Земля любви - Соареш Мария Леонора - Страница 26

Аугусту всё ждал, когда же раздастся женский крик, после которого можно ждать и младенческого писка. Но не дождался. Анжелика даже не вскрикнула. Когда Леонора выглянула из спальни и позвала Аугусту, он решил, что дело откладывается, и Анжелика хочет, чтобы он поболтал с ней.

- Вот твоя девочка-дюймовочка, - сказала ему жена и показала на крошечный свёрточек у груди.

Аугусту пришёл в восторг. Честно говоря, он недолюбливал мальчишек, буйных, хулиганистый сорванцов, вечно что-то ломающих и орущих. А, вот перед маленькими, похожими на куколок девочками он таял. Они были такие хорошенькие, такие забавные, их можно было качать на качелях и кормить сластями, ими можно было любоваться.

Горячая волна благодарности захлестнула его, он посмотрел на жену повлажневшими глазами:

- Ты даже не представляешь, как я тебя люблю, - произнёс он, и Анжелика не сомневалась: он говорит правду.

- Я тебя тоже, - сказала она.

И оба они умилённо стали рассматривать свою дочку, чувствуя новый несказанный прилив любви.

- А теперь позови ко мне папу. - попросила Анжелика. - Я знаю, что он будет очень рад маленькой внучке.

Так оно и было. Гумерсинду излечился от своих нелепых предрассудков. Или был близок к исцелению.

Он радостно встретил вернувшегося Матео и сказал ему, что всё-таки куда почётнее хочу быть отцом наследника-сына, чем самой милой и славной дочки, какая теперь появилась у Аугусту. Этим он хотел сделать Матео приятное.

- Поздравляю с рождением внучки! – хмуро произнёс Матео. – Я рад за вас. Рад за Бартоло, который остаётся, потому что приглядел себе желанный кусок земли. Но мне-то хотелось бы поглядеть на того ребёночка. И всё-таки понять, чей он сын.

На этот раз Гумерсинду разозлился. Сколько крокодила не корми, он всё норовит залезть под корягу!

В уме ли ты итальянец? - спросил он. - Ты что, снова задумал бежать к Жулиане?

- Мне кажется, она должна знать правду, - упрямо сказал Матео. - Она не заслужила, чтобы над ней так издевались. Это нечестно.

- А рушить две семьи? Осиротить детей? Это честно? – вконец разъярился Гумерсинду.

- И меня, и Жулиану обманули, эти семьи сшиты гнилыми нитками. Какая же это семья, где всех держат на аркане? - гнул своё Матео.

- Кто тебя держит? Кто? - повысил голос тесть.

- Вы и держите, - набычившись, отрезал Матео.

Ну, так знай, что я тебя не держу! – рявкнул Гумерсинду. - Я думал, у тебя есть жена, есть сын! Ты их любишь, ты к ним привязан! А если дело только во мне, то можешь отправляться на все четыре стороны! Иди, откуда пришёл, и таким, каким пришёл! Гол как сокол!

- Вы это мне сказали, и я так и сделаю, - вдруг заявил, высоко вскидывая голову, Матео.

- Но ты уйдёшь один, и больше не увидишь, ни жены, ни сына, - торопливо бросил Гумерсинду на чашу весов свои самые драгоценные сокровища, - слышишь, итальянец? Ты не увидишь сына!

Ему не верилось, что после такого итальянец может уйти. Нет, он уйти не может.

- Всего хорошего, сеньор Гумерсинду. Я рад, что мы, наконец, поняли друг друга, - сказал Матео и направился к двери, высоко держа голову.

Глава 17

Жулиана бесцельно бродила по пустому дому. Стараниями Марианы в нём царил идеальный порядок, и Жулиана чувствовала себя здесь гостьей. Всё было сделано не так, как она привыкла, но сделать по своему ей и в голову не приходило, она не чувствовала себя хозяйкой. Мариана была душой этого дома, его сердцем, его руками, но надо всем витал дух Жанет, которая зорко и неусыпно следила, чтобы всё стояло по своим местам. Жулиана постоянно ёжилась, чувствуя на себе взгляд, недобрых чёрных глаз, которые упрекали её за любое неловкое движение, за желание что-то передвинуть и переставить.

