Не прикасайся! (СИ) - Веммер Анна - Страница 46

 - Ладно, Никольская, я знаю, что ты фанатка «Гарри Поттера».

 - Зачем тогда спрашиваешь?!

 - Затем, что хотел подтверждение, что я не поехал крышей. И правильно понял, что ты его любишь. И тебе понравится, что я принес. Ты хорошо ощущаешь запахи?

 Теперь она совсем растеряна, и я веселюсь. У Настасьи очень живая мимика. Если бы она всерьез каталась до сих пор, то получала бы как минимум девятки за компоненты. Но на людях она скрывает глаза за огромными очками, наотрез отказываясь выступать без них. И они крадут добрую половину ее мимики.

 - Это у меня Анька фанатка таких штук. Подозреваю, она неспроста вокруг бегала, ненавязчиво демонстрируя мне их.

 - Кого – их?! – в нетерпении стонет Настасья.

 - Дай руки.

 Я открываю коробку и кладу ее ладони на небольшие круглые баночки.

 - Это что-то сладкое? Из лавки Гарри Поттера?

 - Близко, но нет.

 - Так… это баночки. В них что-то есть? Да, они тяжелые. А можно открыть?

  - Открой.

 У нее не сразу получается, приходится помочь. Едва я снимаю крышку, постель окутывает приятный сладковатый запах. Настя принюхивается, хмурится, пальцем касается нежного светлого воска и нащупывает фитиль.

 - Свечи? Не понимаю…

 - Это ароматические свечки по твоему любимому «Гарри Поттеру». Вот эта вот называется «Хэллоуин в Хогвартсе». Написано, что она пахнет тыквенным пирогом, сливочным пивом и пламенем в камине. А вот эта – «Гостиная Слизерина». Лайм, лемонграсс и змеиный яд. И третья называется «Феликс Фелицис», что бы это ни значило. Пахнет удачей, яблоком и лимоном.

 - Удача это хорошо, - улыбается она. – Так интересно… Спасибо. Ты здорово говоришь о своей семье. «У меня Анька…».

- Хочешь стать «уменяНастькой»?

 - Хочу.

 - Тогда расскажи отцу.

 Настя возмущенно фыркает, получается смешно.

 - Мне нужно поработать, малыш. Я надеялся, ты полежишь, послушаешь свою книжку и пожжешь свечу. Сможешь воспринимать историю сразу двумя органами чувств.

 - Да. Я хочу.

 - Тогда ложись. Я тебе зажгу свечку и поставлю книжку.

 - Не знала, что в тебе есть романтика.

 - Романтика-романтика, на хую два бантика, - ворчу я, доставая из коробки зажигалку.

 Придется работать прямо в комнате, оставить слепую Настасью наедине со свечой будет безрассудно. Но вряд ли мне способна помешать ее книжка. А вот то, что она здесь лежит только в моей рубашке – вполне.

 Мягкий голос диктора заполняет комнату. Я сижу за ноутбуком, пишу планы, а Настасья рассеянно водит ладонью над язычком свечи. Она безумно красивая и задумчивая. Рядом, на прикроватной тумбочке, тарелка с почти нетронутой едой.

 - Ты как? В порядке?

 - Да. Просто думаю…

 - О чем?

 - О ерунде.

 - Расскажи.

 - Тебе разве не надо работать?

 - Перерывы нужно делать каждые двадцать минут. Так что там за мысли в твоей головке?

 - Просто размышляю, чем бы пахла свечка по нашей истории.

 - Мятой.

 - Почему мятой? – поднимает голову в рефлекторной попытке на меня посмотреть.

 - Потому что лед. Мне кажется, лед пахнет мятой. И немного, может быть, клубникой.

 - Хороший запах.

 - Хочешь, закажу тебе такую свечку? Или маленький свечной завод?

 - Я много чего хочу.

 Она задумчиво подносит свечку к лицу. В неподвижно застывших зрачках отражается пламя.

 - Большинство из этого настолько же нереально, как и «Феликс Фелицис».  

20.1 - Настасья

 Мне часто снится, как я выхожу на старт. Как в голове – ничего, кроме расстановки прыжков и дорожки шагов. И еще злости. Она приятно будоражит, толкает вперед. Я готова рвать зубами за первое место, а плечи невольно расправляются сильнее, хотя казалось бы, осанка и так идеальная. Соревнования – это адреналин, возбуждение, злость, уверенность.

