Зов пустоты (СИ) - "Lone Molerat" - Страница 36

Дел хватало. Огромный двухэтажный дом в Грейдиче требовал прорву внимания и усилий. Компромиссы Фрэнка не устраивали: еда должна быть вкусной и свежей, порядок — безупречным, а Фрэнка-младшего ничто не должно отвлекать от тренировок и занятий (парень изо всех сил готовился стать послушником Братства Стали). Впрочем, к работе Иде было не привыкать.

Фрэнк не был исчадием ада. Он позволил жене перевезти окончательно ослепшую Викторию в Грейдич, без лишних слов оплатил долги, которых у семейства Данливи накопилось немало. И он никогда не врал.

— Я не буду тебе хорошим мужем, — сказал он в первый же вечер знакомства. — Всякие там прогулки под луной, стихи — этого от меня не жди. Но я решу все твои проблемы, если ты не будешь создавать проблем мне.

А ещё он был первым, кто серьёзно отнёсся к её почеркушкам — не считая тёти Кэтрин, конечно.

— Твоих рук дело? — спросил он, рассматривая эскизы «этикеточного периода» — у Иды рука не поднялась выбросить их при переезде.

— Да, — покраснела Ида. — Ты не обращай внимания, ерунда такая…

— Нет, это хорошие рисунки, — уверенно сказал Фрэнк. — А большие картины ты рисовать сможешь?

Она смогла. Фрэнк оборудовал ей мастерскую на втором этаже дома, в самой светлой комнате. Купил всё необходимое, разрешил рисовать по четыре часа в день — после художественных пятиминуток в Ривет-Сити это казалось роскошью. А когда первая картина была готова, привёл нескольких знакомых торговцев. Сюжет картины тоже подсказал Фрэнк:

— Нет, такое не купят, — сказал он уверенно, рассматривая наброски Иды: закусочную «У Дот», безымянную старуху, которая жила там, казалось, от начала времён — и грелась на крыльце в лучах осеннего солнца, укутавшись в выцветший флаг старой Америки. — Ты нарисуй это же место, но до войны. И вместо бабки — женщину. Роскошную, ну ты понимаешь.

Роскошные женщины пришлись по нраву обитателям Столичной Пустоши. Через пару недель Ида с удивлением узнала, что кто-то в Тенпенни-Тауэр купил картину за двести крышек и заказал ещё одну — с условием, что картина будет не больше двух футов в ширину, чтобы поместиться в простенок, а одежды на женщине будет поменьше.

Айзек перебрался в Грейдич почти сразу же: мелкий засранец поссорился не с теми людьми в Ривет-Сити. В восторг это Фрэнка не привело — но Айзек был проблемой, и он её решил.

Мама умерла счастливой. Иде хотелось верить, что счастливой.

Тетрадь она нашла уже потом, разбирая немногочисленные мамины вещи. Толстый гроссбух, вдоль и поперёк исписанный маминым почерком — сначала чётким и уверенным, потом превратившимся в почти неразличимые, наплывающие друг на друга каракули. Вести дневник Виктория Данливи не стала бы. Это было не в её характере. В тетради были заметки к проекту «Чистота»: формулы, схемы, чертежи. Насколько Ида могла понять, мама решала задачу, доставшуюся ей по наследству от сестры: разрабатывала какой-то аналог ГЭККа, и вроде как успешно.

Ида живо представила себе, как мама, почти слепая, дописывала последние строчки — украдкой, чтобы дети не видели, чтобы они никогда не узнали, что мама сожалеет о сделанном выборе. И сердце захлестнула смесь жалости и гнева. Почему мама похоронила себя заживо? Чего ради? Чтобы Айзек мог одеваться в лавке Беннона и угощать выпивкой всех шлюх Ривет-Сити? Чтобы Ида донашивала чужую жизнь в Грейдиче?

— А никто и не получает того, что заслуживает, — пробурчал Фрэнк, выслушав сбивчивый рассказ жены. — Это жизнь, дорогуша.

— Но это же ужасно! Зачем она так с собой поступила? Мы того не стоили — ни я, ни Айзек. И вообще…

Фрэнк пожевал нижнюю губу, словно погружённый в глубокое раздумье. И на секунду Ида подумала, что вот сейчас он всё ей объяснит. Он же умный.

— Скоро заморозки, — сказал он наконец, глядя поверх плеча Иды на окно мансарды. — Тебе надо бы рамы заклеить.

Ида твёрдо решила, что отнесёт мамины заметки в Цитадель. Пусть Фрэнк с неё потом три шкуры спустит за самовольную отлучку — но мама это заслужила.

