Огненный остров - Людников Иван Ильич - Страница 27

При очень сложной обстановке тяга в партию была огромной. Наш воин вступлением в партию выражал свой патриотический долг перед Родиной. При малочисленном составе дивизии в ноябре было принято в члены ВКП(б) 19 человек, в кандидаты — 160, в декабре, когда в дивизии было еще меньше бойцов, было принято в члены ВКП(б) 15, в кандидаты — 106 человек.

Хотя и в сложной обстановке, но мы кое-когда собирали командиров полков и комиссаров на командном пункте дивизии, чтобы обменяться опытом и подумать, как улучшить ближний бой в городе. При малом количестве людей надо воевать не числом, а умением — это было основной нашей целью.

Разведчики Петухов, Морозов и Григорьев получили задачу взять контрольного «языка». Когда привели пленного, они доложили мне:

— Готовясь в разведку, мы решили использовать для поиска подземные заводские коммуникации. В этом деле нам хорошо помог гражданский пожилой человек — инженер с завода «Баррикады» Тяличев.

— Извините меня, молодые люди, что я вас подслушал, но я могу вам помочь, — вызвался он. И рассказал о колодцах и трубах, по которым можно пройти в любую точку завода.

Получив консультацию от товарища Тяличева, они и пошли на поиск.

В подвале соседнего дома Тяличев познакомил их с женщиной и двумя ее дочерьми. Они работали на заводе до последнего момента и не успели эвакуироваться за Волгу.

Начальник политотдела дивизии М. С. Немцев вручает партийные билеты.

Преодолевая всевозможные завалы и препятствия в подземных коммуникациях, разведчики медленно продвигались вперед. На одной из остановок для ориентирования и отдыха их внимание привлек очень тихий разговор, ребята прислушались и услышали тихий детский плач. Прошли еще некоторое расстояние и четко услышали голос русской женщины, успокаивающей плачущего ребенка. Разведчики подошли вплотную и осветили их электрофонариком. Это была женщина с детьми, на их лицах написаны страх и ужас. Смельчаки сказали, что они советские воины. Женщина и дети заплакали от радости. Не смогли удержаться от слез и мужественные солдаты. Место, где находилась несчастная семья, напоминало настоящий склеп с заживо погребенными. До того, как появилась возможность эвакуировать женщину и детей, солдаты носили им свои скудные продукты.

После доклада разведчиков я решил изучить подземное хозяйство. Посетив командный пункт командира 344-го полка, я увидел там необычную карту. Ее подарил Владимиру Коноваленко инженер завода «Баррикады» Тяличев. На карте обозначены колодцы, трубы и тоннели большого хозяйства завода. По трубам и тоннелям можно пробраться в цехи, занятые врагом. Разведчики и саперы уже начали подземную войну. Они проникают в тыл врага, внезапно нападают и скрываются. Каждая такая вылазка сопряжена с риском, и совершают ее добровольцы. Коноваленко лично проверяет их подготовку, дает напутствие, провожает на задание.

Прежде чем отправить группу разведчиков и саперов-подрывников в тыл врага, Коноваленко дал людям пять минут «на размышление». Командир ясно представлял себе трудный маршрут этой группы и характер задания. По трубам, по узким тоннелям двигаться можно только в одиночку, цепочкой. Воздух там спертый. Внезапная встреча с противником потребует от каждого разведчика и сапера разумных и самостоятельных действий. Любому из этой группы разрешено отказаться от вылазки, если он плохо себя чувствует.

— Нет ли простуженных, кашляющих? — допытывался Коноваленко.

Больных не нашлось, и командир полка проводил группу к колодцу, со дна которого начинался лабиринт подземного хода в неприятельский тыл.

У этого же колодца он встречал на рассвете вернувшихся. Старший группы доложил командиру полка:

— Задание выполнено. В подвале инструментального цеха взорваны ящики с боеприпасами. Истреблено не менее тридцати вражеских солдат. Отходить пришлось с боем, прикрывая друг друга. Из группы в десять человек пятеро не вернулись.

