Детство (СИ) - Панфилов Василий "Маленький Диванный Тигр" - Страница 43

— Требуют? — Приподнял бровь Илья Модестович.

— Так точно! Он же от околоточного, вроде как и не совсем…

Служитель замялся, и Илья Модестович махнул рукой:

— Забирай этого болвана, да и ступай с глаз моих!

— Пошли!

Зачем-то придерживая меня рукой за плечо, служитель потащился длинными колидорами в сторону больнички. Тащился он, шаркая ногами, хотя сам ишшо не так штобы старый, и всё ето время давил пальцами за плечо, зараза такой!

В больничке всё пропахло лекарствами, гноем, мочой и страданиями. Пройдя мимо палат, мы оказалися в куда как более чистом местечке, где были комнаты дохтуров. Здесь пахло уже лучше — лекарствами, табаком и книжной пылью.

Кабинет Карла Вильгельмовича приоткрыт, нас уже ждали. Большой господский стол, которой только для писанины и чтения, книжные полки, какие-то шкафчики со склянками и чем-то непонятным. И посреди всево етого двое господ, во мне заинтересованных. Страшно!

— Вот, Ваше Благородие, — Вытянулся служитель перед начальством, — Бутовский доставлен, — Сказав ето, он вышел, развернувшися по-военному.

Под взглядом околоточного и Карла Вильгельмовича я чуть не взопрел, но ничево, держуся. Вроде как просто перед начальством робею.

— Вот ваш подопечный, Владимир Алексеевич, — Карла вкусно затянулся папиросой, — можете забирать. Но толку от него…

Дохтур пожал плечами и снова затянулся.

— Что-то не так? — Забеспокоился полицейский.

— Крепко вы его приложили, — Снова затяжка, — слишком крепко.

— Случайность! — Околоточный досадливо поморщился.

— Да мне-то что? Амнезия у пациэнта, или говоря языком не медицинским — потеря памяти. Дурачком не стал, но в развитии изрядно откатился, и вряд ли сможет стать свидетелем по делу о кражах.

— Ох ты, — Околоточый досадливо сдёрнул фуражку, — и это навсегда?

— Кто знает? — Затяжка и пожатие плечами, — Может навсегда, а может, через несколько месяцев наметится прогресс.

— Не обманывает? — Полицейский шагнул вперёд, и чуть присел, заглядывая мне в глаза.

— Обманывает? — В голосе дохтура прозвучало изумление, — Прозвище Стукнутый и репутация дурачка на ровном месте не возникают. А у нас, как вы знаете, дети под наблюдением круглые сутки. И среди детей тоже… гм, агенты.

— А может…

— Владимир Алексеевич, вы его что, матёрым террористом считаете? Обычный крестьянский мальчишка, если судить по рукам. Не слишком развитой изначально, но это уже сугубо из области догадок. Строение черепа и прочие тонкости.

— Н-да! — Фуражка снова оказалась на голове, — Хотелось бы удостовериться…

— Неделю, — В голосе Вильгельма Карлыча раздражение, — могу продержать его в госпитале, оставлю в помощь к санитарам. А потом, к чёртовой матери! И так в обход всех и всяких правил держим. Я всё-таки не директор и не главный врач! Свои лимиты на такого рода дела у меня есть, но вы своей просьбой их практически исчерпали!

— Хорошо, не кипятитесь! — Околоточный примирительно улыбнулся, — Неделю понаблюдайте, ладно?

Взгляд мазнул по мне, будто по какой гнилой коряге.

— Неделю могу, — Чуточку спокойней сказал дохтур, — а потом в любом случае извольте забрать!

— Да на кой он мне! — Досадливо отмахнулся полицейский, — Так, докука. На фабрику какую законтрактуйте, что ли… Ну да не мне вас учить!

Двадцать седьмая глава

— Пи-ить, — Раздался еле слышный сип с одной из соседних коек, и я вскакиваю заполошенно, стараясь не разбудить никово.

— Сейчас, сейчас, — Приподняв голову, потихонечку наклоняю поильник, стоявший у него на тумбочке полнёхоньким, и по капле вливаю тёплую подслащенную воду в обмётанный белесым налётом сипящий рот. Мальчишка лет восьми смотрит вроде как на меня, но вроде как и сквозь. Напившись, затихает и обессилено откидывается назад, проваливаясь в обморочный беспокойный сон. Не жилец. Антонов огонь уж до середины бедра добрался, скоро отмучается болезный. И для него чем раньше, тем лучше. Штоб не мучаться лишнее.

Зевнув протяжно и перекрестив рот, иду к своей койке по узкому проходу, стараясь не разбудить никово. Ночлег мне определили здесь же, в одной из палат, на свободной койке. Ну и санитары радостно перевалили на меня свои ночные обязанности. Напоить, подставить и вынести утку, утереть пот, накинуть или скинуть одеяло.

Мне не так штобы в тягость и не брезгливо, вот только спать постоянно хочется. Ночью не разоспишься, да и днём не слишком — всё та же работа. Они, санитары, мужики все взрослые и не слишком любезные, мигом подзатыльники отвешивают, ажно до звона в голове и искорок из глаз. Если можно переложить свои труды на другово, то перекладывают, не задумываясь вот ни на минутку.

А как я, например, приподнять ково могу, штоб от пота обтереть иль зад после утки подтереть, их не волнует. Бац! И подзатыльник. Ступай и делай!

С малышами да девками здеся бабы вожжаются — сестрички милосердные. Ну с мальчишками постарше — санитары обычно, сестрички редко заходят.

Служителей здеся много — одних дохтуров только тридцать один по штату[64]. Да сестрички милосердные, да санитары. Ого сколько народу! А коек всево-ничево в госпитале, сто штук.

Мно-ога! А ишшо студенты ходят, да и так — со стороны. Учаться, значит, да на воспитуемых опыты проводят. Как, значица, ногу собрать после перелома оскольчатово, да какие мази експериментальные от антонова огня помогают. Операции, опять же.

Обычно не помогают мази, потому-то здеся, при больничке, морг. И не пустует, значица. Кто из больнички, а кого и напрямки из спален. Оно тово, всякие случаи бывают. Чахотка там доест чилавека, иль просто — шёл себе, а потом за грудь, и всё — не жилец. А бывает, што и после порки полежит себе, да и тово, спина загнила. Разные случаи-то.

— Утку! — просит негромко мальчишка на соседней койке, страшно стесняяся. Деликатный мальчишка, слишком даже.

— Сейчас, сейчас!

Приподняв ево, подставляю утку и жду, пока свои дела сделает, только в сторонку чутка отошёл, штоб не смущать. А потом и тово — вынести да помыть. К запахам уже притерпелся — больничка и есть, чай не розами пахнет. В палате почти двадцать чилавек, и почитай у кажного второво што-то гниёт. Сравнивать если, так лучше говно нюхать, чем руки-ноги гниющие обонять.

— Не хочу, не хочу! — Спешу туда, пока беспокойный не перебудил остальных.

— Тише, — Сажуся рядом и беру за руку, — Всё хорошо, ето только сон!

Начинаю напевать негромко: