Чёрное сердце: Ненависти вопреки (СИ) - Ермакова Александра Сергеевна "ermas" - Страница 25

— Вит, — передо мной тотчас появляется муж, словно и не спал только что. Хлопочет как сиделка. Взбивает подушку, поправляет одеяло. Услужливо наливает в стакан воды и помогает пригубить.

— Спасибо, — охрипло шепчу, откидываясь на подушку. Мне чуть лучше. Голова хоть и болит, но уже чётче понимаю, что случилось. Воспоминания накатывают, появляется стыд. Из-за меня пострадал человек. — Как Стас? — смотрю в упор на мужа. Вадим на секунду теряется. Хмурится, мотает головой:

— Жить будет, — отзывается лаконично и присаживается на край: — Лучше скажи, как ты?

Не верю своим ушам. Почему Вадим так безразличен к другим? Стас рисковал собой, разве нельзя к нему относиться с большей теплотой и вниманием? По крайней мере, как к человеку, который не дал убить любимую? Если бы не больничная койка и слабость — обязательно бы высказала своё негодование. Сейчас же… не до ругани, споров. У Вадима последнее время большая нагрузка на сердце. Не хочу усугублять дело.

— Жить буду, — выдавливаю обессилено. Стыд вгрызается глубже. Единственное, что спасает от самоуничижения за случившееся со Стасом — он не умер.

Пару раз допрашивают полицейские. Рассказываю одно и тоже, а точнее, что знаю и помню. Они составляют протоколы, заставляют перечитывать показания, расписываться. Вновь уточняют, что-то сверяют. Бумажная волокита изматывает сильнее, лечебных процедур. Разбитый телефон, подобранный в туалете Вадимом, изымают как улику для изучения. Двоих покушавшихся упекают за решетку, если так, можно сказать. Потому что они на больничных койках под охраной. Но все уверены, что нападавшие — мелкие сошки — исполнители. Кто заказчик, до сих пор, неизвестно. На допросах обвиняемые молчат, будто языки проглотили. Угрозы на них не действуют. На контакт и сотрудничество даже с подкупом, — урежем срок, — не идут.

Мне показывают их фотографии, вкратце рассказывают кто они и откуда в надежде, что мне хоть кто-то окажется знакомым. Но нет… Я их знать не знаю и в жизни не видела. Хотя, признаюсь, что это не точно, так как часть жизни не помню с рождения до семнадцати лет включительно. На меня тоже поднимают досье. Копаются в прошлом, тревожат душу, терзают сердце. Как понимаю, это у них получается лучше всего, ведь, когда стали приходить угрозы, я подавала заявление в… ещё тогда «милицию». Но мне только в лицо посмеялись:

— Вы знаете, сколько к нам обращаются с такими же проблемами? У нас руки связаны. Пока не будет реальной угрозы, ничем помочь не сможет.

Проще говоря, когда покалечат, изнасилуют, убьют — приходите, примем заявление и даже в базу внесём. А там… уж как получится. Что ж, полиция нас бережёт… пока не обращаемся или, когда уже мёртвые.

Пару раз навещаю Стаса. Парень в тяжёлом, зато стабильном состоянии. В реанимацию вход запрещён, но мне позволяют. Когда вижу Стаса в первый раз — реву. Парень будто мумия, перебинтованный с ног до головы. Долго сижу рядом, держу руку и шепчу: «…была не права… медленная словно черепаха… клянусь, ни одной тренировки не пропущу — буду заниматься, выкладываясь на все сто… лишь бы только поправлялся быстрее». Придя второй раз, застаю Стаса за обедом. Симпатичная медсестра кормит его с ложечки. Он морщится, охает, умудряясь шутить. Девушка краснеет, порой задорно смеётся, а чаще просто мило улыбается. Отлично! Лучшее лекарство — флирт. Отмечаю про себя, что Стас выглядит намного лучше. Желаю ему скорого выздоровления и ухожу — зачем мешать. Если начинает заигрывать с дамами, значит, идёт на выздоровление.

Разговаривая с полицейскими, выясняю, что их специалисты предполагают следующее. Двое преступников планировали нападение заранее. Выбрали самое неудобное место для жертвы. Коридор узкий, развернуться сложно, а обороняться ещё сложнее. Подгадывают момент, когда выхожу из банкетного зала. Возможно, звонок был рассчитан именно на такую реакцию. Уже возле уборной разыгрывают спектакль. Расстреливают охранника в упор, причём дружно. Если бы не реакция Стаса, пуля в голову, в прямом смысле слова, вынесла бы его мозг, но парень, уворачивается, и она проходит по касательной, лишь зацепив висок. Вторая же, исходя из предположенного, также не попадает в цель — проходит мимо и сердца, и лёгкого. Слава богу, а так бы финал был куда трагичней.