Она была здесь пленницей и никак не могла справиться с тем, что только недавно пережила. Надежда поманила её. Жулиана видела, чувствовала, что Матео любит её, что хочет быть с ней. И вдруг Жулиану словно бы заманили в ловушку, сделав из её сына приманку. Ловушка захлопнулась, и она оказалась в плену. Но почему она должна оставаться с сыном Матео именно в этом доме? И почему Матео с ней не простился? Почему не хочет посмотреть на сына? Похоже, что и его тоже держат в плену какими-то неведомыми ей способами. Они оба в тупике. Оба несчастливы. Или, может быть, есть какой-то выход из тупика?

Узнав, что она беременна, Жулиана нисколько не обрадовалась, этот ребёнок окончательно привязывал его к семье Мальяно. Призрак Жанет стал ещё явственнее, она заберёт и этого ребёнка, хотя и совсем по-другому. Она будет хозяйкой не только в своём доме, но и в жизни Жулианы. Будет распоряжаться ею по своему усмотрению.

Жулиана пыталась поторопить Марко Антонио со строительством дома, но он только улыбался с ласковой снисходительностью, словно бы говоря: ты, же не маленькая девочка, и мы строим не кукольный домик. Стены не цветы, им нужно время на то, чтобы вырасти.

Одним словом, Жулиана понимала, что связана по рукам и ногам, что податься ей некуда, что впереди у неё череда серых безрадостных дней. Даже малыш перестал её радовать, изо дня в день одно, и тоже: перепеленай, накорми, укачай, а он будет плакать и плакать. Зато он мгновенно успокаивался на руках Марианны, и Жулиана всё чаще оставляла его экономке. Мариана самозабвенно возилась с ним, а Жулиана апатично сидела рядом, глядя, как та меняет ему пелёнки, воркует с ним и смеётся.

Жулиане же не хотелось смеяться. Она не могла понять, почему Матео не захотел посмотреть на сына. Почему так жестоко обошёлся с ней? Он привёз её на «Эсперансу» только для того, чтобы она полюбовалась его семейным счастьем? Да нет, нет! Она же видела, чувствовала, как он тянется к ней… Но потом он решил… Чтобы не думала Жулиана о Матео, всё выходило больно. Она старалась не думать ни о чём и впадала в тягучее безразличие.

- Это потому, что я беременна, - утешала себя Жулиана, - у меня нет сил, меня тошнит, в этом всё дело! Я люблю и Марко Антонио, и малыша, у меня всё хорошо, я счастлива!

Но сколько не убеждай себя, что соль сладкая, она останется горькой и солёной. Горькими и солёными были слёзы Жулианы, которые текли по её щекам, когда она оставалась одна.

И ещё глаза её наполнялись слезами, стоило ей увидеть Франческо.

Он теперь почти не бывал дома. А когда приходил, от него веяло таким нестерпимым счастьем, что Жулиана зажмуривалась, а потом плакала.

Она и сама не знала, почему светящееся счастьем лицо Франческо производило на неё такое действие. Ведь Жулиана любила сеньора Франческо и, казалось бы, должна была радоваться тому, что он приходил домой, словно из другого мира - весёлый и счастливый. А ей почему-то хотелось плакать.

Счастливый вид отца беспокоил и Марко Антонио. Ему вдруг показалось, будто происходит что-то неподобающее, неприличное. Если бы тот ударился в загул после отъезда матери, сын бы его понял, но Франческо вдруг сделался счастливым, у него светились глаза и на губах, то и дело появлялась улыбка – особенная, мягкая и нежная. Увидев отца в ресторане с красавицей итальянкой, которая хотела открыть макаронную фабрику, Марко Антонио решил съездить к ней. Он любил отца и не хотел, чтобы молоденькая интриганка воспользовалась его мягким и щедрым сердцем в своих корыстных интересах.

Он приехал рано утром и застал молодую женщину за домашними делами. Она звонко распевала, поливая цветы, и была ослепительно красивой и счастливой.

Марко Антонио извинился за ранний визит, и в ответ на недоумённый взгляд и вопрос: «Чем обязана?» - несколько замявшись, отвечал, что хотел бы поговорить об отце.

- Что с ним? - с такой неподдельной тревогой вскрикнула итальянка, что у Марко Антонио невольно шевельнулось ревнивое чувство: за него никто и никогда так не волновался.

- Да говорите же! Он болен? Я умею ухаживать за больными. Я сейчас, я в одну минуту! - Она и вправду уже была готова идти хоть на край света и только спрашивала взглядом куда.