Задание выполнено. Иной командир ограничился бы похвалой и обещанием наград. Коноваленко поступил иначе. Вытащив блокнот, он прежде всего записал фамилии тех, кто не вернулся, и тут же прямо и честно высказал то, что в эту минуту больше всего его волновало:

— Если на «Баррикадах» мы будем терять по пяти наших лучших разведчиков и саперов за тридцать поганых гитлеровцев, придется отказаться от таких вылазок.

Молча слушали солдаты своего командира полка. Умом и сердцем поняли, как переживает капитан Коноваленко гибель лучших бойцов…

Суровость — во благо, а доброта — во зло, — на войне и это бывает. Только не сразу за внешней суровостью различишь истинную доброту, да и доброта доброте рознь. В этой связи вспоминается разговор с пулеметчиком Белобородько, первым орденоносцем дивизии за бой под Цимлянской. Белобородько погиб на «Баррикадах», а случай, о котором я хочу рассказать, произошел в одной из станиц на Аксае.

Две роты первого батальона 344-го стрелкового полка (им тогда еще командовал Алесенков) разминулись на подходе к станице. Командир первой роты привел своих бойцов на окраину станицы, и те, изнуренные жарой, повалились на землю. На станицу налетели бомбардировщики противника. Рота стала их легкой добычей. Когда я приехал в эту станицу после бомбежки, убитых уже похоронили. Вместе с солдатами в братской могиле лежал недавно принявший роту молодой лейтенант. У могилы я и увидел пулеметчика Белобородько. Был он мрачен и, разговорившись со мной, стал винить себя, что сам накликал беду на товарищей.

— Кабы я, дурень, не слышал того спору! — казнил себя Белобородько. — Наш лейтенант каже другому ротному: «Звернем до хат, притомились бойцы, нехай отдохнут». А тот — никак: «Немножко, каже, до ночи потерпим». И повел своих хлопцев лощиной в камыши. А наш добренький лейтенант… Не хватало у мэнэ духу сказать ему: «Да не жалей ты нас!» Вот она, жалость его как обернулась.

…Ночью морозит. С берега реки доносится шум — идет густая шуга, предвещающая скорый ледостав. Это пугает гитлеровцев, и они напрягают последние силы, чтобы сбросить нас в Волгу и высвободить войска, которые до зарезу нужны Паулюсу на других участках фронта. В последней надежде разделаться с нами немцы сосредоточили на «Баррикадах» новую дивизию. Допросив пленных, майор Т. М. Батулин, начальник отделения разведки, с тревогой сообщил, что против нас действует еще одна немецкая пехотная дивизия — 389-я.

Комиссар дивизии Н. И. Титов успокаивает Батулина:

— Пусть тревожится враг, а нам — только радоваться: 305-ю вместе с танками 14-й танковой дивизии как корова языком слизала. Новой дивизии тоже не дадим уйти.

Но пока нам очень тяжело — отбиваем атаки подошедшей 389-й гитлеровской пехотной дивизии. Сломить оборону нашего 344-го полка противник не смог и на исходе третьей недели ноября навалился на полк Печенюка, потеснив его настолько, что штаб дивизии вынужден был занять оборону. Гитлеровцев, приблизившихся к нашему блиндажу-штольне, вместе с бойцами охраны контратаковали и истребили.

Майор Гуняга настойчиво просит разрешить ему сменить командный пункт полка. У него тоже офицеры штаба дерутся бок о бок с рядовыми в считанных метрах от командного пункта. Когда я ночью шел к Гуняге, немецкая граната угодила в траншею. Осколки изодрали мне шинель. Майор видел, как я извлек из кармана гимнастерки порванный осколком партийный билет.

— Нужна нормальная обстановка для работы, а ее нет, — жаловался Гуняга. — Теперь вы сами убедились.

В этом майор прав. Но он недооценивает другое, главное. Мы тоже создали для противника ненормальную обстановку, лишили его выгодных условий войны. Мы вынудили фашистов воевать так, как это нужно нам. И хотя тяжко майору Гуняге, зато гитлеровцам на его участке не легче. Кризис решающих боев в городе близок. Есть все основания рассчитывать, что перелом произойдет в нашу пользу.

Трудно майору Гуняге. Это верно. Но стоит его солдатам оглянуться — они видят поблизости командный пункт командира полка. И солдаты это ценят.