Стас, несмотря на ранения, мужественно держится на ногах и даже умудряется выбить у одного из нападавших пистолет, — преступник, как раз производит следующий выстрел, — он-то приходится охраннику уже в бедро. Пока обезоруживает одного, другой со спины оглушает. Дальше нападение переключается на меня. Нерешительно интересуюсь, а кто спас меня? Надеюсь услышать: ваш муж, но когда звучит ответ, затыкаюсь. Андрей Влацлович слегка перестарался, по словам полицейских. Одному из преступников ломает ноги, несколько рёбер, а второй отделывается не только сильнейшим сотрясением, но и свёрнутой челюстью.

«Видимо, поэтому и говорить отказывается…», — мысленно иронизирую.

Мичурин навещает меня пару раз — как всегда поднимает настроение непринужденными шуточками и подколами. Рыбаков заезжает на часок — чмокает, проверяет психологическое состояние ненавязчивыми вопросами и, разговорившись с лечащим врачом, покидает палату.

Аппетит просыпается. Хожу уверено. Чуть плечо ноет — в остальном отлично. Силы возвращаются, крепну на глазах. Как итог, после недельного пребывания в очередной раз подвергаюсь безжалостному осмотру врача.

— Заживает на удивление быстро, — не скрывает удивления женщина. Убирая толстые слоя бинтов и оставляя на ранах лишь небольшие пластыри. — Признаться, подобная регенерация редка. Температуры нет, жара — тоже. Слабость пройдёт, нужно только хорошо питаться. В остальном… даже не знаю, что сказать, — пожимает плечами. — Можно выписывать, а с полицией разберётесь сами. Вне больницы.

Ивакин расцветает, жмёт врачу руку:

— Спасибо, Анжелика Матвеевна.

— За выпиской зайдёте в кабинет, — обращается доктор к Вадиму. Поворачивается ко мне: — А вам — больше не подставляться под пули, — мило улыбается и выходит из палаты.

***

Сборы быстрые — муж суетится: вещи, документы, справки, выписки. Оставляет изредка и то, под бдительным оком Александра, а мне наказал, как только приведу себя в порядок, выходить.

Никитин примчался, как только разрешили посещение. Спасибо, на мозг не капает: «Я же говорил, мой ангел». Умный, понимающий. Эх! Сама всё знаю. Теперь уж точно буду осторожнее. Только сначала пора в реальность выходить, встретиться кое с кем. Поблагодарить… В животе стягивается узел, сердце болезненно сжимается, в душе томится сомнение — гаденько всё получилось. Верно подметила, когда танцевала с Зепаром: «У нас с первой встречи не задалось знакомство». С другой стороны, а нужно ли видеться? Ни разу не навестил за неделю. Волновался бы — приехал. Он из мужчин, получающих желаемое, во что бы то ни было. Чёрт! А с чего взяла, что желает? У него невеста. Я не свободна, причём ещё как не свободна! Собираюсь венчаться! К тому же между нами полное непонимание. Мы настолько разные, что нет слов. Как огонь и лёд, чёрное и белое, зло и добро, Ад и Рай, демон и ангел…

Усмехаюсь глупой мысли. Интересно, а кто из нас больше походит на ангела-то?

Ловлю взгляд Александра, устроившегося в кресле:

— Хорошо, что улыбаешься, — смягчается хмурое лицо Никитина.

Силюсь игнорировать уплотняющееся серебристое свечение-ауру вокруг друга. О, боже. Пора домой, к лекарствам!

— Оживаешь, — улыбается друг. — К жизни возвращаешься! Надеюсь, урок получила, ангел мой, и теперь будешь прислушиваться…

Ну вот, недолгой была радость. Подхожу и чмокаю Александра в лоб:

— Ещё какой! Прости, — протягиваю здоровую руку и помогаю встать: — Обещаю впредь слушаться беспрекословно. Скажешь «прыгать» — сигану. Посоветуешь «упасть» — тотчас рухну. Скомандуешь «бежать» — втоплю с такой скоростью, что только пятки сверкать будут…

— Зря смеёшься, — укоризненно качает головой Александр и слегка обнимает: — Не образумишься — можешь умереть, и даже телохранители не спасут.