Земля любви - Соареш Мария Леонора - Страница 5

- Я буду тебе благодарен.

- Гардероб для Принцессы или для Золушки? - уточнил Марко Антонио.

- Для порядочной девушки, которая носит траур по погибшим родителям.

- А ты носишь траур в душе, да, папа? – проницательно заметил Марко Антонио.

- Да, так оно и есть, сынок! Неблагодарность - самый страшный порок людей, а настоящая дружба - редчайшее сокровище. Позаботься о Жулиане, уважай её как сестру, помоги мне отдать мой неоплатный долг!

- Я не дам ни одному волоску упасть с её головы, папа! - с горячностью, удивившей Франческо, откликнулся Марко Антонио. - И с удовольствием буду учить её нашему языку.

- Спасибо тебе, сынок.

С появлением Жулианы в доме Марко Антонио сделался домоседом. Другая бы мать была счастлива, что сын её образумился, остепенился, отстал от дурных знакомств, но Жанет и это поставила в вину бедной девушке.

- Марко Антонио сам говорил, что терпеть не может итальянок. Пусть не надеется, он в её сети не попадётся! - шипела она. - Мариана! Почему Жулиана не перегладила это бельё? Ну-ка, позови её!

- Она занимается, - доложила через несколько минут Мариана.

- Чем это? - недовольно спросила Жанет.

- Португальским языком, по распоряжению дона Франческо.

- Может, он ей ещё и учителя нанял? - возмутилась госпожа Мальяно.

- Нет, с ней занимается Марко Антонио в своей комнате.

- Хотела бы я знать, чем они там занимаются, - вскипела озабоченная мать. – Эта распутная девица того и гляди, испортит моего мальчика! Говорила я, что таких и на порог нельзя пускать!

Экономка, молча, слушала свою хозяйку. Ей Жулиана нравилась - скромная, услужливая, она не брезговала никакой работой в доме и охотно помогала бы по хозяйству, если бы дон Франческо не сердился, видя, что из гостьи она превращается в служанку. Да, Жулиана была ей симпатична, хотя кое-какие сомнения на её счёт у Марианы и возникли. Но их она пока держала при себе.

Глава 3

На фазенде «Эсперанса», что означает «надежда», ждали новых работников-итальянцев. Хозяин фазенды, сеньор Гумерсинду, довольно потирал руки, радуясь, что наконец-то его бескрайние плантации кофе получат надлежащий уход. Всё это время у него надрывалось сердце при виде печально поникших листьев и твёрдой, необработанной земли.

- Мерзавцы! – честил он ушедших негров, вспоминая, как целую ночь они жгли костры, пили, ели и танцевали, а на рассвете, смеющиеся, хмельные то ли от вина, то ли от свободы, пошли чёрной толпой прямо навстречу солнцу. – Мерзавцы! – повторил ещё раз сеньор Гумерсинду. – Нет, чтобы повременить месяц-другой и сдать всё имущество с рук в руки новым работникам!

Его жена Мария ду Сокорру сожалела о рабынях-негритянках про себя. Ей очень не хватало их на кухне. После того как вся домашняя работа свалилась на неё и двух дочерей, она чуть ли не целые дни проводила у плиты и, хотя была женщиной кроткой, терпеливой и работящей, всё-таки очень мечтала о помощницах. Однако вслух ничего не говорила, а если и говорила, то только радовалась, что Бог и правительство избавили её от «бесстыжих нахалок». По-иному она их не называла. И на то были особые причины.

Дело в том, что её муж, сеньор Гумерсинду, человек до фанатизма преданный своей семье - и в этом смысле Мария никак не могла на него пожаловаться, - мечтал о наследнике. После того, как Мария подарила ему двух дочерей и он понял, что больше ждать от неё нечего, Гумерсинду повесил на дальней террасе гамак и стал ждать мальчишек от хорошеньких рабынь-негритянок. Он готов был признать наследником и сына рабыни-негритянки, если только тот окажется смышлёным и не очень чёрным. Но и с негритянками сеньору Гумерсинду не везло, к великой радости его жены Марии. Теперь на фазенде негритянок, слава Богу, не было, и бедная женщина вздохнула спокойно. Однако её по временам тревожила мысль, что такое может повториться и с итальянками, хотя она и старалась об этом не думать. Куда больше Марию заботила сейчас младшая дочь Анжелика, собравшаяся уйти в монастырь. Хорошо это или плохо? Мария была женщиной набожной и, перебирая свою в целом благополучную супружескую жизнь, всё же думала, что Иисус Христос в качестве жениха убережёт её доченьку от многих обид, тягот и неприятностей. Падре Олаву, регулярно навещавший их, поддерживал решение Анжелики, зато ни о чём подобном не желал слушать её отец.