Когда она вернулась за тетрадью — и нескольких часов не прошло! — маминых вещей в комнате уже не оказалось. Только Айзек дрых на шкуре яо-гая, брошенной поверх кровати.

— А где тетрадь? — спросила Ида, похолодев.

— Сжёг, — пожал плечами брат. — Зачем хламьё в комнате разводить? Там ерунда какая-то была, наверное, инструкции к стиралкам или… ай!

Она в первый раз ударила брата. Отвесила ему такую затрещину, что тот слетел на пол, как тряпичная кукла — от постоянной стирки руки Иды стали сильными, как у борца.

— Сука! — обиженно взвизгнул Айзек. Мальчик, которого никогда не наказывали. Бедный больной малыш.

— Мало? — спросила Ида.

— Ненавижу тебя! — заорал он. — Этот старикан купил тебя с потрохами, а ты и рада. И меня в эту дыру перетащила — а зачем? Это тебе всё равно, где тряпьё стирать и похлёбки варить, но я-то из другого теста. А с тобой и поговорить не о чем…

Ида думала, что ударит его ещё раз. Но вместо этого расхохоталась — так громко и безудержно, как не смеялась уже много, очень много лет.

— Я убегу! — обиженно выкрикнул Айзек, на всякий случай отползая подальше от обезумевшей сестры. — Убегу, слышишь?

И убежал. Дождался весны, прихватил с собой все сбережения Фрэнка и его штурмовую винтовку — и поминай как звали.

— Ещё раз увижу сучонка — убью, — спокойно сказал Фрэнк, пока Ида, оцепенев, глядела на опустевшую комнату.

Исполнять угрозу ему не пришлось. В следующий раз Ида увидела брата уже мёртвым. Банда рейдеров — дурно вооружённая шайка обдолбанных малолеток — напала на деревушку неподалёку от Грейдича; само собой, живыми они не ушли. В главаре кто-то узнал Айзека, и старейшина деревни послал весточку Фрэнку, чтобы тот, если будет время и желание, забрал тело шурина. Ни времени, ни желания у Фрэнка не нашлось, и брата Ида похоронила сама. Сама выкопала могилу неподалёку от станции Мэриголд, сама сколотила крест из обломков довоенной вывески. Она делала это не ради Айзека — не заслуживал он того, не ради мамы — Виктории Данливи было уже всё равно. И уж конечно, не для себя самой — будь её воля, она бы собственноручно пристрелила ту тварь, в которую превратился брат. Просто таким уж, видимо, был её долг.

Айзека она похоронила в августе. А в сентябре окончательно убедилась, что ждёт ребёнка. Это будет девочка, решила Ида. Маленькая девочка, у которой всё будет по-другому. Которая не станет сворачивать на проклятый путь, проложенный семьёй.

— Не потянем, — сказал Фрэнк после недолгого раздумья. И перевернулся на другой бок.

— Фрэнк, да я справлюсь! — Ида неуверенно улыбнулась. Наверное, все мужчины так реагируют? — Я договорилась с подрядчиком из Тенпенни-Тауэр. Большой заказ, несколько портретов семейной пары… Обещают заплатить восемьсот крышек. И знаешь, они даже обещали пойти мне навстречу и приехать сюда, в Грейдич, чтобы мне не пришлось мотаться туда-сюда.

— Твой брат украл десять тысяч, — сказал Фрэнк спокойно. — Это были деньги артели. И я до сих пор работаю в долг. Говорю же: не потянем.

Несколько дней они не разговаривали. Ему просто нужно время, поняла Ида. Куда ему деваться — теперь-то? Может, ещё полгода он и будет недоволен, но как только возьмёт дочку на руки — наверняка растает.

Мириться Фрэнк пришёл через несколько дней. Поднялся в мастерскую, принёс чай в стакане — такой заботы Ида не могла припомнить за всё время семейной жизни. Что это был за чай, Ида поняла уже через пару часов, когда открылось кровотечение. Она выла от ужаса и отчаяния, скорчившись в углу мастерской, а Фрэнк сидел на корточках рядом с ней. И говорил, спокойно и уверенно, чтобы она не держала на него зла. Что это единственное разумное решение на сегодняшний день. Что потом, когда дела придут в норму, можно будет подумать о детях.

— Не нужны мне другие дети! — провыла она. — Не нужны, понимаешь?

— Значит, обойдёмся без них, — легко согласился Фрэнк. Наклонился и поцеловал её в мокрый от пота лоб. — Так для всех будет лучше.