 Но никак не паника и не волнения.

 А вот шоу и показательные выступления – совершенно другое дело. Я каждый раз, хоть их было и немного, трясусь от нервов перед выходом на небольшую арену, залитую светом софитов.

 Во сне я могу прыгать, летать, я вижу свет и слышу зрителей. И чувствую запах мяты с клубникой. И хоть я не вижу в толпе зрителей Алекса – я вообще не вижу трибуны, вместо них – непроглядная тьма – я чувствую его присутствие. На соревнованиях оно дарит уверенность, а на шоу – страх. Главный страх влюбленной дурочки: не понравиться тому, кому нравиться очень хочется.

 Сейчас я словно сплю, только вместо сна – привычная слепая реальность. Я никогда еще не паниковала так перед выступлением. Один короткий лирический номер, с одинарным прыжком, за который я билась с Крестовским, как лев. Ничего сложного, ничего опасного, но почему же так страшно?!

 Я хожу туда-сюда в коридоре перед выходом на арену, слышу грохот и звон музыки. Вокруг какие-то люди, но я не знаю, кто они и замечают ли меня. Аня, пришедшая на шоу, сказала, что светлое платье с узором из страз. Подарок отца, срочный пошив, обошедшийся в немыслимую сумму. Оно неприлично короткое, как и все фигурные платья. И я невольно вспоминаю легкое мимолетное касание пальцами по бедру, вдоль края подола.

 После шоу я останусь до конца, пока не разъедутся все организаторы, включая Крестовского. А потом, почти сразу, мы полетим в Грецию, праздновать юбилей «Элит». Я жду этой поездки как ребенок, который ждет Новый год и приезд Деда Мороза. Кажется, уже мало кто верит, что я просто еду с коллективом, как ценный и неотъемлемый его член. Но плевать, от мысли, что совсем скоро я окажусь на пляже, почувствую ласковую прохладу моря и услышу шум волн, становится еще более нервно.

 Я и раньше ездила на море после того, как ослепла. Но еще никогда не ездила одна, без Макса, в компании одного лишь Александра Крестовского. Это неправильно, так нельзя, но остановиться я не в силах.

 По шуму оваций я понимаю, что общий номер мужской сборной клуба закончился. Я выучила расписание, как свои пять пальцев: мужской общий номер, затем короткая программа Элины Серебровой, а потом и я.

 После номера я подъеду к трибуне, где сидят тренеры и откатавшие ученики, получу букет цветов от Крестовского и зардеюсь. Нас снимут десятки камер, еще парочка поймает, как мы весело болтаем – и назавтра в газетах напишут, что тренер и обвинившая его в тысяче преступлений ученица снова под крылом любимого спортивного клуба. Ну и еще что-нибудь о моем выступлении.

 - Удачи, Эль, - говорю я девчонке перед тем, как она выходит на арену.

 В коридоре становится тихо: ее тренер уходит вместе с ней. Я остаюсь в коридоре одна… или почти одна.

 - Готова к позору?

 Насмешливый голос Светы появляется прежде, чем я слышу ее шаги. А потом из моих рук выбивают трость. Будто она нужна мне, чтобы стоять на ногах! Но такая явная агрессия обескураживает.

 - Ты адекватна? – спрашиваю я.

 - А ты? На что ты надеешься? На жалость?

 - Тебе-то какое дело? Ты звезда. Пользуйся.

 - Я предупреждала, чтобы ты не лезла в мое дело?

 - Вообще-то нет. И мой номер – мое дело. А не твое.

 - Твой номер – убожество.

 Она цепко хватает меня за локоть, до боли сжимая острыми когтями. Я слышу ее злость, я чувствую ее, и даже духи, созданные, чтобы радовать обоняние, кажутся приторно-удушающими.

 - Думаешь, я не вижу, что ты тут устроила? Решила сыграть на образе одноногой несчастной собачки? Он трахает тебя только потому что ты – экзотика. Как одноногая проститутка. Крестовский с детства окружен идеальными женщинами. Конечно, они ему надоели. Скажи, а ты вообще уверена, что тебя ебет он? Может, зовет поразвлечься друзей? Ты-то все равно не видишь…

 Я вырываюсь из хватки Гавриловой, и меня накрывает отвращением: неужели я с ней дружила? Мечтала, что однажды мы будем стоять на одном пьедестале. И вместе праздновать общие победы. О, да, я была наивной идиоткой, верящей в дружбу в спорте.