлением», – погрозила подруге пальцем Вера. – Я спросила у нее, чего так хорошо-то получилось, а она ответила, что в школе все время требовали подробно расписывать, как решаешь. А она не может, потому что цифрами это не расписывается, но ответ-то видит верный. А в ВУЗе от нее с вечными «как» отстали, когда поняли, что не списывает, – и пятерки пошли.

– Молодца! У меня тост! – провозгласила Нина. – За Последнюю Надежду!

– Все остришь, – незло хмыкнула Вера. – А вот выпьем! За дочку мою! За Последнюю Надежду!

Рюмочки звякнули, конфетные фантики зашуршали. Нинка же спросила:

– Устроила ее куда?

– А, – досадливо отмахнулась Вера. – Пока Мироедова в отпусках, помогает мне с сортировкой бумаг для архива. Знакомых прозвонила. Сейчас, сама знаешь, все хотят молодых, но с опытом. У Надьки пока даже трудовой нет. А чего, к вам ее хочешь взять?

– У нас же Степаныч, – со вздохом напомнила Нина, откинувшись на спинку диванчика. – От него и мужики-то с железными нервами бегут, если не ко двору пришлись. Секретарей с той поры, как Ольгуня, его племяшка, со своим военным по переводу в Сибирь укатила, каждые три месяца меняем. Точно прокладки в бракованном кране. Хотя… Слушай! Если твоей Надьке только трудовая нужна… – оживилась кадровичка. – Так я ее возьму – Бибиков Леонид как исполняющий обязанности приказ о приеме подмахнет запросто. Пару недель потрется, Степаныч из отпуска выйдет, разок-другой наорет, сама сбежит. Зато какой-никакой опыт работы и трудовая будут. Ну как, годится?

– Чего ты у меня-то спрашиваешь? Надо у нее узнать. – Вера встала, подошла к двери и крикнула: – Надь, к тете Нине работать пойдешь?

Минуту-другую было тихо, а потом раздался звонкий голос:

– Пойду! – и из комнаты выглянула худышка с блеклыми сероватыми волосами, наглой россыпью веснушек на длинноватом носике и забавно оттопыренными в верхней части раковины ушками. Походила она скорее на какого-то зверька, по недоразумению ставшего человеком, чем на обычную девушку. Красавицей Надю никто не назвал бы и спьяну, но ничего отталкивающего в ее внешности не было. Она просто выглядела иначе.

Не может быть дерево подобно человеку и не стоит растению равняться на людей. Другое оно! Вот так и Надежда Викторовна Последняя к категории хомо сапиенс принадлежала с большой натяжкой просто потому, что никаких иных «сапиенсов» на Земле не водилось уже миллионы лет. А она почему-то появилась. К добру ли, к худу – кто ведает?

Надька и сама давно поняла, что не похожа на других. Поначалу думала, ей только кажется и все притворяются, что не видят и не чувствуют так, как она. Потом, когда догадалась, что не шутят, недоумевала, почему все остальные – не такие? К счастью, мама Вера смеяться, таскать ее по врачам или пытаться сделать из дочери нормальную не стала, в отличие от папы. Виктор выходок дочки не выдержал и сбежал, когда той едва минуло полтора года, оставив им небольшую трехкомнатную квартирку.

Так и росла Последняя Надежда под крылышком у матери, которая, как только уяснила, что дочка понимает слова, сказала: «Надюшка, быть как все любой дурак сможет. А тебе на роду иное написано! Будь собой!»

Позиция ли матери или собственный слегка флегматичный склад характера помогли, но Надежда себя моральным уродом не считала. Приняла свою инаковость с легким сердцем. Нет, как флагом на баррикадах не размахивала, но почти гордилась школьным прозвищем «Надька-чудачка». Ей казалось естественным видеть вкус и запах в цвете, воспринимать речь и всех окружающих картинками-образами, а любые решения, от рецепта супа до математической задачки, искать в сплетениях ассоциаций-символов. Ну и пусть чудачка, зато ей было ужасно интересно жить!

Спустя полгода

Степаныч, он же Гаврилов Геннадий Степанович – генеральный директор и по совместительству единственный (пятьдесят процентов у супруги) акционер одной весьма крупной производственной фирмы, хитро, с превосходством поглядывал на друга. Вадим же пытался умаститься в кресле с явным недоумением на лощеной физиономии.

Поерзав и расстегнув одну пуговицу на пиджаке, он заговорил первым. Не выдержал!

– Это и есть твое сокровище – Наденька? Ген, я все, конечно, понимаю, о вкусах не спорят, но у нее не то что взглянуть, даже подержаться не за что. Неужто в делах такая профи?

– Сейчас, погоди, – подмигнул Степаныч.

Дверь в кабинет приоткрылась. Внутрь скользнула худенькая фигурка с подносом. Беззвучно встали на столешницу чашки. Одна с крепким кофе без сахара, вторая с чашечкой подогретых сливок, третья с зеленым чаем, распространяющим аромат бергамота. Чаем не из висельника-пакетика, а хорошо заваренным листовым. Рядом легла папка с бумагами, и странная девушка растворилась за дверью.

Степаныч с видимым удовольствием пригубил чай, Вадим задумчиво поглядел на свои чашки. Именно так он и предпочитал пить кофе, доливая горячие сливки по вкусу.

– Ну… инструкции она у тебя хорошо исполняет, – долив толику сливок и сделав первый глоток, нехотя согласился собеседник. – Но все же…

– Я ничего ей не говорил, вообще не предупреждал, что сегодня возвращаюсь из командировки, она у меня по завтрашнее число, – небрежно бросил Степаныч.

– Значит, слушать и собирать информацию хорошо умеет, – поставил очередной плюс странной секретарше Вадим. Но некоторое пренебрежение человека, который внешнюю эстетику ценит не меньше внутреннего содержания, в интонациях мужчины чувствовалось.

– И не сообщал никому, что с тобой в офис подъеду, – добил собеседника Гаврилов.

– Тогда как? – вскинул брови в легком изумлении Вадим и почесал когда-то перебитый нос.

– Не знаю, но я Надьку ни на кого не променяю! Видел бы ты, как она Ерофеева из офиса вытурила! – Степаныч мечтательно прижмурил глаза. – Сказка! И ведь ни единого грубого слова! Только чай с мелиссой, кокосовые печенья и ангорский свитерок!

Вадик поспешно поставил чашку с кофе на стол и согнулся от хохота. Так тонко ударить по невозможно прилипчивому жулику-аллергику, ухитрившемуся нагреть старых приятелей на нехилую сумму, – о, это надо было суметь!

– Где ты ее такую откопал? – отсмеявшись, выдал вопрос старинный друг.

– Нинка, кадровичка моя, у знакомых отыскала, – раскололся Гена.