- Заморочили девчонке голову всякими глупостями! - раздражался он, стоило упомянуть при нём о монастыре. - Пора женихов искать для обеих дочек, выдавать их замуж и ждать наследников!

Как только Мария слышала сакраментальное слово «наследник», она начинала креститься и думала, что пусть уж лучше её Анжелика отправляется в монастырь.

Но в это утро сонная опустевшая фазенда словно бы проснулась - на кухне суетилась не только Мария, но и Розана с Анжеликой, чистя овощи возле поставленного на огонь огромного чана.

- Антенор! - обратилась Мария к заглянувшему на кухню управляющему. - Ты приготовил помещения?

Совсем недавно Антенор был главным надсмотрщиком над рабами - таких, как он, называли ещё «охотниками», потому что, он мог поймать любого беглеца. Нюх, интуиция, великолепное знание местности и психологии бегущего никогда не подводили его - с фазенды «Эсперанса» не удалось бежать ни одному негру. Пойманых ожидала жестокая расправа, и производил её собственноручно Антенор. При этом он не был жестоким человеком, скорее – любящим порядок служакой. Всё, что ему приходилось делать, не было его изобретением – так повелось испокон веков, и он только поддерживал заведённое из любви к порядку.

Но времена переменились, и Антенор охотно попросил бы прощения у всех тех, кого когда-то наказывал плетьми. А ещё охотнее отыскал бы ту, о которой и не пытался забыть, зная, что только эта женщина – его судьба; ценой своей поруганной чести она выкупила из рабства родителей и ушла с фазенды, ожидая ребёнка от Гумерсинду.

- Если будет мальчик, пришлю на воспитание, - с высокомерной усмешкой бросила она, уходя.

Ребёнок давно уж родился, но думал, о нём, похоже, один Антенор – ни госпожа Мария, ни сеньор Гумерсинду никогда не поминали негритянку Нану и того, кого она унесла в своём животе.

Антенор стал даже как-то заботиться о Тизиу, единственном представителе негритянского племени, оставшемся на фазенде. Весёлый смышлёный негритёнок по-прежнему жил в хижине, где когда-то жили рабы, и никуда не собирался уходить.

- Мне идти некуда, - говорил он. – Я ведь думаю, что я сын хозяина.

Но говорил он это только Антенору, ни хозяину, ни тем более хозяйке говорить такое не решался. Сеньора Мария отрядила его доить коров, и каждое утро негритёнок приносил на кухню молоко для сыра, масла, сметаны, сливок. Сейчас и он готовился к приезду итальянцев и тщательно убирал свою хижину. Кто знает, может, и она кому-то из них приглянется.

- К сожалению, хозяйка, удобных помещений для свободных людей у нас немного, - ответил Антенор. – Они не негры, спать вповалку в бараке не будут.

- А что же делать? – забеспокоилась Мария. – Как бы они от нас не ушли, если им негде будет жить.

- Пусть только попробуют! – воскликнул Антенор. – Я им покажу!

И тут же осёкся под укоризненным взглядом Марии.

- Только этого нам не хватало! – проговорила она. – Прослыть в округе злодеями и кровопийцами! Забудь прошлое, Антенор! Обращайся с приезжими вежливо, они такие же, как мы, свободные люди, только победнее.

Девушки слушали разговор с большим любопытством. Кто такие эти итальянцы? Какие они?

Но мать прикрикнула и на дочек – скоро приедут люди, еда должна быть готова. И женщины засуетились вокруг огромного котла.

У сеньора Гумерсинду были другие заботы – он обошёл ещё раз участки, где предполагал строительство домов для итальянцев. Итальянцы – отличные строители, вряд ли им захочется оставаться в бараках для рабов, они сами построят себе дома, заведут своё хозяйство, и это станет гарантией их оседлости.